Считая, причем безосновательно, что он превзошел Платона, Аристотель тем не менее старался во всем ему подражать. Их судьбы были в чем-то схожи: Платон начал посещать Сократа восемнадцати лет; Аристотель в том же возрасте познакомился с Платоном. Дружбы того и другого добивались могущественные цари: Платона – оба Диониса Сиракузских, Аристотеля – сначала Гермей, затем Филипп. Каждый познал превратности судьбы: Платон – месть Диониса Старшего – так, что еле избежал рабства, Аристотель же вынужден был бежать из Атарнеи после падения Гермея.
Обучая правителей, властвующих над другими людьми, науке властвовать собой, Аристотель считал, что за это мало любой платы. Филипп сделал ему первый подарок, приказав заново отстроить город Стагиру, имевший честь быть родиной философа. Все граждане, ранее из него изгнанные, получили разрешение вернуться, так как среди них были родственники Аристотеля, и даже проданные в рабство были выкуплены и возвращены на родину.
С трудом верилось, что Аристотель и Филипп найдут общий язык, – столь разительно огромный, бородатый, пузатый царь отличался от тщедушного, хрупкого философа, презиравшего физические упражнения. Тем не менее нашлись общие интересы – застолье. Ведь Аристотель был большим гурманом, как, впрочем, и любителем красивой одежды, ценил изысканный стол, вино и по окончании обеда обожал слушать фривольные песенки – ум его при этом отдыхал.
Он объяснил царю, что, подобно Платону, любит преподавать под открытым небом и что не сможет хорошо учить, если у него будет лишь один ученик – ему требовалась школа. Филипп, готовившийся отбыть на войну, предоставил в его распоряжение свою резиденцию в Мизе недалеко от Стагиры и повелел, чтобы молодые люди из самых знатных родов его царства отправились вместе с Александром слушать поучения философа.
В роще, некогда посвященной нимфам, для учителя, его супруги, учеников и слуг были построены прекрасные здания, нечто вроде царского дворца, в котором повелевал философ. В роще прорубили широкие аллеи, а в центре ее установили ротонду, где Аристотель, утомившись после прогулки, усаживался, чтобы продолжить свою речь, в то время как ученики располагались вокруг. Эта привычка беседовать во время прогулки, которую Аристотель сохранил и позднее, когда основал свой Ликей в Афинах, дала название всей его школе – ее стали называть «школой перипатетиков» – то есть «прогуливающихся».
Товарищами Александра по занятиям в роще нимф стали один из его двоюродных братьев из Линкестиды, его молочный брат Протей – сын благородной кормилицы Ланики, Гектор и Никанор – младшие дети военачальника Пармениона, сын Лагоса Птолемей, настоящим отцом которого был Филипп, и другие молодые аристократы, такие, как Леонат – будущий помощник Александра в военных делах, Герпал, который занял потом высокое положение, Марсий из Пеллы, описавший впоследствии годы их учебы, и, наконец, прекрасный Гефестион, сыгравший важную роль в жизни завоевателя. Сколь много среди этих подростков было будущих царей и полководцев! Сколько судеб, о которых они еще и сами не ведали, начиналось здесь!
Обладая исключительными умственными способностями, приобщившись к священным знаниям, Александр был подготовлен к быстрому восприятию других наук. Трех лет хватило Аристотелю, чтобы научить его тому, что он знал о геометрии, географии, морали, праве, физике, медицине, истории и философии – с тем, чтобы однажды он стал царем не только по титулу, но и смог бы помериться знаниями с любым жителем его владений, каким бы ремеслом тот не занимался. Впрочем, в этом деле Аристотель следовал наставлениям Платона – тот говорил, что «неосведомленность в медицине, философии, геометрии, логике и неспособность высказать свое мнение об этих предметах – позор для царя».
Эту «царскую науку», включающую в себя все другие науки, Александр постиг с легкостью за три года обучения в Мизе, в чем нельзя было не увидеть его божественного дара; в дальнейшем это позволило ему править многими народами, находясь постоянно в дальних походах.
