Глава VI
На левом берегу реки Невы, столь, прославленной победами великого князя Александра Невского, находился небольшой рукав последней, прозванный рекою Фонтанкою, которая, протекая далее, терялась в Финских болотах. У устья Фонтанки было небольшое сельцо Каминкино, состоящее из бедных хижин, населенных рыбаками. Против Каминкина был небольшой островок на котором стоила избушка, изобличавшая, что хозяин её не из чухонцев.
В первых числах мая 1703 года, перед закатом солнца, около этой избы сидел молодой мужчина, любуясь заходившим солнцем, озарявшим своими лучами необозримую поверхность вод. Он был задумчив и лицо его изображало тоску и печаль. Вскоре из избы вышел высокий, маститый старец и сказал:
– Григорий! Солнце садится, воздух сыр, не пора ли тебе в комнату?
– Нет, отец мой! Дай мне еще посидеть здесь и помечтать. Посмотри на эту величественную картину природы! – отвечал Григорий.
Старик подсел к Григорию и между ними завязался разговор, из которого выяснилось, что старец был никто иной, как Мариенбургский пастор, бежавший в эти дебри после погрома этого города, во время которого он лишился всей своей семьи. Что же касается до молодого мужчины, то читатель, конечно, узнал в нем героя нашего романа Гришу.
Всматриваясь в даль, старик вдруг заметил несколько лодок, которые на веслах подходили к островку и в изумлении и беспокойстве вскричал:
– Это русские!
– Русские? Верно они идут от Ниешанца, – радостно проговорил Гриша. – Должно быть они взяли эту крепость! Но чего им здесь нужно? – прибавил он.
– Эти люди по-видимому ищут нас, – проговорил старец, вздрогнув всем телом.
В это время к островку подъехала лодка из которой вышел молодой офицер и спросил:
– Здесь должен быть русский, который говорить по-шведски. Кто из вас двоих?
– Я! – отвечал Григорий.
– Садись с нами в лодку.
– Зачем? – спросил Григорий.
– Не разговаривай, а делай то, что приказывают.
Гриша взглянул на старца, как бы спрашивая, что ему делать? Но тот кротко и спокойно сказал:
– До свиданья, друг мой! Ступай с Богом.
Гриша сел в лодку и они чрез несколько минуть причалили к берегу Каминкина Тут его ввели в лачужку, где какой то генерал стал его расспрашивать можно ли и где именно провести две галеры из Невы в Фонтанку. На что Гриша отвечал утвердительно. Затем генерал спросил его: откуда он родом, где выучился говорить по шведски и наконец, почему он не на царской службе. На последний вопрос генерала Гриша отвечал, что будучи сыном московского купца, он намерен продолжать торговлю своего отца, а потому и не поступал в службу царскую. Генерал по-видимому поверил словам Гриши и тотчас отправился вместе с ним в лодке к устью Невы. Остановившись за болотистыми кустарниками они увидали два военных корабля, стоявшие у противоположная берега Невы, а вдали виднелась целая эскадра шведских кораблей, которые, по-видимому, боясь мелководья, оставались от двух первых зацелую милю. Высмотрев все это генерал вернулся в Каминкино, а оттуда ночью все. лодки направились вверх по течению Невы и на утро прибыли в русский лагерь под Ниеншанцом. Здесь оставя Гришу под караулом, генерал отправился с донесением о сделанных им разведках.
Спустя час пришли и за Гришей, которого привели в палатку, хотя и несколько большей других, но не отличавшейся от них особым убранством Приведший его, обращаясь в человеку сидевшему за столом сказал:
– Господин бомбардирный капитан! Честь имею доложить, что человек, за которым вы изволили посылать, явился.
– Уверены ли вы, что он не шпион и отвечаете ли за него, – спросил тот в кому была обращена речь.
– Я отвечаю только за самого себя, – отвечал генерал. – Неугодно ли вам самим будет допросить его.
В эту минуту бомбардирный капитан обернулся к Грише, быстро взглянул на него и Гриша с трепетом упав к нему в ноги, воскликнул:
– Боже мой! это царь!
– Ба! да это старый знакомый! Откуда ты взялся? Я давно считал тебя между усопшими: мне тогда донесли что ты сгорел, – сказал царь Петр Алексеевич с любопытством осматривавший Гришу и прибавил – А где твой знаменитый дядя? Ты верно бежал с ним во время пожара. Теперь я все это живо припоминаю. Ну же, рассказывай! Что молчишь?
– Я жду приказа твоего, государь, – на что прикажешь отвечать? – сказал Гриша, запинаясь.
– Ты прав, – весело сказал царь. – Я закидал тебя вопросами. Да вот видишь ли и тебя принесло с того света. Любопытно бы узнать, что там делается? Ну, говори сначала: дрался ли ты под Воскресенском?
