— Я ничего от вас не требую, кроме надежного убежища на несколько часов и завтрака, если это возможно, — попросил граф.
— Предлагаю вам столько бифштексов, сколько вы захотите, и превосходный бычий язык, — ответил буканьер. — Я держу про запас, для неожиданных посетителей, несколько бутылок агуардьенте и буду счастлив предложить их вам.
— Как вас зовут?
— Буттафуоко[26], — смеясь ответил буканьер.
— Прозвище, не так ли?
— Свое имя я позабыл, — сказал охотник, нахмурив лоб. — Пересекая океан, все мы забываем свои прежние имена, но вам я могу сказать, что был сыном добропорядочной семьи из Лангедока. Что вы хотите? Юности порой свойственно совершать плохие поступки… Давайте не будем об этом. Пусть это останется моим секретом.
— Да я вовсе и не хочу его узнать, — успокоил его граф.
Буканьер провел три-четыре раза по лбу огрубевшей, испачканной кровью рукой, словно хотел отогнать давние и болезненные воспоминания, а потом сказал:
— Вы попросили у меня убежище и завтрак; я горд предоставить и то, и другое племяннику великого корсара.
Он приложил руку ко рту, засунул два пальца в рот и пронзительно засвистел.
Несколько мгновений спустя из леса вышел юноша лет двадцати или двадцати двух, худой, светловолосый, с голубыми глазами, одетый как буканьер, в сопровождении семи или восьми больших собак.
— Сними шкуру с этого зверя, — приказал ему строго Буттафуоко, — и принеси поскорее язык и котлеты. Их надо съесть сегодня вечером.
Потом, повернувшись к корсару, продолжал с любезностью, странной для человека такой грубой наружности:
— Сеньор, следуйте за мной. Моя бедная хижина и моя жалкая кладовая в вашем распоряжении.
— Большего я и не прошу, — ответил граф.
Буканьер поднял свою аркебузу и медленно пошел, окидывая взглядом кусты, — скорее по привычке, чем по надобности, потому что собаки не подавали никаких признаков беспокойства.
— А убитого вами быка вы оставите здесь? — спросил граф.
— Мой друг должен находиться недалеко, — ответил буканьер. — Он снимет шкуру и вырежет лучшие куски мяса.
— А остальное?
— Отдадим змеям и ястребам, сеньор, для нас важны только шкуры, которые с выгодой продаются в Пуэрто-Байада англичанам и французам, в большом количестве прибывающим туда каждые шесть месяцев.
— А испанцы вам не мешают?
— О! Беда, если они нас поймают! Но мы хитры, а кроме того, нас поддерживают флибустьеры Тортуги, наши добрые друзья.
— У вас есть знакомые на Тортуге?
— Очень много, сеньор граф.
— Когда вы там были?
— Всего три месяца назад.
— Гронье и Дэвис все еще там? У меня рекомендательные письма к ним и к Тасли. Это самые известные флибустьеры в наши дни. Не так ли?
— Да, сеньор граф, но вам придется поторопиться, чтобы вручить их.
— Почему?
— Потому что они в данный момент действуют на континенте, точнее — на Панамском перешейке, на Тихоокеанском побережье. Последние известия от них принесли флибустьеры с острова Сан-Хуан. Они, кажется, занимаются там нападением на галеоны, которые время от времени Перу посылает в Панаму.
— Стало быть, я должен пересечь перешеек, чтобы найти их? — спросил сеньор ди Вентимилья, казалось, не слишком обрадованный этим известием.
— Капитан, — вмешался Мендоса, которого насторожило дурное настроение корсара. — Пуэбло-Вьехо находится на континенте, и мы не можем подойти к нему на нашем фрегате. Мы посетим этот чудный городок, чтобы пожать руку маркизу де Монтелимар; а потом отправимся разыскивать знаменитых флибустьеров, без которых ничего не сможем делать.
— Ты как всегда прав, дружище, — согласился граф, немного успокаиваясь.
— Вот моя хижина, — сказал буканьер, и в тот же момент собаки с радостным лаем бросились вперед.
Под группой великолепных высоких пальм из пальмовой поросли показалось жалкое жилище, построенное из плохо переплетенных веток и нескольких жердей; поверх каркаса были набросаны шкуры, которым полагалось защищать хозяина и его слугу от ливней, время от времени обрушивавшихся с неслыханной силой на остров.
В нескольких метрах, под навесом, помещалась кухня, состоявшая из трех или четырех камней, служивших камином, пары вертелов и глиняного кувшина с водой.
Вокруг сушились бычьи шкуры, хранилось вяленое и копченое мясо, прикрытое огромными банановыми листьями.
— Вот мой дворец! — рассмеялся буканьер. — Здесь многое надо бы починить, да у меня все не находится времени стать дровосеком. Входите, сеньор граф.
