Тут Люси предусмотрительно отвернулась из опасения быть узнанной, поскольку тогда чичероне не преминет сообщить об этом во всеуслышание.
— А моряк: — спросил Ла Виолет, которого вся эта околохудожественная чепуха мало интересовала. — Вы нам обещали моряка. Так что же с ним?..
— Я дойду до него, — невозмутимо прогнусавил чичероне. — Это как раз связано с пастушкой справа. Приходит тут мичман королевского флота…
Побледнев, Люси старалась не пропустить ни слова.
Чичероне откашлялся, давая понять, что его рассказ достиг кульминации:
— Примерно с неделю назад, утром, этот мичман влетел сюда как умалишенный… В руках у него был журнал с репродукцией «Сельских забав»… Он ринулся к полотну, явно чтобы сравнить. Вел себя он довольно странно, поэтому за ним наблюдали, ибо в музеи часто приходят вандалы и портят картины… Но тут моряк вдруг попытался поцеловать полотно, начал плакать и громко кричать: «Это же моя мать!.. Моя дорогая мамочка Люси!..» Что с вами, леди? Кажется, ей плохо…
Энни успела поддержать Люси, которая еле слышно прошептала:
— Это он!.. Моряк… Андре… сын!
Удивление и возбуждение охватило всех, кто оказался свидетелем этой сцены.
— Ну же, дружище, — умолял Ла Виолет, в то время как Энни повела Люси к банкетке и усадила ее, — не тяните, расскажите нам об этом моряке… Ему показалось, что он узнал свою мать, говорите вы, в этой молодой женщине с корзиной в руке… Леди, пришедшая с нами, поняла из ваших слов, что речь идет о ее сыне, которого давно потеряла, он действительно моряк, и она уже давно разыскивает его… Пастушка, вы, наверное, не заметили этого, точное изображение леди. Это ее встретил художник и нарисовал… А теперь расскажите все, что знаете… Этот моряк…
— Его история наделала шуму. Дошло до сэра Филиппа Трелони. Они встретились. Но сэр Филипп, к несчастью, не многое сумел ему рассказать… Эскиз он набросал случайно, по дороге из Кренкенвиля, он ничего не знал о девушке, ни имени, ни откуда она… Только слухи не прекращались. Об этом писали в газетах… В тех пор люди валом валят посмотреть на картину и послушать, как сын, моряк королевского флота, узнал свою мать в образе пастушки из знаменитого полотна королевского художника сэра Филиппа Трелони…
— Даю больше, — Ла Виолет вложил деньги в руку чичероне. — И скажите еще… Этот моряк ничего больше не говорил? Имени?.. С какого судна?.. Где его найти?..
Чичероне, дважды поблагодарив за щедрую плату, положил деньги в карман и ответил, что у него нет точных сведений об этом моряке, но, может быть, сэр Филипп Трелони, принимавший его у себя в мастерской, знает что-то больше.
И в надежде на доплату чичероне предложил, что если джентльмен еще вернется в Национальную галерею, то он, чичероне, сможет дать ему необходимые сведения, так как спросит у моряка…
— Вы думаете, что увидите его? — оживился Ла Виолет.
— Ну да, скорее всего, даже обязательно… если только его корабль не вышел в море… Вот уже неделю он приходит сюда каждый день после обеда. Стоит перед картиной подолгу и никогда не уходит, не послав воздушного поцелуя пастушке справа, которую называет своей матерью…
— Значит, он придет и сегодня?..
— Это как раз его время… Он должен уже быть здесь. Погодите, точно, вот он!..
Вошел молодой моряк и под взглядами зевак, следивших за рассказом чичероне и расслышавших обрывки его разговора с Ла Виолетом, направился к картине «Сельские забавы».
В тишине зала раздался крик…
К молодому человеку бросилась Люси и прижала его к своей груди, плача и смеясь одновременно:
— Андре, мальчик мой!.. Наконец-то! Сынок!.. Обними меня, сын мой, мой Андре!..
После первого волнения с последовавшими краткими объяснениями Ла Виолет поторопил мать и сына выйти из Национальной галереи, где любопытных собралась тьма. В гостинице было намного удобнее переживать случившееся.
Они покинули зал, сопровождаемые чичероне, умиленным и уже сочиняющим новую историю, которая должна стать продолжением первой: встреча матери с сыном перед картиной «Сельские забавы»…
А Энни, обрадованная счастьем Люси, похоже, совсем не была уверена в собственном:
— Он и не посмотрел на меня!.. Конечно, не узнал… Для меня-то он всегда Андре. Как был, так и остался. А вот осталась ли я для него?!
