Марк кивнул, с опаской глядя на смутные очертания гробниц по обе стороны дороги. Они молча продолжали идти, пока Фест не остановился.
– Туда, – указал он на голый бугорок неподалеку.
Марк кивнул и повел мула с мощеной дороги на неровную почву. Повозка тряслась, громыхая между молчаливыми надгробиями, и наконец выехала на открытое пространство. Дорога к бугру была плотно утоптана, две колеи вели к вершине, на которой Фест приказал остановиться. Привязав мула к сухому пню, Марк увидел, что земля местами выжжена. Это были следы предыдущих кремаций.
Фест подозвал Лупа и Марка:
– По обычаю погребальный костер готовят люди, ближайшие к умершему. Но может быть, вы предпочтете, чтобы это сделали мои люди?
Марк посмотрел на Лупа, однако по его трясущимся губам понял, что писарь не готов принять решение. Он кашлянул и ответил:
– Луп и я можем это сделать.
– И я, – добавила Порция.
Фест хотел было возразить, но потом кивнул:
– Как пожелаешь, хозяйка.
Луп и Марк подняли носилки с повозки и отнесли их на некоторое расстояние. Порция, взяв связку дров, подошла к ним и положила дрова рядом с телом.
– Нет, не так это делают, – тихо сказал Фест. – Позволь, я покажу.
Он возвратился к повозке и взял две пары козел, уложенных рядом с дровами. С помощью своих людей он поднял носилки и с обоих концов подставил козлы, так что носилки оказались на уровне пояса.
– Дрова нужно разложить под носилками, – объяснил он.
Когда мальчики и Порция уложили под носилками последние дрова и щепки, Фест достал из своего ранца трутницу и выбил искру на тонкие полосы обугленного полотна. Как только появилось небольшое пламя, он поджег связку сухого мха у подножия носилок. Пламя быстро распространилось, с легким треском пробегая по дровам. И наконец занялось вокруг завернутого тела.
Какое-то время Марк следил за пламенем, потом его внимание привлек тусклый свет в миле от них, на другом конце дороги, усеянной надгробиями. Сначала мальчик не понял, что это за призрачный огонь мерцает в тумане, но быстро догадался, что там происходит другая кремация. Он заметил еще одно мерцание, и еще одно на другой стороне Тибра, за черепичными крышами Рима и храмами с колоннами. Там тоже были люди, скорбящие о потере друга или члена семьи. Смерть – это единственное, что в конечном счете уравнивает всех.
Нет, поправил себя Марк. Не всех. Из десятка погребальных костров, горевших этим утром, определенно этот был единственным, зажженным в честь умершего раба. Марк опять посмотрел на пламя, поглощавшее тело Корва. Смерть была трагедией только для тех, кто свободен. Для рабов она была освобождением, понял Марк.
Пламя разгорелось вокруг тела Корва, проникло в складки белой ткани, добралось до самой плоти. Воздух наполнился запахом горелого мяса, и Марк почувствовал отвращение и ужас. Наконец носилки и козлы прогорели, и тело рухнуло в пламя, разбрасывая во все стороны искры. Когда солнце осветило вершины холмов на востоке, окрашивая небо в розовый цвет, пламя стало угасать. Маленькая группа стояла молча, наблюдая, как слабо мигают и гаснут последние языки пламени. Остались только тонкие струйки дыма, поднимающиеся вверх от золы и углей.
Фест принес с повозки лопату и небольшую урну, поддел концом лопаты куски почерневшей ткани и положил их в урну. Заткнул ее пробкой, обмазанной воском, и протянул урну мальчикам:
– Кто ее захоронит?
Порция покачала головой, и Марк обратился к Лупу:
– Он был твоим другом.
Луп кивнул. Он заплакал, взял урну и прижал ее к груди.
Марк тронул его за плечо:
– Я клянусь всеми богами, что мы отомстим за Корва. Мы найдем тех, кто виновен в его смерти, и они заплатят за нее своей жизнью.
Марк понятия не имел, как он это сделает, но он пообещал себе, что сделает все возможное, чтобы сдержать клятву.
После похорон Цезарь решил, что для Порции слишком опасно ходить по улицам, пока борьба между политическими фракциями разгорается все сильнее. Он велел ей оставаться дома. Кроме того, Порция с горечью сказала Марку, что это такой обычай: знатных женщин во время подготовки к свадьбе держат дома и тем самым оберегают от искушения, а то вдруг она захочет убежать с каким-нибудь новым поклонником. Поэтому Марк остался без работы, и Фест приказал ему продолжать тренировки.
