ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

В статусе-кво, основанном на силе и страхе, никто не заинтересован. В содружестве народов бывшей советской империи, основанном на принципах свободы, заинтересованы все.

Порыв к демократии в Восточной Европе не может быть остановлен на границах Советского Союза, как не может быть остановлена подача кислорода, если только не хотят убить больного. Демократические изменения должны быть привнесены и в метрополию. В этом смысле Прибалтика должна рассматриваться как дарованная историей и географией лаборатория, где проводимый эксперимент покажет, как может быть осуществлен переход от жизни в условиях советского режима к демократии. Поэтому установление демократического правления в Прибалтике — важнейший шаг для всех остальных народов империи на пути к подлинной свободе и демократии.

А, быть может, все это померкнет перед тем, чему еще суждено свершиться и быть может, несмотря на то, что еще может произойти, Горбачев уже свою историческую миссию выполнил? Ведь известно немало государственных деятелей, чьи имена, несмотря на все ими сделанное, тем не менее связывают всего лишь с одним-единственным актом, свершенным ими за годы их правления, как, к примеру, XX съезд, с которым навсегда вошло в память правление Хрущева и которым он выполнил свою историческую миссию. Не исключено, что таким актом, с которым будут связывать имя Горбачева, станет тоже всего лишь одно явление - то, чему дали название гласности. Пора гласности останется в памяти, как навсегда остался в ней XX съезд.

Даже если удалось бы обратить историю вспять, попытки вырваться из замкнутого круга не прекратились бы. От XX съезда до гласности прошло ,„немножко каких-нибудь тридцать лет. И вот она, эта книжка. Не в будущем, а в этом веке! Снимает ее мальчишка с полки в библиотеке. А вы говорили бредни! А вот через тридцать лет...”, так когда-то писал поэт. Следующий цикл был бы наверняка короче. Но это пессимистический взгляд на вещи, ставящий под сомнение продолжение того, что официально называется перестройкой, но что является поиском выхода из тупика — ленинского варианта будущего. Оптимистический — подсказывает, что перестройка зрелого тоталитаризма затянется еще надолго. История показала, что путей к тому, чтобы превратить процветающие страны в социалистическую пустыню, много, а вот выбраться из пустыни не так-то просто. Лех Валенса, сказавший, что никто не знает, как выйти из социализма в капитализм, оказался прав.

Пойдет ли перестройка по пути, по которому ее хотели бы повести нынешние западники, устами Сахарова открыто провозгласившие, что улучшения в Советском Союзе могут произойти только вследствие западного влияния или же верх одержит другое направление и страна вновь замкнется в клетке обособленности, отгородившись от иноземных веяний, свалив всю вину за прежние неудачи на вредоносность занесенных с Запада теорий? И то и другое направление не монолитно. В каждом много различных течений и оттенков. И как всегда истина где-то посередине.

НА ПЕРЕПУТЬЕ

Октябрьский переворот большевиков не был исторически предопределенным. Все могло произойти и иначе. Документы подтверждают и финансирование большевиков германским генштабом и активную работу германской агентуры в российском тылу. В дни июльского путча большевиков начальник контрразведки полковник Никитин устанавливает, что германские агенты раздавали мятежникам 10- и 20-рублевые банкноты. Французский военный министр А. Тома передает российским властям перехваченную французской разведкой секретную инструкцию немцев о том, как должны оплачиваться русские революционеры и какие при этом следует принимать меры предосторожности. Наконец, временное правительство привлекает по обвинению в предательстве, выразившемся в получении денег от врага для подрывных действий внутри воюющей страны, Ленина, Зиновьева, Парвуса и Ганец-кого. Уже после захвата власти Лениным немцы инструктируют своих агентов, что если надо, они могут обнародовать „правду, которая, став известной в России, приведет к падению большевиков. Их собственная бесчестность уничтожит их”.

После реформ Александра П Россия неуклонно, хотя и не равномерно, двигалась в сторону сближения с Западом. Расширялись контакты на всех уровнях. Иностранные специалисты были не в диковинку. Иностранные издания получали жившие в разных, порой самых что называется „медвежьих углах”. Ленин выписывал их в ссылке. Аскания-Нова под Херсоном, библиотека Юдина в Красноярске, музей в Минусинске — примеры очагов распространения культуры. Поездки студентов за границу были делом обычным. Увеличивалось число школ. Были все основания надеяться, что в недалеком будущем Россия станет законченной конституционной монархией с вполне оформившимся и набравшимся опыта парламентом. Возможно, схожей с английской. Это была историческая неизбежность. То, что власть в октябре 17-го года подобрали большевики — историческая случайность. Об этом пишут все сколько-нибудь объективные современники событий.

Правда и то, что занесенная Лениным и его партией на российскую почву „теория” была позаимствована на Западе. Найдя своих ревностных исполнителей в лице фанатиков-большевиков, среди которых были представители всех народов России, эта теория и оказала разрушительное воздействие на все народы России, она не только подорвала традиционные нормы морали и человеческого общежития. Проникнув в душу, она отравила ее устойчивым ядом. Препарированная для лучшего запоминания в трескучие примитивные лозунги „теория ” в сочетании с постоянной преподносимой в огромных дозах ложью и парализующим страхом образовали невиданный доселе сплав. Отлитыми из этого сплава серпом и молотом была так вспорота психика людей и по ней был нанесен такой удар, оправиться от которого удастся нескоро. Если историк Соловьев писал о том, что после татарского ига и через столетия матери пугали детей словом „татарин”, то неизвестно, сколько пройдет лет, прежде чем люди перестанут вздрагивать при слове „коммунист”.

Занесенная с Запада теория дорого обошлась России, ввергнув ее в рабство коммунизма, но вырваться из него она может, только приобщившись к западной культуре и цивилизации, потому что „советский режим вызвал возрождение всего того архаичного в русской истории, ...что накануне революции постепенно исчезало”.

С началом правления коммунистов страна во многом вернулась к такому состоянию, в каком она была на исходе ХУШ века, когда видный сановник Екатерины П Никита Панин сетовал на то, что „ход государственных дел решается в зависимости от влияния тех или иных лиц”. Во времена Брежнева коррупция достигла своего апогея и, характеризуя положение при нем, можно было воспользоваться словами, произнесенными двумя столетиями раньше Екатериной П: „Судебные решения продаются тому, кто больше заплатит, и законы применяются только в том случае, если от них получают выгоду те, у кого есть власть или влияние”. По мнению Д. Кеннана, знаменитый шеститомный критический труд маркиза де Кюстина „Россия в 1839 году”, будучи „не очень хорошей книгой о России 1839 года... оказалась великолепной книгой (возможно, даже лучшей) о России Сталина и неплохой книгой о России Брежнева”.

В свое время И. Киреевский сокрушался, что на Западе „рационализм ... стеснил и поработил мысль”, но именно там сохранилась и свобода, и потому необходимо не отдаление от западной демократии, а сближение с ней. „Мы должны воспринять опыт Соединенных Штатов, — к такому заключению приходит Б. Ельцин после своей поездки по Америке. — Эта страна знает, как руководить хозяйством, и умеет хорошо жить”.

К сожалению, это иллюзия, когда говорят, что можно воспринять только лучшее. Воспринимают, как правило, целиком. И хорошие и плохие стороны демократии. От общества самого зависит, насколько оно окажется восприимчивым к тому или другому, насколько само сумеет себя регулировать, насколько высоким окажется осознание гражданами не только своих прав, но и обязанностей. Конечно, приверженцам демократии хотелось бы думать, что теми, кто освобождается от коммунизма, движет стремление к демократии. Но правда в тем, что ими, в первую очередь, движет желание избавиться от коммунизма. Хотя идеи демократии, как представляется наблюдающему только за внешней стороной явлений, и захватывают людей, живших при тоталитаризме, но это отнюдь не означает, что на его обломках возникнет демократия американского типа, как когда-то казалось В. Вильсону и его последователям, надеявшимся на то, что мир примет образ и подобие Соединенных Штатов.

Следует учесть и то, что в Россию цивилизация пришла поздно, и быть может, тогда, когда страна к ней еще не была подготовлена. Она в огромных дозах и за короткий срок поглощала то, что на Западе принимали в небольших количествах и в течение длительного времени. „Благодаря этому, — отмечал Л. Шестов, — пересадка культуры в России совсем не невинное дело. Стоило русскому человеку хоть немного подышать воздухом Европы, и у него начинала кружиться голова... Ему говорили о железных дорогах, земледельческих машинах, школах, самоуправлении, а в его фантазии рисовались чудеса: всеобщее счастье, безграничная свобода, рай, крылья и т. д. И чем несбыточнее были его грезы, тем охотнее он принимал их за действительность”. Это было написано в начале века. „Кружение голов” тогда привело к массовой потере голов. Большевики открыли эру перестройки нового вида, ставшую затем типичной для XX века, отличительная черта которой — волевое перекореживание жизни диктаторами разного оттенка. Горбачевский вариант ее — продолжение той же традиции. Это все та же хорошо знакомая попытка за короткий срок выскочить из „царства отсталости в царство всеобщего благоденствия”. Но история не позволяет перескакивать через ступеньки. Она беспощадно мстит за пропущенные уроки. Хочень не хочешь, а пройти их придется. Поэтому незачем торопиться и тщиться „догнать и перегнать”. Незачем получать и „головокружения от успехов”. Лучше, если они приходят медленно и без головокружения. Развитие должно идти в своем, обсуловленном историей страны темпе. Это как в беге. Сбился со своего темпа — дистанции не прошел.