Замок Шенбрунн, резиденция австрийских императоров, расположен в юго-западном предместье Вены. Недалеко от того места, где позже построили вокзал южной дороги, находился постоялый двор. В воскресные дни лета 1830 года там собирались студенты и богатые горожане, мнящие себя благородными. Гремела музыка, устраивались концерты и балы. Крытая деревянная терраса всегда была полна народу, за столами, уставленными кувшинами с пивом, колбасой, ветчиной и маленькими булочками — гордостью венских хлебопеков, — получали удовольствие и мужчины и женщины.
Трактир «Роза» держал старый солдат, участник итальянской и германской кампаний против французов. Ему помогали жена и дочь. Девушку звали Эльза. Крепко сбитая, жизнерадостная обладательница голубых глаз, с белокурыми косами и налитыми щечками, и впрямь напоминала свежую розочку, о коей сообщала вывеска заведения. Вокруг нее крутилось множество ухажеров, но никто из них не мог похвастать, что соблазнил ее. Считалось, что она выйдет замуж за того, кто добьется особой милости императора Франца-Иосифа и получит место привратника в замке Шенбрунн.
Этим бравый хозяин постоялого двора желал воплотить мечту своей жизни — ему всегда хотелось служить привратником в замке, но годы прокатились так быстро, что в конце концов он и вовсе отказался от надежды облачиться в зеленый расшитый мундир. Как он смотрел из своего трактира на величественного слугу, в обязанности которого входило открывать и закрывать ворота парка! Разве не достоин он треуголки и серебряного шнура?! Как бы бился о его сапог охотничий нож в медных ножнах! Это куда больше подходит старому солдату, нежели шампур и шпиговальный нож, которыми он орудовал на кухне.
Фриц Мюллер жил надеждой, что возложит исполнение своей несбывшейся мечты на сына. Однако фрау Мюллер ограничилась дочерью. Смирившись, он решил, что будущий зять сумеет завоевать расположение суперинтенданта замка и станет привратником.
Соискатели руки Эльзы знали об этом. Чтобы получить дочь, необходимо ублажить отца. Кое-кого это обескураживало, ведь привлекала их всех возможность стать хозяином «Розы» — трактира с многочисленными посетителями, отменной репутацией, — следить за порядком, заглядывать на кухню, заключать сделки на ярмарках, торговаться с земледельцами. Им нравилась эта легкая и приятная жизнь хозяина постоялого двора. Но упрямый Фриц Мюллер не шел ни на какие уступки. У него был свой резон. Служи его зять в замке, он бы продал постоялый двор и приезжал сюда от случая к случаю как добрый обыватель, выкурить трубку, выпить кружечку пива в прохладной тени — и все это с легким сердцем, веселым взглядом и улыбкой на устах, а главное, с радостью от воплощения своей мечты. Он спал и видел привратницкую, на пороге которой его встречает улыбающаяся дочь с белокурым малышом на руках.
Лишь трое юношей согласились на двойную борьбу — за руку Эльзы Мюллер и пост привратника.
Альберт Вейс — сын соседа-столяра и сам большой умелец, как говорили, мастер на все руки. Он мог изготовить такие шкатулки с секретом, что нипочем не догадаешься, как их открыть.
Фридрих Блюм, второй соискатель, — бледный, худощавый племянник каноника, изучал теологию, однако не питал, казалось, большого стремления принять духовный сан. Он снимал у Мюллера комнату.
Наконец, третий, Карл Линдер — здоровяк, разбитной малый, кузнец, сила которого в прямом смысле позволяла ему надеяться на то, что рано или поздно он сожмет в своих руках и красотку и ключи от ворот замка.
Эльза, с присущим ей кокетством, заигрывала со всеми тремя влюбленными. Она отменяла свидания, отнекивалась, когда ее приглашали потанцевать, и всячески сталкивала Карла с Альбертом и Альберта с Фридрихом, так что молодые люди с переменным успехом то завоевывали, то сдавали позиции.
Пыхтя трубкой, старина Мюллер только покачивал головой:
— Господин суперинтендант обещал мне место. Кому оно достанется? Понятия не имею! Все три парня мне одинаково по душе, однако может ведь случиться так, что тот, кого выберет господин суперинтендант, подходит мне, но не нравится моей дочери. А потому важно, чтобы Эльза не обнадеживала никого попусту и подождала, пока не будет сделано назначение!
И гордый рассуждениями, довольный своей предусмотрительностью, папаша Мюллер счастливо попирал руки, глядя, как дочь дурачит женихов.
Однажды вечером, когда Фриц Мюллер уже распорядился запереть ворота и внести столы со двора, совершенно неожиданно, ввергнув всех в изумление, у ворот остановилась коляска. Роскошно одетая дама, энергичная и, похоже, властная, потребовала обед и комнату.