Способ обучения Аристотеля был хорош тем, что исходил из характера и способностей каждого. Один воспринимал поучение, прослеживая определенную цепочку умозаключений, другой шел к тому же результату иным путем. Всем хотел он дать такие знания, которые могли найти применение в жизни. Для пояснения своих речей и в качестве тем для размышлений он часто пользовался цитатами из поэм Гомера; Александр, благодаря Лисимаху знавший «Илиаду» почти наизусть, без труда следил за его речью. Единственным просчетом Аристотеля в отношении царственного ученика стало преподавание метафизики и умозрительных наук: ведь туда, куда философ пытался проникнуть с помощью изощренной логики, Александр уже был допущен благодаря своей мистической природе. Иными словами, один из них еще стоял перед дверями, а другой находился уже по ту сторону их.
Один из постулатов учения Аристотеля гласил, что каждый человек испытывает потребность в дружбе, в сочувствии к другому человеку. В этом он также следовал Платону, презиравшему общество женщин и боявшегося даже их приближения. Аристотель, хотя и был женат и имел детей, не считал, что супружеские узы способствуют достаточному раскрытию чувств, любил водить дружбу с молодыми людьми и полагал, не без оснований, что без малой толики любви невозможно полноценное преподавание. Он настаивал, чтобы молодые люди обзаводились товарищами, которые были бы подобны их двойникам или своего рода отражениям, дабы на любом жизненном этапе иметь нужного собеседника.
Однако дух не может полностью раскрыться и проявиться, если тело, являющееся его оболочкой, не следует его порывам. Все, что заложено богами в человеке, имеет две ипостаси: обычную и высшую, явную и тайную. Одно из обыденных и пошлых проявлений любви – произведение людьми себе подобных; высшая же ступень любви, ее тайная сторона, заключается в таком способе общения и понимания, какого невозможно достичь иным путем.
В качестве предмета своей отроческой любви среди товарищей по учебе в роще нимф Александр выбрал прекрасного Гефестиона – мальчика с черными удлиненными глазами, с темными кудрявыми волосами, с правильным профилем. Ростом он был выше Александра, сложен безупречно. Однако нет любви без взаимного восхищения. В противоположность Александру, Гефестион не выделялся умом среди товарищей, и Александр подавлял его быстротой ума. Для полноты любви необходимо ощущение господства. Вначале молодые люди, которых взаимно влекло друг к другу, стали как бы шутя называть друг друга Ахилл и Патрокл, затем нежность, прилив которой они испытывали, встречаясь, соприкасаясь руками или обнимая друг друга за талию или за плечо, радостное возбуждение, охватывавшее их, когда они вместе бегали, думы, которыми они делились, – все это изо дня в день подводило их к мысли, что они созданы друг для друга и никогда не должны разлучаться. Они обменивались тайными мечтами, давали клятвы. Замечательно то, что они претворили в жизнь эти мечты и сдержали эти клятвы. Прекрасный Гефестион всегда находился подле Александра, подобно сопровождавшему его сиянию.
Можно было по-разному относиться к Аристотелю, возмущаться его надменностью, его манерой говорить обо всех науках так, будто он сам их изобрел, можно было упрекать его в постоянной заботе о себе… Однажды, например, он с ложной скромностью спрашивал учеников, что они для него сделают, когда займут места своих отцов. Один на это ответил: «Я сделаю так, учитель, что все будут уважать и почитать тебя».
Другой сказал так: «Я назначу тебя своим главным советником».
Александр долго молчал, а потом, когда его стали торопить с ответом, сказал: «Как можешь ты, учитель, задавать мне подобный вопрос, и как я могу знать, что ждет нас в будущем? Подожди, пока я стану царем, тогда увидишь, как я стану с тобой обращаться».
Если не считать этих недостатков, которые, впрочем, не умаляют его величия, Аристотель действительно являлся тем учителем, который был необходим Александру; его сочинения, подытожившие достижения наук в Греции, увековечили его имя; он воспитал царевича, который без устали сеял затем эти знания по всему свету.
Шестнадцатилетний Александр Македонский был юношей среднего роста, с горделивой осанкой, широкой грудью и прекрасно развитой мускулатурой. Его светлая, почти молочного цвета кожа на подбородке и на животе становилась чуть розоватой; рыжевато-золотистую голову он держал немного склоненной к плечу – привычка, так и оставшаяся у него на всю жизнь; глаза его – один карий, другой голубой – всегда испытующе смотрели в небо и на людей. Трудноопределимый сладкий запах, который можно сравнить с запахом цветов, исходил от него – ведь боги всегда окутаны благовониями.
Всем жрецам ведомы такие волшебные превращения, когда какой-нибудь ткани или предмету придается аромат розы, мирта, жасмина, однако гораздо труднее пропитать ароматами живое тело.
