— Он что, дурак? На русском престоле сидит, как воробей на колу, того гляди свалится, так подавай ему еще и Польшу.
— Он не дурак, Василий Васильевич, просто ему надо иметь что-то в запасе, как-то он даже о Франции заикался. Он чувствует ненадежность своего положения. А тут еще, кажется, всерьез с царицей Марфой повздорил.
— Из-за чего?
— Он хотел послать в Углич и выкопать из могилы царевича.
— Для чего?
— А чтоб доказать, что, мол, это поповский сын.
— И ты еще говоришь, он не дурак. Марфа, конечно, не согласилась?
— Не согласилась. Она же знает, что там ее настоящий сын лежит. И сдается, крепко на царя осерчала.
— Это хорошо, — сказал Василий Иванович. — Она может нам в будущем пригодиться для разоблачения Лжемитьки.
Скопин-Шуйский продолжал:
— Дмитрий собирается отправлять к королю послом Бучинского. Мне кажется, есть смысл сообщить Сигизмунду о словах Бунинского, тогда посольство его не будет принято, может и прогнать его из страны.
— А кого же послать к королю? Нам ведь отъезжать нельзя, мы к Думе привязаны. Лжемитька сразу спохватится: куда, зачем?
— Я думаю, кому-то из Мыльниковых можно. Они купцы, едут, мол, по торговым делам. — Шуйский взглянул на старшего из купцов. — Семен, кто из вас сможет поехать?
— Да хошь бы и я. Ваньша молод, дров наломает. А мне в самый раз с королем познаться. Напомни-ка, Михаил Васильевич, как Бучинский говорил лжецарю о польском престоле?
Скопин-Шуйский повторил:
— Он сказал: «Будешь, ваша царская милость, королем польским».
— Хорошо. — Мыльников, прищурясь, пробормотал реплику. — Я запомнил. Но ведь, как я понимаю, я должен сообщить ему о нашем кружке, что мы тут готовы провозгласить Владислава, как только король поможет нам убрать Лжедмитрия.
— Но ни в коем случае не называй ни одной фамилии, — предупредил Голицын. — Скажи, что, мол, люди знатных фамилий и довольно. А то, чего доброго, выдаст нас этому… Тогда все пропало. Петька Басманов, как стервятник, кружит, того и ждет, чтоб мы споткнулись.
— Кому-кому, а мне уж в четвертый раз топора не миновать, — усмехнулся невесело Шуйский.
— Почему в четвертый? — спросил Скопин. — Дядя Василий?
— Ну как же. От Федора раз, от Бориса — второй, от Лжемитьки — третий. Теперь грядет четвертый, если все попадем в лапы к Басманову. На этот раз вряд ли промахнется палач.
Так и приговорили: престол обещать Владиславу и хорошо бы поссорить короля с Лжемитькой. Другого выхода не было. Убийц более не подсылать, так как это чревато провалом всего заговора.
Король Сигизмунд III был в бешенстве, по лицу его разливались красные пятна, он орал на Бучинского:
— Как ты смеешь являться на глаза мне после всего этого, мерзавец?
— Но я это… — пытался хоть что-то сказать в оправдание свое Бучинский. Но король не хотел и слушать его.
— Твой так называемый царь уже полгода сидит на престоле и не исполнил ни одного пункта, записанного в «кондициях». Ни одного. Мало этого, так он уже целится на польскую корону. Хорош, нечего сказать. И ты — поляк подталкиваешь этого проходимца. Молчи. Я не желаю тебя слушать.
Бучинский ломал голову: «Кто мог передать ему мои слова? Когда успел? Ты гля, старика вот-вот удар хватит. А мне и отвечать нечем». Впрочем, Сигизмунд не желал слушать никакого оправдания. Как только он произнес перед русским послом известную фразу, а тот обалдел от услышанного, король понял, что попал в точку, что его не обманул тот купчишка.
— Ступай вон! — указал король на дверь Бучинскому. — И чтоб я более не видел тебя в моем дворце.
Придя на подворье, где он остановился со спутниками, Ян прошел в горницу и велел позвать Иваницкого. Тот прямо с порога спросил:
— Ну как, все в порядке?
— В порядке, — усмехнулся с горечью Бучинский. — Он погнал меня едва не в шею.
— Вот те раз. Так быстро дал аудиенцию. Еще радовались. С чего он?
— Кто-то из наших передал ему мои слова, сказанные царю. — Ян вдруг подозрительно взглянул на Иваницкого. — Постой, брат, уж не ты ли это?
— Чего ты несешь? Ну какие слова? Чего ты уставился?
— Ты смотри, смотри мне в глаза. Побожись, что не бегал к королю?
— Ян, ты что, рехнулся? Когда б я это успел, вчера только прибыли. Я багаж разгружал весь день.
— Теперь, видно, назад придется загружать и… домой.
