Собор был пуст, и только перед алтарем неподвижно стояла одетая в черное женщина – возможно, монахиня. В сумраке, царившем в сырых кирпичных стенах собора, поза молящейся чем-то напомнила ему Кору, и к сердцу его прилила теплая волна. Совсем отчетливо, ясно, будто рядом он увидел ее лицо: тревожно нахмуренные брови, чуть запавшие нежные щеки, темные глаза, доверчивые и грустные. Что же… ей не придется больше ни грустить, ни тревожиться, теперь ей ничто не грозит, и она снова будет счастлива и спокойна. Он побежден, но зато у него есть это огромное утешение. Впервые в жизни испытывал он подобное чувство: словно до сих пор он тщетно стремился к недостижимой радости, искал исполнения желаний, стремлений и надежд, которых даже не мог выразить словами, и только теперь нашел удовлетворение – не в блаженстве, а в чем-то, скорее похожем на страдание, и если это было счастье, то горькое счастье. Он уже настолько оправился, что мог встать. Медленно, но твердой походкой он вышел на улицу, доехал до гостиницы на такси и распорядился, чтобы к нему в номер прислали обед. Поев и полчаса отдохнув, он позвонил Сомервиллу. Того не оказалось в редакции, и Генри попросил секретаря передать ему, что он возвращается в Хедлстон вечерним поездом и утром подпишет контракт.
Теперь, когда решительный шаг был сделан, его сознание словно затуманилось, острая боль сменилась тяжелым отупением. Но мысль о Слидоне, как луч, осветила мрак, царивший в его душе, и ему страстно захотелось очутиться там – даже не столько для того, чтобы повидать Дэвида, который ничего не знал о событиях последних дней, сколько для того, чтобы побыть с Корой, милой Корой, успокоить ее, снять тяжесть с ее сердца.
Глава 12
В Хедлстоне, в ту же среду и в тот же самый час, когда Генри ехал в гостиницу, Леонард Най сошел с поезда: он возвращался из Тайнкасла, где с немалым удовольствием и не без пользы провел бо́льшую часть дня. Утром, не подозревая об отъезде Пейджа в Лондон, он уверенно сказал Смиту:
– Вот что, Гарольд… Пейдж наверняка нам нынче позвонит. Так ты сразу отправляйся к нему, умасли его как-нибудь и заставь подписать контракт.
– А ты?
– Попробуй пошевелить мозгами! Тебе же известно, что я действую ему на нервы. Он будет разговаривать только с тобой. А кроме того, мне надо съездить в Тайнкасл.
– Зачем?
– Два деловых визита. Помимо этого, следует подстричься и сделать маникюр.
Несмотря на внешнюю невозмутимость, которой он чрезвычайно гордился, Най почти весь день был как на иголках; теперь, подходя к зданию страховой компании, он вдруг почувствовал, как напряжены его нервы, и, чтобы привести их в порядок, остановился, закурил сигарету, а потом двинулся дальше нарочито ленивой походкой.
Поднявшись в лифте и войдя в коридор третьего этажа, он незаметно для себя ускорил шаг.
– Меня кто-нибудь спрашивал? – задал он Питеру обычный вопрос.
– Мистер Смит несколько раз звонил из Моссберна.
– Соедини-ка меня с ним.
Питер подошел к коммутатору и набрал номер редакции. Ему ответили не сразу. Най смял в пепельнице недокуренную сигарету, закурил новую и несколько раз быстро затянулся. Ожидая соединения, Питер сказал:
– Вас спрашивал посетитель, мистер Най. По-моему, это был молодой мистер Пейдж.
– Он заходил сюда?
– Да, мистер Най. И вид у него был какой-то чудной.
– А у него бывает когда-нибудь другой вид? Позови меня, если этот господин опять явится. Я с ним разделаюсь.
– Хорошо. Алло, алло… Соединили, сэр.
Най взял трубку:
– Смит?.. Это Най… Что-нибудь новое?
– Новое! – донесся голос Смита, полный сдерживаемой ярости. – Сколько угодно… Пейдж вчера уехал в Лондон. Сегодня утром он разговаривал с Сомервиллом. А чем это закончилось, я не знаю. Грили уехал. У Сомервилла заседание в Сити. Я весь день звоню в главную редакцию. Просто нехорошо… что ты бросил меня в такое время. Все идет вверх дном.
Услышав такое неожиданное известие, Най переменился в лице. Он резко спросил:
– И ты не выяснил ничего более определенного?
– Только один Чалонер что-то знал. Пейдж, кажется, обещал дать им ответ сегодня. Чалонер считает, что он согласится, но полной уверенности у него нет. Весь последний час я провисел на телефоне, ожидая какого-нибудь результата. У меня сдают нервы.
Най закусил губу, обозленный и собственным просчетом, и обиженным тоном Смита. Но затевать сейчас ссору было бессмысленно. С полминуты он обдумывал положение, хмуро уставясь в стену.
– Ну так приезжай сюда, – сказал он. – Будем ждать вместе.
По тому, как Смит ухватился за это предложение, Най без труда представил себе, до какого состояния тот дошел.
– Я распоряжусь, чтобы вызов переключили на тебя, Леонард. Не отходи от телефона. Я приеду через двадцать минут.
Най повернулся к Питеру:
– Можешь идти, сегодня ты мне больше не нужен.
Он подождал, пока Питер не скрылся за дверью, потом прошел в свой кабинет и сел на край стола, одолеваемый неприятными мыслями. Смит приехал через полчаса – ему не сразу удалось найти такси, – и, когда он вошел, Най увидел, что его предположение было правильным. Смит не находил себе места от волнения и, судя по багровым пятнам на щеках и «ароматному» дыханию, вынужден был принять некоторые меры, чтобы не сорваться окончательно.
– Все еще ничего? – Он прочел ответ на лице Ная и тяжело упал в кресло, зажав между колен кожаную папку. – Я долго не выдержу.
– Спокойнее, – произнес Леонард.
Однако сам он отнюдь не был спокоен. Нервы его напряглись до предела. Эта история зашла так далеко, что они просто не могли себе позволить потерпеть поражение – его больше уже не заботили ни Сомервилл, ни «Утренняя газета», он знал только, что либо выйдет победителем, либо никогда уже не сможет себя уважать. Они пошли с последнего козыря, карты брошены на стол – все должно закончиться так, как он задумал. И никак иначе!
Оба сидели, прислушиваясь, не позвонит ли телефон. Най взял очередную сигарету – весь день он курил не переставая. Смит нарушил молчание:
– Как по-твоему, Лео, что будет?
– Да заткнись ты, ради бога! – рявкнул Най. – Мы уже столько раз все это обсуждали. Говори о чем-нибудь другом. О погоде… о женщинах… о цыганах-скрипачах… о своем любимом слабительном…
Они помолчали.
– Много успел сделать в Тайнкасле? – спросил Смит смиренно.
– Чертовски много! Обошел все места, где можно получить рекламу, сея добрые семена, повидал Спенсера с бумажной фабрики, заходил в «Эхо» и поговорил с Гаррисоном. Он у них младший редактор, а я с ним знаком по «Воскресным новостям». Каждому я говорил, что все наконец улаживается и мы надеемся прийти с Пейджем к дружескому соглашению. Я держался той версии, что он чуть было не взял над нами верх, но теперь по состоянию здоровья собирается уйти на покой. Можешь мне поверить – я как следует попотел, стремясь внушить им это, но иначе нельзя. Стоит возникнуть хоть каким-нибудь подозрениям о нажиме на Пейджа – и это очень повредит нам, когда мы возьмем газету в свои руки. – Он яростно затянулся. – Вот чем занимался я. А ты?
Смит достал носовой платок и вытер лоб.
– Ну, я весь день висел на телефоне… как уже и говорил. А в промежутках между разговорами… написал Минни длинное письмо с просьбой приехать ко мне сюда. Я отошлю его, если все закончится благополучно. – Вероятно, он заметил насмешливую улыбку Ная, потому что, уныло покачав головой, добавил: – Это вовсе не смешно. Я не умею сходиться с женщинами, как ты. В этом отношении ты ведешь себя просто возмутительно. Ни за что не поверю, что ты весь день в Тайнкасле занимался делами. А я… я страдаю…
Прежде чем он успел что-нибудь прибавить, внезапно зазвонил телефон. Оба вскочили. Первым трубку схватил Най.
– Алло… алло. Да, Най слушает… соединяйте.
Чалонер говорил коротко и ясно. Най посмотрел на Смита, только когда положил трубку. Не менее минуты он молчал с непроницаемым видом, чтобы Смит хорошенько помучился, и только после этого сказал:
