— Женой помещика, — поправил Гавриил. — Какого-нибудь Рисбитера, который еще, думаю, не снял с груди свадебный цветок.
— Домашней хозяйкой, — продолжала Агнес, упрямо склонив голову и не давая себя сбить. — Вы должны знать: я вела хозяйство у отца в поместье целых шесть лет, с тех пор, как умерла моя мать.
— Значит, последние годы вы жили без матери? Мне казалось, у вас в жизни все благополучно.
— Мне ее очень не хватает…
При последних словах глаза Агнес заблестели, затуманились слезой.
Помолчав немного, справившись с собой, девушка вдруг весело сказала:
— У вас, добрый Габриэль, нет никакого основания низко ценить дочерей помещиков. В нашем роду женщины всегда были образцовыми хозяйками. Вот, к примеру, одна из моих теток — а у меня их несколько — сейчас живет в Германии и замужем за простым ремесленником. Она, поверьте, очень хорошо справляется с хозяйством. Сколько я знаю, у тетушки всего одна служанка.
— Как же могло случиться, что ваша тетушка вышла замуж за простого ремесленника? — не мог скрыть изумления Гавриил. — Ведь по законам этой страны женщина из баронского рыцарского рода не имеет права выходить замуж за человека низкого происхождения.
Агнес, похоже, торжествовала. И о тетушке своей рассказывала с удовольствием:
— Моя тетя как раз и вышла замуж за человека простого звания не по закону, а по своей воле. Будущий муж ее, работник, приходил на мызу выполнять разные поручения; он на все руки был мастер. А тетя тогда была еще молодой и очень красивой девушкой.
— Да уж я думаю… — согласился Гавриил. — На вас, фрейлейн, глядя, поверю, что тетя ваша была красавица.
Похвала придала девушке уверенности, и она продолжила рассказ с воодушевлением:
— В одно прекрасное утро они оба исчезли. Будто в воду канули. Был большой переполох. Никто ничего не мог понять. Возникали всякие домыслы — будто работник выкрал юную госпожу. И иные, еще похуже, домыслы городили, пока одна служанка не выдала тайну, что у молодой баронессы и работника любовь… Их искали, посылали отряды во все концы Ливонии. Но все понапрасну. Лишь через год родственники узнали, что тетя преспокойно живет в Германии, где стала женой этого человека, простого ремесленника.
— Поучительная история, — вставил Гавриил.
— С тех пор наша родня отказалась от бедной тети и не признает ее своей родственницей. Отец мне строго-настрого запретил произносить при нем ее имя. Это меня огорчает — я еще с детства помню, что тетя была красивая и добрая женщина, и я ее ужасно любила. Не понимаю, как она могла совершить такой тяжкий проступок; ведь это страшный грех — против воли Бога и всей семьи выйти замуж. Причем за низкого человека!
Тень пробежала по лицу Гавриила.
— Разве это был такой уж низкий человек?
— По натуре он таким не был. О нем рассказывают как о человеке веселом, добром и щедром. Но ведь он низкого происхождения. И все же он осмелился рассчитывать на благосклонность девушки из высшего сословия. Наверное, он и подбил ее на побег. Разве это не низкий поступок?
— Самые настоящие грабеж и разбой, — холодно подтвердил Гавриил и с аппетитом принялся за еду.
Агнес проглотила два-три кусочка, но пища показалась ей невкусной; у нее вдруг пропал аппетит.
Она продолжала:
— В нашей семье только я одна время от времени подаю ей весточку. Тайком. И изредка получаю от нее ответ. Я не оправдываю ее ошибку, я считаю это большим грехом, но…
— Разве это не умаляет вашего уважения к тетушке?
— Моей любви к тете это не умаляет. Я могла бы ей простить еще много грехов, пока сохраняются дорогие для меня воспоминания.
— Неужели вам не понятен ее поступок?
— Не стану отказываться, поступок ее мне понятен. Да, она совершила ошибку. Однако она совершила ошибку ради любви.
— Хвала Господу! — язвительно заметил Гавриил. — Что-то можно услышать в ее оправдание.
Агнес, увлеченная своим рассказом, погруженная в воспоминания, не замечала перемены в настроении спутника.
— Тот, кто ее соблазнил, был, по крайней мере, чистый немец, красивый и благовоспитанный юноша. Тетя пишет, что его самым искренним стремлением было и по сей день остается — сделать ее счастливой, и ему это как будто удается, ибо тетя ни о чем не жалеет. Но мне, добрый Габриэль, совершенно непонятно, как могут девушки высокого происхождения выходить замуж за эстонских или латышских крестьян. Такое здесь не раз случалось в последние страшные военные годы…
— Беда заставляет, — усмехнулся Гавриил. — Лучше выйти замуж за эстонца, работающего на земле, чем помереть с голоду.