Внутри лачуга выглядела не лучше, чем снаружи. Охапка сухих листьев служила постелью — это была единственная мебель охотника, который когда-то, возможно, жил в изысканной роскоши в столице Франции.
К столбам были подвешены огромные ножи, перепачканные кровью по самую рукоятку, гигантские бычьи рога, наполненные, видимо, порохом, кожаные мешочки с пулями и тыквы, служившие бутылками.
— Индейское жилище! — определил граф.
— Хуже, сеньор! — ответил буканьер. — Эти дикари умеют строить хижины куда удобнее нашей… Располагайтесь, сеньоры, а я приготовлю для вас завтрак. Вот и мой помощник с припасами.
Перепачканный кровью с головы до ног юноша шел с трудом, неся на плечах большие куски мяса, вырезанные из бычьей туши, и восхитительный на вид язык.
— Быстрей, Корталь, — резко бросил буканьер. — У нас гости, им надо предложить великолепное жаркое из языка. У нас осталась со вчерашнего холодная свинина?
— Да, — ответил юноша. — А бычья шкура?
— Ты заберешь ее позже. Никто ее не унесет.
Новобранец бросил мясо в траву, мельком взглянул на гостей, дотронулся окровавленной правой рукой до своей выгоревшей и продырявленной в десятке мест шляпы; потом разжег огонь, в то время как хозяин готовил язык и нанизывал его на вертел.
— Нисколько не завидую жизни этого бедного паренька, — проговорил гасконец, указывая на новобранца. — А ведь и он, возможно, когда-то принадлежал к добропорядочному семейству.
— Сколько времени длится обучение? — спросил граф.
— Обычно три года, — сказал Мендоса. — Потом новобранцы переходят в буканьеры. Но три года продолжаются страдания, с парнями обращаются как с рабами, их не минуют ни побои, ни мучения всякого рода. В повседневной жизни буканьеров вечно сопровождает кровь, поэтому они быстро черствеют: убить что быка, что человека — для них одно и то же. В них есть только одно ценное качество: они честны и гостеприимны.
— А разве новобранец, когда он перейдет в буканьеры, не станет лучше обращаться со своим помощником?
— Дело так обстоит, капитан, — ответил Мендоса, — что они очень хотят выместить на новичке все побои, полученные ими в годы рабства, и все вынесенные мучения.
Пока они так беседовали, Буттафуоко и его слуга в четыре руки готовили обед, правда, очень обильный, но и очень простой, потому что состоял только из куска холодной свинины, плохо прожаренного бычьего языка и пальмовых завязей, которые — плохо ли, хорошо ли — заменяли отсутствующий хлеб. Бедным охотникам очень редко удавалось получить немного зерна, и этот день становился для них праздником. Жаркое вскоре было готово; помощник подал его на листе банана вместе с парой огромных костей, загодя перерубленных, чтобы удобнее было высасывать сырой и еще теплый мозг.
— Сожалею, сеньор граф, что не могу предложить больше, — сказал Буттафуоко, старавшийся быть любезным. — Владей я своим старым замком в Нормандии, не так бы принял племянника великого Черного корсара… Ба! — добавил он, сморщив лоб, и глубокое чувство вырисовалось на его загорелом лице, — не стоит пробуждать столь далеких воспоминаний. Прошлое для меня умерло, после того как я пересек экватор… Ешьте, господа!
Он разрезал огромным ножом язык и свинину, рассек на несколько кусков пальмовые завязи — и все это с какой-то злобой, выдававшей глубокую взволнованность, потом жестом показал гостям, что можно начинать трапезу.
Ели молча. Граф время от времени поглядывал на буканьера, а тот, видимо, боялся, что гость разгадает его волнение, торопился опустить взгляд или отворачивался, притворяясь, что надо отдать какие-то распоряжения помощнику.
Когда обед закончился, Буттафуоко предложил гостям толстенные сигары, свернутые им самим из табака, видимо, украденного с испанских плантаций; потом он обратился к Корталю, трапезничавшему на свежем воздухе, возле очага:
— Дай-ка, дружище, почетную фляжку: в нашем кругу находится граф.
Слуга пошарил под бананом и вытащил огромную тыкву, несколько бокалов из бычьих рогов и понес все это в хижину.
— Сеньор граф, — начал буканьер с нескрываемым огорчением, — я не могу предложить вам ни шампанского, ни бургундского, ни медокского, потому что мы не во Франции. Здесь у нас нет ничего иного, кроме агуардьенте, потому что на острове не производят изысканных напитков. А это — мой запас, который я кое-где отыскиваю с риском для жизни… Бывает, ночами он нужен мне, чтобы забыть прошлое, чтобы не плакать… Сеньор граф, примите от чистого сердца.
