ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

Дело разрушения было продолжено Сталиным, разорившим страну ненужными гигантскими проектами, утопившим в крови крестьянство, раздавившим душу народа ложью и террором. Его сози-дательность — это неимоверных размеров ГУЛаг, обращение в рабство всего населения, укладка последних кирпичей в здание деспотии, фундаментом которого, как и полагал Монтескье, служил всеобщий страх, сколачивание военной машины, на которую были затрачены колоссальные усилия, но которая рухнула под первыми же ударами гитлеровских армий, победа в войне с Германией, оплаченная жизнями четырех советских солдат за каждого вражеского. Там, где он добивался успеха, это был успех все той же ленинской террористической машины. Все остальное действовало безотказно только потому, что она действовала безотказно. Его имперские приобретения — это результат лишенной здравого смысла и недальновидности западной, главным образом, американской политики. Символ сталинского „созидания 5- взрыв храма Христа Спасителя, построить вместо которого Дворец Советов оказалось так же невозможно, как и создать обещанное благосостояние.

Его преемники, отказавшись от террора, сразу же обнаружили, что ничего иного они просто не умеют. Пытаясь догнать Америку, Хрущев, не имевший ни малейшего понятия об истинном состоянии страны, разорил ее еще больше. Его попытки исправить положение с помощью целины — жизнь не улучшили. Брежнев обратился за зерном к Западу. Гонкой вооружений он довел дело до катастрофы, реального выхода из которой ни коронованный полицейский Андропов, ни лакей на троне Черненко найти были не способны. Признавший это Горбачев тем самым подтвердил, что все его предшественники как созидатели оказались равными нулю. Все они в первую очередь — разрушители.

Горбачев пробыл у власти больше, чем американский президент, которому избиратели дают только четыре года, чтобы показать, на что он способен. Можно констатировать, что как созидатель нынешний обитатель Кремля оказался точно таким же, как и все его предшественники. Его обещающая улучшения в будущем перестройка — это то же, что бы там ни говорили, в первую очередь, разрушение того, что было сделано до него. И через пять лет правления умения управлять он не проявил. И большинство советских людей, поставивших при газетном опросе на первое место Сахарова, а его на одно из последних мест, совсем не убеждено в том, что он „нужный человек”.

Но, может быть, он „нужный человек” для Запада, недюжинное умение очаровывать который он выказал? Однако такой же способностью обладал и Сталин, который, как вспоминает его переводчик Бережков, „умел очаровывать, вызывать симпатии и был великим актером”. Сколько еще продлится это западное очарование Горбачевым, останется ли в памяти его западных почитателей его дружелюбная улыбка или же его „железные зубы”, которые он показывает каждый раз, когда, обратившись к „суровым мерам для сохранения государства и его единства” и отойдя от роли „человека посередине”, занимает свое место среди консерваторов, с которыми его объединяет и его выучка, и вся его жизнь партийного аппаратчика.

Русскому характеру, как отмечают изучавшие его, свойственен резкий переход от одной крайности к другой, от доброты к жестокости. „Русские ожидают, что сегодняшний друг завтра может стать врагом, и сами ведут себя так же”. Смешение таких черт породило тип, получивший на Западе имя „злобного клоуна”, наиболее недавний пример которого дает Хрущев. В западной прессе его тоже превозносили как „здравомыслящего, человечного, общительного, открытого”, а этот „здравомыслящий и человечный” кремлевский хозяин давил венгерское восстание, грозил войной во время Суэцкого кризиса, разжигал гражданскую войну в Конго, блокировал Берлин и устанавливал ракеты на Кубе. Озаглавив одну из своих статей осенью 1989 г. „Никита Горбачев”, журнал „Ньюсуик”, быть может, имел в виду напомнить о некоторых сходных чертах в характерах прежнего и нынешнего советских руководителей.

Пожалуй, самое большое испытание для правозвестника „нового мышления” наступило И марта, когда Верховный Совет Литовской республики провозгласил восстановление независимого литовского государства. На следующий день Съезд народных депутатов одобряет создание нового поста президента СССР, на который избирается Горбачев. „Агрессивно-послушное большинство” съезда наделяет его почти диктаторскими правами, тем самым обнажая свое скрытое желание опять заполучить хозяина, который снял бы с них ответственность за решение судеб страны, их собственной судьбы и взял бы это все на себя. Им далеко было до понимания некогда сказанного Петром Кропоткиным: „Социальная революция не может быть руководима одним лицом или совокупностью нескольких лиц... Только свободный почин, инициатива народа может создать нечто хорошее и долговечное”.

