славой храброго воина, особенно отличившегося в великой битве с тевтонами под Аквами Секстиевыми. Некоторые из моих советников пытались удержать меня от того, чтобы я принял вызов. Они доказывали мне, что я, консул Рима, окажу слишком много чести беглому рабу, если вступлю с ним в единоборство. Я же посчитал, что отказаться от поединка – значит показать свою трусость. А Мания Аквилия можно заподозрить в чем угодно, только не в трусости. Поэтому сегодня все вы увидите, как ваш консул умеет разить врага. А когда сами вступите в бой, помните, что великие боги не дали смертным более победоносного оружия, чем презрение к смерти! Может быть, среди вас, воины, найдутся люди, которые скажут, что теперь перед нами не просто беглые рабы, способные лишь на то, чтобы гурьбой напасть на своего господина и перерезать ему глотку, а враг сильный, закаленный в битвах. Что ж! Бывает и так, что знаменитые народы и цари одолеваются чрезвычайно легко, а покорение презренного врага стоит потоков крови. Тем яростнее нападайте, так как вы видите перед собой низких рабов, подлых, невежественных и упрямых варваров, которые осмелились поднять оружие против вас, о сыны Квирина, повелителей всего мира!
Закончив свою краткую речь этими напыщенными выражениями, Аквилий приказал выносить знамена.
Войска покидали лагерь через преторские и правые боковые ворота. Первой высыпала союзническая конница, насчитывавшая не менее четырех с половиной тысяч всадников. За нею, колыхая длинными древками знамен и лесом копий, двинулись когорты италийских союзников. Серебряные орлы римских легионов несли рослые знаменосцы под охраной отборных и заслуженных солдат-антесигнанов, сверкающих стальными доспехами и серебряными фалерами на груди. Отряды римских гастатов и принципов занимали пространство за войсками союзников. Следом выступали триарии – отборная римская пехота, состоявшая из ветеранов, участников многих войн и сражений.
На равнине, у подножия Халкидской горы, куда двигалась масса римских войск, выстраивались для битвы и легионы восставших. Сторонний наблюдатель поразился бы, сравнивая это войско с римским: оно почти не уступало ему своей организованностью и даже вооружением. Все тяжеловооруженные имели большие прямоугольные щиты, копья и мечи. Многие из них были в римских панцирях и шлемах, отнятых у врага в былых сражениях. Но в основном головы повстанцев защищали греческие шлемы с широкими нащечниками и гребнями из конских волос, придававшими им особенно воинственный вид.
Римляне еще выстраивались на равнине, когда консул Маний Аквилий, соскочив с коня, принял от молодого контубернала свой щит, сделанный по заказу в лучшей оружейной мастерской Рима. Аквилий решил сражаться пешим. Он был очень силен и хорошо владел мечом. Верхом на коне он чувствовал себя менее уверенно.
Афинион, завидев консула, идущего от римских рядов к центру равнины, тоже соскочил с коня и надел на руку щит. Твердым шагом он двинулся навстречу противнику.
Армия восставших провожала своего предводителя на смертный бой воинственными криками и бряцаньем оружия.
Лишь когда противники сблизились, воцарилась тишина.
Царь восставших и римский консул бросились друг на друга со всем пылом ненависти и жаждой победы.
В чистом утреннем воздухе резко прозвучали первые удары двух мечей. Афинион был моложе, гибче и выше Аквилия, который был коренаст и налит геркулесовской силой. С юных лет посвятил себя римлянин военной службе. Он владел мечом лучше любого триария. Подобно Марию, своему другу, он не раз сходился в поединках с неприятельскими воинами и всегда выходил из них победителем. Но Афинион оказался сильнее и искуснее тех удальцов, с которыми Аквилию приходилось биться в Испании, во Фракии и в Галлии. Киликиец в течение трех лет войны брал уроки у настоящих мастеров боевого искусства. Среди них были Мемнон, Сатир и Думнориг, бывшие гладиаторы, прославленные в Риме герои арены.
Этот поединок был испытанием не только искусства и отваги, но также силы и выносливости. Отягощенные доспехами, оба бойца очень быстро теряли силы. Дважды Афинион, делая выпады, доставал грудь консула острием своего клинка и оба раза того спасал крепкий стальной панцирь. Мощные удары самого Аквилия киликиец с силой отражал своим небольшим овальным щитом, покрытым листовой бронзой.
Киликиец и римлянин слабели. Афинион уже пропустил несколько прямых ударов в грудь, один из которых пробил его кольчугу. Отчаявшись поразить врага колющими ударами в грудь и в лицо, киликиец перешел к рубящим ударам. Один из них, изловчившись, он обрушил на открывшееся правое плечо консула в тот миг, когда тот отвел назад руку с мечом для очередного колющего выпада. Консула спас крепкий стальной наплечник, но римлянин обманул противника, сделав вид, что ранен. Аквилий прикрылся щитом и тут же сделал стремительный выпад, поразив киликийца в грудь. В это же мгновение сам Аквилий получил сильнейший удар в голову и без чувств свалился на землю.
Афинион, качаясь на слабеющих ногах, повернулся лицом к своему войску и поднял над головой меч в знак победы. Но силы уже оставили его. Как выяснилось потом, ранение в грудь оказалось смертельным.
Выронив щит, царь восставших рабов упал во весь рост рядом с неподвижно лежавшим римским консулом.
К месту поединка с той и с другой стороны понеслись всадники. За ними вслед устремились легковооруженные пехотинцы, чтобы вынести из общей свалки тела своих вождей. Жаркий бой всадников длился не менее четверти часа. За это время у римлян были убиты префект союзнической конницы и многие командиры турм. Восставшие потеряли убитыми более сотни человек. Среди них был Исменей, помощник и друг Мисагена…
Квестор Туберон, принявший командование вместо консула, приказал трубить наступление. То же сделал и Мемнон, первый стратег, сменивший раненого царя восставших на посту командующего армией. Он еще не знал, что Афиниона вынесли из боя уже бездыханным. Внимательно наблюдая за поединком, александриец заметил, что консул успел сделать свой последний молниеносный выпад, прежде чем получить от Афиниона рубящий удар в голову. Но он надеялся, что полученная киликийцем рана не так серьезна…
Войска противников со страшным ревом сошлись на равнине, и сразу закипела яростная битва. Конница восставших, более многочисленная, чем римская, оттеснила врага от Халкидской горы, но охватить левый фланг римлян не смогла. Всадники Мисагена, пытавшиеся зайти в тыл сражавшимся римским легионам, во множестве пали от сыпавшихся на них дротиков и свинцовых пуль римских велитов и пращников, двинувшихся против них под прикрытием тяжеловооруженных ветеранов.
Прошел уже час после начала сражения, но кровопролитие продолжалось без видимого преимущества той или другой стороны. Туберон ввел в сражение всех триариев, но ни в центре, ни на флангах восставшие не отступили ни на шаг. Казалось, никакие раны, никакая усталость не могли сломить этих железных людей. Квестор Туберон с окружавшими его контуберналами и тридцатью всадниками личной охраны уже начинали терять веру в благоприятный для римлян исход сражения.
– Как дерутся, как дерутся! – повторял квестор, сжимая кулаки.
– Ты прав, если бы тевтоны сражались с таким же упорством, как эти проклятые рабы, нам, может быть, не улыбнулась бы победа при Аквах Секстиевых, – сквозь зубы заметил начальник охранной турмы.
Сражение продолжалось с неослабевающей силой в течение трех часов.
Незадолго до полудня густой туман, окружавший вершину Халкидской горы, опустился на поле сражения, неся с собою холодный ливень, ветер и град. На равнину по склону горы устремились бурные потоки. Так как дул юго-восточный ветер, а противники сошлись к западу от Мессаны, сражаясь одни лицом к городу, другие лицом к горе, ни одна из сторон не испытывала какого-либо преимущества от разыгравшейся стихии: под напором воющего ветра дождь и град одинаково мешали биться как римлянам, так и восставшим. Особенно страдали дерущиеся в центре, где была низина, быстро затопляемая водой. Люди там падали, барахтались в грязной воде, с трудом выбираясь из нее, но никто не выпускал из рук оружия, пока не получал смертельный удар.
Непогода вскоре развела сражающихся: дождь усилился, и противники вынуждены были прекратить битву. Солдаты, утопая ногами в грязи, отходили к своим лагерям и разбегались по палаткам.
Потери обеих сторон