– Казни, государь, вот моя голова, – с глубоким вздохом отвечал Гриша и снова упал в ноги царю.
– И ты думал уйти от меча правосудия? Видишь ли, что рано или поздно измена и преступление получать достойную мзду. Что можешь ты сказать в свое оправдание?
– Большая часть стрельцов была уверена, что тебя, государь, нет в живых и шла в Москву выручать царство русское от иноземцев.
– Если так думали заблудшие, то зачинщики могут ли сказать что-нибудь, например ты и твой дядя, – сказал царь нахмурив густые брови свои.
– Жизнь моя в твоих руках, государь, но клянусь Богом, что я никогда и ни в чем зачинщиком не был.
– А бунтовал? А дрался против царских войск.
– Я шел за своими знаменами и защищал своих товарищей. Тех же, которые привели нас и за кого привели судил Бог и ты, государь.
Лицо царя сделалось еще мрачнее. Горестный воспоминания о смутах Софии раскрыли пред ним картину бедствий его юности.
Несколько минуть длилось тягостное молчание, за которым Петр обратился к Грише со следующими вопросами:
– А где твой дядя? Жив ли он?
– Отец мой жив еще, государь, – отвечал Гриша.
– Твой отец?
– Точно, так, государь, но это была для меня тайна, которую я узнал после бегства из Саввина монастыря.
– Кто же твой отец?
– Имени своего он до сих пор мне не открывал; но я знаю, что родом он из Малороссии, а о целях его действий лишь можно догадываться.
– Так вот всегда предлог самых преступных замыслов! – вскричал с гневом царь. – Все заговорщики и убийцы говорить о благоденствии народов. Где же твой отец? Говори.
– Уже три года, государь как я с ним расстался. Он служил тогда польскому королю Августу, и меня отослал на житье в Мариенбург, а когда русские взяли этот город, то я с пастором, у которого жил до тех пор, отправился в необитаемым берегам устья Невы, где я думал окончить век свой в безвестности.
– Ты лжешь, но я не хочу заставить сына выдать своего отца под топор палача, от которого он не избежит. Да и твоя голова тоже осуждена на плаху. Что ты об этом думаешь?
– Я готов положить ее в твоим ногам, государь, – отвечал Гриша.
В это время шумно вошел в собрание молодой человек, одетый по-генеральски и весело вскричал:
– Тридцать голов набрал я, ваше величество, и отобрал самых лучших солдат. Когда прикажете выступать?
– Спасибо, брать Данилыч! С Божию помощью ты не замедлишь пуститься на шведов. А вот тебе проводник. Узнаешь ли ты его? – весело сказал Петр, указывая на Гришу.
Молодой человек быстро взглянул на Гришу и оба в один голос воскликнули.
– Гриша! Ты ли это!
– Саша, неужели ты?
Оба упали друг другу в объятия.
Саша первый опомнился и, высвободившись из объятий взглянул на царя, как бы ища в его взорах одобрения своего поступка.
– Если это, брат Александр, один из старых твоих друзей, то я отдаю его тебе на поруки. Это закоренелый бунтовщик осужденный на смерть. Пусть он для нашей экспедиции служит проводником и, если Бог дарует нам победу над шведом, то мы после и с ним справимся. Хорошо ли ты, Григорий, знаешь окрестности устья Невы? – спросил царь, обращаясь к Грише.
– В три года я везде выбродил, государь, где только люди не живут, – отвечал Гриша.
– А бывал ли ты на Котлине?
– Был, государь. Раз ветром занесло.
– Который из Невских островов суше и возвышеннее других?
– Луст Эйланд.
– Везде ли тут река судоходна?
– В русле везде судоходна, но в разливе много отмелей.
– А от Котлина до Луст Эйланда могут ли военные корабли ходить безопасно?
– В кораблях я не сведущ, государь, но полагаю что могут, потому что два шведских корабля и теперь сидят недалеко от Луст Эйланда.
– Вот, господа, подтверждение всех моих прежних слов, – сказал Петр, обращаясь к собранию. Теперь, брат Меньшиков (так прозван был Саша), помоги мне урезонить всех этих господь, которые стали на дыбы от моего предложения основать здесь город. Ты, Саша, свежий человек, знаешь мои намерения: поговори-ка с ними и постарайся убедить их.
– Лучшее убеждение для нас, государь, есть твоя священная воля, – сказал один высокий, статный генерал. – Ты больше всех нас знаешь пользу и нужду своего царства и народа. Мы только верные исполнители твоих приказаний. Но так как ты всегда велишь нам говорить тебе правду, то я должен сказать, что препятствий к осуществлению твоих намерений очень много.
