Между часом и двумя с балкона одного дома по улице Фуэнкарраль литератор и отставной морской инженер Хосе Мор де Фуэнтес, вместе со своим другом Венансио Луной и его шурином-священником, наблюдает, как через ворота Санта-Барбара с барабанным боем и развернутыми знаменами входят в город французские войска. Мор де Фуэнтес, покружив по городу, собирался было вблизи посмотреть, что же такое делается у парка Монтелеон, но на углу улицы Пальма его остановил пикет. По счастью, хорошее знание французского языка помогло ему выпутаться из более чем вероятных неприятностей.
– Что видели по дороге? – интересуется падре.
Мор де Фуэнтес, держа в одной руке бокал вина – букет, надо сказать, превосходный, – другой делает пренебрежительное движение, долженствующее обозначить, вероятно: ничего такого, что было бы достойно его боевого духа и патриотического жара.
– Французы на каждом углу. Горожан почти не видно, а какие есть – те полумертвые от страха. Почти все мятежники стянулись к Монтелеону или разбежались.
– Говорят, что на Прадо идут расстрелы, – замечает Луна.
– Это мне неизвестно. Знаю только, что, как ни старался, не смог пройти к фонтану Сибелес, потому что наткнулся на французскую кавалерию… Хотел вернуться к казармам испанских гвардейцев – у меня там знакомые офицеры. Для того, естественно, чтобы стать в ряды нашей армии, если бы она решилась вмешаться. Но не вышло.
– Но до казарм добрались?
– Да как бы вам сказать… Не вполне… По пути я узнал, что полковник Маримон распорядился запереть ворота и никого не выпускать из расположения… Зачем же мне было туда идти? Судя по всему, гвардейцы ограничились тем, что через стену перебросили мятежникам несколько десятков ружей.
– Вероятно, в других казармах было то же самое.
– Слышал, что оружие раздали народу только испанские гвардейцы и инвалидная рота. Ну и гарнизон артиллерийского парка, само собой… О «валлонах», конногвардейцах и прочих ничего не знаю.
– Как вы полагаете, войска все же выйдут на улицу? – осведомляется священник.
– Сейчас, когда Мюрат занял весь город? Едва ли. Очень сомневаюсь… Слишком поздно.
– Ежели вам угодно знать, я ничуть об этом не жалею. Этот сброд, да еще вооруженный, куда страшней французов. И в конце концов, кто, как не Наполеон, восстановил те алтари, которые во Франции осквернила революция… Важно лишь прекратить бесчинства и хаос, навести порядок. Порядочные люди, умеренные и благонамеренные, хотят общественного спокойствия и в мятежах участия все равно не примут.
Откуда-то с улицы гремит очень близкий ружейный выстрел, и трое собеседников спешат покинуть балкон. В гостиной, усевшись на диван, Мор де Фуэнтес отпивает еще глоток вина:
– Уж кто-кто, а я с вами спорить не буду.
Полковник Хиральдес, маркиз де Каса-Паласьо и командир линейного пехотного полка волонтеров короны, судорожно хватается за свой письменный стол, словно бы для того, чтобы не рухнуть на пол.
– Это ваш парк, черт побери!.. И это ваши артиллеристы первыми все начали!
– А ваши что устроили?! – отвечает полковник Наварро.
– Они поступили в ваше распоряжение, и, стало быть, отвечать за них вам, а не мне!
Препирательство это продолжается уже добрых четверть часа. Полковник Наварро, начальник штаба артиллерии и прямой начальник капитанов Веларде и Даоиса, напуганный сведениями из парка Монтелеон, поспешил в казармы Мехорада. Хиральдес встревожился не меньше, узнав, что два взвода волонтеров, которые он под командой капитана Гойкоэчеа отправил в парк, перешли на сторону бунтовщиков и приняли участие в боевых действиях. И нанесли французам очень значительный урон. В таких обстоятельствах обоим полковникам стоит крепко задуматься о том, каковы для них будут последствия.
– Как вы могли доверить отряд Педро Веларде?! Ведь он же был в невменяемом состоянии! – вопрошает полковник Наварро.
– Он сбил меня с толку, – ответствует полковник Хиральдес. – Этот ваш полоумный капитан угрожал взбунтовать весь полк!
– Надо было его арестовать!
– Чего ж вы его сами-то не арестовали – своего-то подчиненного?! Зачем воду в ступе толочь? Не арестовал, потому что мои офицеры тоже были разгорячены донельзя и хотели вывести полк на улицу. Чтобы не допустить этого, мне не оставалось ничего иного, как отрядить Гойкоэчеа с тридцатью тремя волонтерами… И, как выясняется теперь, я правильно сделал! Никакого братания с чернью, никаких стычек с французами! Однако то, что происходит в Монтелеоне, – это катастрофа! Сущее бедствие. Уверяю вас, честью своей клянусь – это самое настоящее несчастье.
– Вот и признайтесь в этом. Всем скажите.
– Да? А кто выпустил из Главного штаба этого сумасшедшего?! Кто направил в Монтелеон капитана Даоиса? Не вы ли? И не ваш ли это парк? А? Ваш, полковник Наварро, и люди эти – ваши! Повторяю вам: мои волонтеры могли только подчиниться, другого выхода у них не было!
– Почем вы знаете?
– Я предполагаю.
– Ах, предполагаете?! И в своем рапорте капитан-генералу тоже предполагаете предположить это?
– С вашего позволения, я именно это уже и написал! – отвечает Хиральдес, воздев палец. – Я отправил донесение Негрете, где указал, что не имею ни малейшего отношения к этому беспримерному безобразию! Вам, может быть, любопытно будет узнать, что он мне на это ответил? Что умывает руки. И это еще не все! – Хиральдес хватает со стола исписанный лист бумаги и тычет его под нос артиллеристу. – Вместе с распиской о получении он направил мне копию письма, которое Мюрат прислал сегодня утром в Верховную хунту. Читайте, читайте… Только что получено.
С настоящей минуты предписывается, прекратив всякого рода попустительство, незамедлительно восстановить в городе спокойствие, ибо жители Мадрида в случае неповиновения испытают на себе все пагубные последствия оного.
– Ну, как вам это нравится? – спрашивает Хиральдес, забирая бумагу. – Ясней выразиться просто невозможно… Мало того, когда я послал одного из моих адъютантов в Монтелеон, чтобы привел этих дикарей к покорности (замечу, что это должны были бы сделать вы, полковник!), они в разгар мирных переговоров выпалили из пушки и перекрошили множество французов…