— Вот те раз. Как же так? Ты ж посол царя.
— Король плевал на мое посольство, он и грамоту разорвал.
Хотел Ян добавить, что, мол, «плевал и на царя нашего», но удержался, донесут еще Басманову, тому не докажешь, что это слова короля, тем более что он действительно так не говорил.
Воротившись в Москву, Бучинский не решился сказать царю, за что король изгнал его из дворца и из Кракова.
— Я пришел во дворец выпимши, он и осерчал.
— Дурак ты, Ян. Я б тоже погнал от себя пьяного посла. Придется Ванюшку посылать.
Был призван Безобразов.
— Иван, придется тебе ехать к королю, Бучинский обмишурился.
— Как прикажешь, государь.
— Мне сейчас с ним ссориться никак нельзя, пока Марина там. Попроси от моего имени извинения за Бучинского-дурака, наклюкавшегося перед аудиенцией. Да сам-то гляди не напейся. Вот послал Бог послов-ослов, ничего доверить нельзя. Передашь ему грамоту и на словах скажешь, что я исполню все наши договоренности, что под Ельцом уже собрано войско.
— Хорошо, государь, исполню, как велишь?
Безобразов понял важность поручения и поэтому решил немедленно поговорить с Голицыным. Встретив его у Грановитой палаты, он поклонился князю и молвил негромко, почти не разжимая рта:
— Василий Васильевич, у меня важное дело. Когда мне прийти к вам?
— Вечером.
— Не могу, вечером я должен быть у его постели.
— Ну хорошо. Через час можешь?
— Могу.
— Я буду ждать.
Через час Безобразов оказался у ворот голицынского двора и уже потянулся рукой постучать в калитку, как она тут же распахнулась. Его ждали. Слуга молча провел его в дом, в кабинет князя.
— Садись, Иван, — указал Голицын на свободное кресло. Безобразов, волнуясь, присел, князь испытующе смотрел на гостя, но не торопил. Откашлявшись, Безобразов начал:
— Князь, царь действительно не тот, за кого себя выдает.
— Да? — усмехнулся Голицын.
— Да, да, я свидетельствую, что это Юрка Отрепьев, с которым мы еще в детстве играли.
— Что ж ты раньше не свидетельствовал, Ваня? Впрочем, я понимаю, всякому жить хочется. И что ж ты хотел сообщить мне важное?
— Меня он посылает послом к королю.
— А что ж Бучинский?
— Его король выгнал.
— С чего бы?
— Он пьяным явился во дворец.
— Ну-ну, — поощрил князь, едва улыбнувшись уголками губ, скрытых усами.
— Я повезу грамоту королю и хотел бы что-то заоднемя от бояр отвезти.
— Почему именно от бояр?
— Я знаю, бояре затевают против него что-то.
— Кто это тебе сказал, Иван?
— Я же не слепой, Василий Васильевич. Что-то готовится. Вон уже ночью во дворец с ножами явились.
— С чего ты взял, что бояре должны с тобой передать что-то королю?
— А разве у вас ничего нет сообщить ему?
— Нет, Ваня, нечего сообщать Сигизмунду. Он все знает, что ему положено.
— Вы мне не верите, Василий Васильевич.
— С чего ты взял?
— Я ж вижу, не слепой.
— Вот видишь, сам догадываешься, Иван. Оно и впрямь, откуда мне знать, может тебя Басманов подослал. Ты ж первый ночной шептун у царя, а ну шепнешь ему. А у меня шея, чай, не железная, топор не отскочит.
— Василий Васильевич, князь, хотите, я поклянусь на кресте. Надоела мне эта лжа на лже. Грех ведь это.
Голицын поднялся из кресла, прошел к столу, взял кувшин, налил в бокал сыты. Выпил. Спросил гостя:
— Будешь?
— С удовольствием, Василий Васильевич, — поднялся Безобразов. — Все в горле пересохло.
— Это от такого разговора, Иван, за который запросто плаху схлопотать, — сам налил полную кружку гостю. — Пей.
Безобразов выпил с жадностью, похвалил:
— Добрая сыта, спасибо, Василий Васильевич.
Голицын ничего не ответил, прошел назад к креслу, сел.
Безобразов остался стоять у стола, словно еще ожидая сыты, и неожиданно полез за пазуху, достал нательный крест.
— Вот на нем клянусь, князь. Пусть меня разразит гром, отымется язык, если я открою царю или Басманову то, о чем мы здесь говорили.
— А мы ни о чем особо и не говорили, Безобразов. Ты сказал, что царь — это Юрка Отрепьев. И все.
— Разве вы не понимаете, князь, что только за эти слова мне голову снесут. Однако я вам доверился.
— Ладно, Иван, не будем препираться, я тебе верю. Тем более что с Басмановым у меня свои счеты. А королю можешь передать, что Дума на престоле хочет видеть его сына, а не этого самозванца.