— Даже в самой большой беде человек не должен унижать себя в своих собственных глазах! — воскликнула с жаром Агнес, и щеки ее раскраснелись.
Гавриил покачал головой:
— Вы еще не испытали самой большой беды, фрейлейн Агнес. Вот, гляжу, даже от этой вкусной еды отказываетесь. Подождите. Еще пройдет время, и раскроются глаза.
— Против самой большой беды есть средство.
— Какое же? — Гавриил даже перестал жевать.
— Добровольная смерть!
— Ах, это!.. Смерть — довольно горькое лекарство, фрейлейн Агнес.
— Я скорее бы умерла тысячу раз, чем…
— Чем стали бы женой эстонского или латышского крестьянина? — подхватил Гавриил, так как Агнес замолчала, подбирая подходящие слова.
— …чем совершила бы что-нибудь такое, что сама считала бы неправильным и о чем бы после жалела, — с суровой серьезностью добавила Агнес.
— Вышла бы замуж за простолюдина и тем самым уронила честь. Досказывайте же.
Но Агнес молчала.
Гавриил говорил с беспощадностью:
— А что? Разве у молодой эстонской крестьянки не такое же сердце, как у вас? Или у нее вместо волос растет солома? Или она детей своих рожает как-то иначе? Или ей не больно, когда жестокосердный кубьяс[8] порет ее розгами на конюшне вашего отца?..
— Вы можете быть жестоким, Габриэль, — остановила его Агнес. — Эстонских крестьянок никогда не пороли на конюшне моего отца. Я бы такого не позволила. И вообще… у меня бывают сомнения: так ли все справедливо устроено под солнцем? Но что могу я — маленькая птичка?..
У Гавриила появилось такое чувство, будто холодный ветер пахнул ему в сердце и будто в сердце что-то застыло.
«Очень хорошо, — подумал он, — что все это я слышу из твоих собственных уст. Я считал тебя холодной и гордой, но иногда в твоих глазах отражается нечто такое, что противоречит всем моим суждениям и… оставляет надежды, порождает мечты. Впредь буду осмотрительнее… Но какова она! Даже в мужской одежде так прекрасна и чиста, и голос ее так нежен и пленителен. Иначе я бы ее отчитал как следует».
— Господин Габриэль! — голос Агнес отвлек его от мыслей.
— Опять «господин Габриэль»! — покачал он головой.
— Я не могу иначе к вам обращаться; по-моему, вы — все-таки господин. Хотя, я заметила, и хмуритесь, когда я заговариваю об отношениях с людьми низкого происхождения. Так?
— Не без того.
— Вот видите! Я хотя и очень молода, но глаз у меня внимательный и многое подмечает. И вот что я думаю: разве это не удивительно, что я до сих пор не знаю, кто мой случайный спутник? Вы даже не назвали мне своего полного имени.
— К чему вам полное имя человека, с которым вы идете по лесу? — удивился Гавриил, пожимая плечами. — Вы же не спрашиваете полного имени у всякого встречного на дороге. То, что вам необходимо знать, я скажу… Я не из вашего общества, фрейлейн фон Мённикхузен, и потому не могу остаться вашим знакомым. Дня через два мы, Бог даст, доберемся до Таллина и там, у ворот, сразу расстанемся — мы ведь и встретились случайно, и ничем друг другу не обязаны.
— Расстанемся у ворот? Почему вы хотите, чтобы мы расстались? — спросила Агнес, оторопев. — Вы даже не хотите, чтобы я представила вас отцу… с самой лучшей стороны, как своего спасителя?
— Я боюсь, что если вы узнаете, кто я есть на самом деле, то немедленно прогоните меня и проклянете тот час, когда вынуждены были пуститься со мной в дорогу.
— Я знаю, вы — русский шпион, — округлила глаза Агнес.
— О, милое дитя! — только и воскликнул он.
— Ну, это мы еще посмотрим, какое я дитя, — сказала девушка, улыбаясь. — Но кто же вы такой, если не русский шпион?
— Большой грешник, — серьезно и как-то холодно ответил Гавриил. — А если припомнить ваши речи, то я — самый низкий из людей, ибо в жилах моих течет крестьянская кровь.
авриил ошибался, предполагая, что эти слова, как удар грома, поразят гордую баронскую дочь и что, услышав их, она ему слова более не скажет и даже руки помощи его не примет. Вначале Агнес действительно немного смутилась, быть может, даже испугалась, но уже спустя минуту с ласковым недоверием посмотрела Гавриилу в глаза и, улыбаясь, сказала:
