Капитан Луис Даоис стоит, привалившись плечом к стене. Он не питает иллюзий. После разгрома, постигшего штурмовую колонну, новых атак французы больше не предпринимают, однако стрелки продолжают вести частый огонь. Парк окружен со всех сторон, и артиллерийская прислуга по большей части прячется в укрытии, спасаясь от вражеских пуль. В треугольнике, образованном Монтелеоном, монастырем Маравильяс и соседними домами, передвигаться можно только бегом, то и дело припадая к земле. Кроме того, капитан Гойкоэчеа, который со своими волонтерами и изрядным числом горожан по-прежнему сидит на верхних этажах главного корпуса, только что сообщил: от Сан-Бернардо, мимо фонтана Маталобос выдвигаются неприятельские пушки. Налицо явные признаки того, что французы готовят новый штурм – по всем правилам – и на этот раз твердо надеются на успех.
– Ну, как ты оцениваешь положение? – спрашивает, попыхивая трубкой, Педро Веларде.
Даоис переводит на него взгляд: сабля в ножнах, два пистолета за поясом, на мундире не хватает нескольких пуговиц, полуоторванный эполет болтается на плече, лицо в грязи и копоти – Веларде больше напоминает сейчас контрабандиста из Ронды, нежели штабного офицера. Впрочем, едва ли я выгляжу презентабельней, думает Даоис.
– Скверное, – отвечает он.
Оба офицера некоторое время молчат, чутко прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам. Если не считать щелкающих время от времени ружейных выстрелов, в Мадриде стоит тишина.
– Чтó лейтенант Руис? – осведомляется Даоис.
– Очень плох. Он в сознании и мучается ужасно… Отважный малый, а? Молодец.
– Может быть, надо перенести его в монастырь, пусть бы сестры попробовали как-нибудь облегчить его страдания?
– Его лучше не тормошить. Он потерял много крови и вполне может умереть по дороге. Лежит в офицерской комнате вместе с другими ранеными, нашими и французскими.
Веларде кратко вводит друга в курс дела. Защитники Монтелеона насчитывают теперь не более пяти-шести офицеров, десяти артиллеристов, тридцати примерно волонтеров короны и около трехсот гражданских лиц – человек пятьдесят обслуживают пушки и прикрывают парк огнем из окон и с балконов окрестных домов; еще сколько-то во главе с Веларде стоят в воротах или засели с Гойкоэчеа в окнах третьего этажа; и остальные обороняют заднюю часть парка – впрочем, там наибольшее количество дезертиров. К этому следует еще прибавить тех, кто выделен охранять тринадцать французских офицеров, запертых в караульном помещении, и двести солдат, размещенных в казарме и мастерских. Что же касается боеприпасов, то патроны на исходе, количество пороховых зарядов наводит на самые печальные мысли, а картечи нет вовсе: в том случае, если удастся подпустить французов достаточно близко, ее должен будет заменить один-единственный мешочек с кремнями для ружейных замков.
– Пусть только сунутся, – угрюмо замечает Даоис.
Веларде, посасывая мундштук, как-то беспокойно поводит плечами. «Потерял кураж», – отмечает про себя Даоис. При всей своей восторженности даже Веларде теперь не под силу обманывать себя.
– Сколько еще атак мы сумеем выдержать? – спрашивает он.
Впрочем, это не столько вопрос, сколько размышление вслух. Даоис скептически качает головой:
– Хватит с нас и одной – если будет проведена толково и грамотно…
Оба они какое-то время молча наблюдают за тем, как солдаты и горожане, пользуясь затишьем, стараются защитить пушки от стрелков – прикрывают их двумя выкаченными из парка передками и какой-то мебелью из окрестных квартир. Веларде морщится:
– Думаешь, поможет?
– Немного поднимет боевой дух.
Из-за ограды парка появляется молоденькая девушка – юбка перепачкана и разодрана, руки голы, волосы убраны под туго завязанный платок – с двумя бутылями вина и предлагает капитанам освежиться. Оба отвечают, что, мол, нет, спасибо, лучше солдат угостите, и она, наклонив голову, торопливо идет к стоящим возле пушек. Даоис так никогда и не узнал, что живет она по соседству, на улице Сан-Висенте, зовут ее Маноли Армайона-и-Сейде и от роду ей тринадцать лет.
– Боюсь, в Мадриде все уже кончено, – вдруг произносит Веларде. – И ты был прав. Никто и пальцем не пошевелит в нашу защиту…
– А чего ты ждал?
– Чего ждал? Порядочности. Мужества. Патриотизма. Сам не знаю… Позорная страна, эта наша Испания… Еще ждал, что наш пример вдохновит других.
– Ну вот и убедился.
– Я хочу спросить тебя, Луис… Скажи, когда мы вели переговоры с французами, ты думал о том, чтобы сдаться?
Даоис долго молчит и наконец пожимает плечами:
– Думал, наверно.
Веларде, продолжая посасывать трубку, искоса и задумчиво оглядывает его. Потом, качнув головой, говорит:
– Ладно… В любом случае это уже не имеет значения. После того как мы повели себя хуже последних дикарей, обстреляв парламентеров под белым флагом, о капитуляции можно забыть. Так?
Даоис улыбается через силу:
– Да, едва ли это имело бы успех.
Веларде в свою очередь отвечает ему улыбкой, кривой и вымученной:
– Разумеется, лучше погибнуть здесь, в бою, чем ждать, когда тебя на рассвете выведут к крепостному рву и хлопнут.
Даоис, устало приподняв голову, показывает подбородком на мужчин и женщин, скорчившихся за утлой баррикадой, которая прикрывает пушки.
– Скажи это им.
Пот, перемешанный с пороховой копотью, превратил лица людей в серые маски. Солнце шпарит, как ему и положено в эти часы, и вполне очевидно, что усталость, напряжение, близость смерти берут свое. Тем не менее большинство поглядывает на офицеров с надеждой и доверием. У ограды монастырского сада, в кучке вооруженных горожан, устроивших себе краткую передышку здесь, куда не долетают французские пули, Даоис замечает мальчика лет десяти-одиннадцати – кажется, его зовут Пепе Армадор, – того самого, что пришел сюда, увязавшись за старшими братьями. Сейчас он нахлобучил на голову французский кивер. Чуть подальше, прямо на земле, между Гомесом Москерой и сержантом Эусебио Алонсо уселась с огромным кухонным ножом в руке Рамона Гарсия Санчес. Встретившись с капитаном глазами, она посылает ему лучезарную улыбку.
– Они по-прежнему верят тебе, – говорит Веларде. – Нам.
Даоис снова пожимает плечами.
– Если бы не это, – отвечает он искренне, – я давно бы уже сдался.