Положив руку на конституцию, возможный диктатор принимает присягу перед вставшими по такому торжественному случаю депутатами и получает полномочия, которые статья 127 Конституции определяет так: „Президент СССР выступает гарантом соблюдения прав и свобод советских граждан, Конституции и законов СССР”. Располагавший и без того

огромной властью, новый президент ее еще более расширяет и усиливает. Казалось бы, что в момент жесточайшего экономического кризиса новый президент прежде всего направит ее на то, чтобы выправить положение. Однако вместо того, чтобы сосредоточить свои усилия на том, что является главным, что волнует всех, он обрушивается на Литву, отвлекая внимание от жестокого экономического кризиса и взбивая волну великодержавного шовинизма.

Много говоривший о новом подходе к межнациональным отношениям, пробыв в Кремле пять лет, его нынешний хозяин не сделал ничего, что изменило бы их характер. И зимой 1990 года его заместитель Лукьянов отодвигает решение этого вопроса в неопределенное будущее, заявляя, что на разработку проекта закона о новом федеральном устройстве уйдет немало времени. Но было уже поздно. Союз начал неотвратимо распадаться. В этот момент и обнаруживаются истинные намерения нового президента. Бряцанием сабель в Литве, нынешний кремлевский хозяин заставлял подозревать, что президентские полномочия он намерен использовать не для того, чтобы вопреки сопротивлению тех, кого он называет противниками перестройки, привести страну к демократии, а для того, чтобы сохранить империю. Удастся ли ему это? Войдет ли он в историю как спаситель империи или в памяти останется его запоздалое признание трагедии в Чернобыле, его роль в том, что произошло в Алма-Ате, Нагорном Карабахе, Фергане, Тбилиси, Сумгаите, Баку, его угрозы Литве, насильно затянутой в Союз пактом двух величайших преступников, наследником которых он себя признает, отказываясь признать независимость прибалтийской республики?

В то же время упорное стремление во что бы то ни стало сохранить империю обнаруживает приверженность к ленинско-сталинской, основанной на насильственном принуждении системе. Но провозглашая диалог как основу отношений между государствами, власть тем самым отказывается от бисмарковской схемы поддержания у граждан настроения осажденной крепости. „Наш противник нас вычислил. Он на нас не нападет” — говорил Горбачев. Объединение перед лицом внешней опасности (зачастую более воображаемой, чем реальной), в течение многих лет бывшее главным пропагандистским козырем режима, теперь отпадает. Это обязывает власть, которая никак не может или не желает стать миролюбивой, отказаться от конфронтации не только на словах, но и на деле, принять как основополагающий принцип поведения дискуссию, переговоры, готовность и способность выслушать аргументацию и другой стороны, понять ее. Принятие этого принципа будет способствовать не только установлению мирных отношений с другими державами, но и, в первую очередь, со своим народом. Это явится признанием его равным партнером, а распространение принципа равноправия на все народы, удерживаемые в границах советской империи, приведет и к отказу от великодержавности одной нации,усилиями и нищетой которой держится империя и к снижению роли,играемой ныне великодержавным и иными прочими шовинизмами.

В век, когда каждая нация стремиться утвердить себя, сделать свой голос услышанным, сохранить свою индивидуальность в быстро-меняющемся мире, ни одна из них не станет долее мириться со своей второклассностью. Советская империя переживает сейчас тоже, что происходило в середине столетия с Британской и Французской империями, когда, как писал Токвиль, народ до того „как бы равнодушно несший ярмо самых тягостных законов, резко сбрасывал его, как только тяжесть полегчала”. Период обостренного национализма — неизбежная, а, возможно, и необходимая ступень в развитии нации, особенно той, которая никогда не была самостоятельной или находилась под чужеземной властью. Каждая из них стремится к тому, чтобы, как и известный герой Достоевского, по своей воле пожить. Даже, если будет плохо. Это часть процесса самоутверждения. Потом, когда это достигнуто, наступает второй этап — осознание общности интересов с другими, необходимости объединения. Но это происходит добровольно, а не навязывается силой. Как бы не парадоксально казалось это на первый взгляд, процесс балканизации советской империи может способствовать и демократизации. Освобожденная от забот по поддержанию империи, Россия, наконец, займется устройством жизни своего населения, а остальные республики, освободившись от внешней опеки, покажут,на что они способны.