Каждое утро Марк практиковался во дворе у столба с мечом и дубинкой, потом переходил к метанию ножей и к праще. Утром Фест обычно появлялся проверить его успехи, браня его, когда Марку не удавалось достичь желаемого уровня, и иногда давая совет или показывая ему технику уличных боев. В полдень Фест позволял Марку сделать перерыв, а сам уходил выпить со своими людьми. Луп приносил Марку из кухни небольшой кувшин сильно разбавленного вина, хлеб и оливковое масло. И все это мальчики делили между собой.
Через шесть дней после нападения на Порцию, во время такого перерыва, Марк задал вопрос, который уже несколько дней не давал ему покоя:
– Наверное, хозяйка Порция уедет, после того как выйдет замуж?
Луп обмакнул хлеб в масло и кивнул:
– Конечно уедет. – Он отломил кусок хлеба и стал усиленно жевать. – А почему ты спрашиваешь?
– Потому что она по-прежнему нуждается в защите. Это моя работа. Это мой долг.
– Но после свадьбы это ей не понадобится. За ней будет присматривать племянник Помпея. У него наверняка есть множество рабов для ее защиты. – Луп помолчал, отломил еще хлеба. – Смешно, но хозяйка на днях задала именно такой вопрос. Я слышал, как она говорила с Цезарем. Она требовала, чтобы ты оставался при ней.
Марк почувствовал облегчение. Он несколько раз намекал Порции, чтобы она спросила, можно ли ему перейти с ней в ее новый дом. Должен же быть способ поближе подобраться к Помпею и попросить его о помощи. Мальчик прожевал очередную порцию хлеба, прокашлялся и спросил:
– И что сказал на это Цезарь?
– Он сказал, что ты слишком ценный, чтобы тебя отдавать. – Луп ткнул пальцем в Марка. – Но не бери это в голову.
– Ценный? Я? – смутился Марк. – Почему я ценный?
– Ты можешь быть использован для защиты хозяйки Порции в настоящее время, но ясно, что у тебя есть способности прославиться на арене, а это выгодно для репутации твоего хозяина. Я слышал, как хозяин говорил, что он никогда не встречал мальчика, настолько подходящего для профессии гладиатора. Ты овладел всеми видами оружия, которые Фест тебе давал. Фест считает, что у тебя уже сейчас сильное тело, а со временем ты будешь таким же сильным, как любой гладиатор, когда-либо выходивший на арену. Более того, он сказал, что ты сообразительный и решительный.
– Он так сказал? – Марк почувствовал прилив гордости.
Луп кивнул:
– Он сказал, что, похоже, ты рожден бойцом, что ты, наверное, унаследовал это от отца. Воина, я думаю, а?
Марк медленно кивнул, обдумывая свою ложь:
– Он был центурионом. Служил у генерала Помпея на Востоке.
Луп нахмурился:
– Тогда как получилось, что ты – раб?
Марк рассказал ему о смерти Тита от руки головорезов сборщика налогов, о том, как его и его мать похитили, чтобы продать в рабство. Он нарочно утаил тот факт, что убежал от своего первого хозяина, прежде чем оказался в школе гладиаторов Порцинона. Он также не упомянул имя сборщика налогов, Децима. Ему нравился Луп, он считал, что может доверять ему, но пока он не узнает, почему Децим в Риме и насколько близким другом он является для Красса, лучше ничего не говорить.
– Захватывающая история, – сказал Луп. – Боги поиграли с тобой. Теперь я понимаю, почему ты хочешь оказаться в доме Помпея.
– Вот как?
– Я не вчера родился, – хихикнул Луп. – Ты хочешь войти в доверие к генералу и рассказать ему свою историю и надеешься, что он использует свое влияние и поможет освободить твою мать. Я прав?
Марк был ошарашен. Он не понимал, насколько очевидны его побуждения. Не было смысла отрицать это, и он осторожно кивнул.
– Что ж, даже если ты останешься с хозяйкой Порцией, ты будешь разочарован. Помпей использовал свой меч, чтобы получить место в сенате. Сомневаюсь, что он будет озабочен судьбой жены младшего офицера, который ушел в отставку десять лет назад. Он, наверное, даже и не вспомнит твоего отца.
– Вряд ли он когда-нибудь забудет моего отца… – ответил Марк, думая о Спартаке. Но потом он вспомнил, что разговор идет о Тите, который усыновил его. – Что ни говори, отец спас ему жизнь.
– Может быть, – пожал плечами Луп. – Но не очень-то надейся на это. К тому же, если честно, непохоже, что Помпей – твой самый большой почитатель… Во всяком случае, насколько я могу судить, Цезарь намерен сделать из тебя гладиатора.
У Марка упало сердце. Его угнетало, что он не может сам распоряжаться собой. Как ему освободить мать, пока он остается рабом и его судьбу определяет хозяин? А перспектива жизни, проведенной в боях с другими рабами на песке, пропитанном кровью других рабов, под лающие крики жестоких зрителей, вызывала отвращение.
