– В Москве, государь, как-то привольнее, проще, да и повеселиться можно; около города леса отличные, есть где поохотиться.
– Да, да. Мы здесь, Ваня, вволю поохотимся с тобой. Я вот отдохну, побываю, где нужно, а там и на охоту.
– А с охоты, государь, к нам в усадьбу, на перепутье. Хорошо у нас там! То-то разойтись можно!.. Никого там, кроме нашей семьи, нет, делай что хочешь!.. И гульнуть, и потанцевать, и вволю по полям да лесам покататься можно! Приезжайте, государь, к нам, довольны останетесь!
– Непременно, Ваня, заеду. Твой отец звал меня, и я дал слово быть у вас.
– Твой приезд, государь, принесёт нам большое счастье, – с низким поклоном проговорил князь Иван.
– Знаешь, Ваня, я хотел бы приносить счастье не вам одним, моим близким, а всему народу, который вручён мне Богом. Я хотел бы делить с этим народом и радость, и горе и был бы счастлив, если бы весь мой народ благоденствовал, не ведая горя. Но достичь этого трудно, почти нельзя. У меня, к несчастью, немного таких верных слуг, как ты. Много около меня помощников, а положиться на них нельзя; ведь все не о благоденствии народном, а только о себе и о своих близких думают. Искоренить это зло у меня нет сил!
– Подрастёшь, возмужаешь, государь, тогда и сила у тебя явится.
– Я у Бога, Ваня, стану просить помощи… Бог даст силу искоренить зло и неправду в моей земле.
– Помогай тебе Бог, великий государь. А когда ты изволишь посетить царицу-инокиню Евдокию Фёдоровну? – меняя разговор, спросил Иван Долгоруков. – Её величество уже не раз осведомлялись об этом. Хочется ей повидать вас, да и вам по родственной близости поклон отдать ей следовало бы! Ведь, говорят, любит она вас крепко!
– Слышал я, Ваня, про это, знаю, и жаль её, бедную! И говорили мне, что немало ей перенести в жизни пришлось, а за что – и понять не могу! Так ты говоришь, она видеть меня хочет? Ну что ж, съездим к ней завтра, непременно завтра. Вели к моему отъезду готовым быть, Ваня! И Наташу с собой возьмём, и тётушку-царевну Елизавету. Слышишь, Ваня, непременно скажи им, чтобы приготовились.
– Слушаю, государь!
– Люблю я их, Ваня, ах, как люблю!.. Да ведь и ближе их никого у меня нет! Наташа-то – ангел кроткий, а тётушка-царевна! – с восторгом воскликнул Пётр Алексеевич, и его глаза вспыхнули особым огоньком. – Эх, да что и говорить о ней!.. Ведь это – красотка такая, что второй такой, поди, и не сыскать! И образованная-то она – ведь как по-французски-то и говорит, и пишет!.. А уж весёлая-то, весёлая!.. И песни-то поёт, и хороводы водит!.. И всё русское как любит!..
– Да, государь, вы правы! – с восхищением подтвердил и князь Иван. – Истинная королевна!.. Эх, вот уж невеститься она начала… ведь, наверно, у нас не останется, куда-нибудь в Европу замуж выйдет. Ведь слава-то о её красоте да живости и приветливости и там известна. Приедет к нам королевич какой-нибудь, либо принц, либо герцог, присватается к ней, да и увезёт её от нас. Подумаешь только, какое она счастье мужу своему даст, прямо-таки зависть берёт!..
– Как это так увезут её? – вдруг вспыхнул император-отрок. – Да разве мы отдадим её?.. Ну нет, это ещё мы посмотрим. Как же я без неё буду? Ведь я сам её люблю. Пусть-ка сунется кто-нибудь!.. Покажу я, как нашу красавицу отбивать!.. – И император в волнении даже забегал по залу дворца. – Ну нет, если так, то я и сам женюсь на ней!..
– Что вы, что вы, государь, да разве это можно? Ведь вы – её племянник.
– Ну так что ж! Ведь за границей-то это сплошь да рядом делается!.. А ведь и моя матушка покойная немка была и, даже сюда приехав, православной не стала.
– Так-то так, государь, – попробовал возразить Долгоруков, – но ведь вы-то – император православной Руси, и царевна православная. Никак этот брак невозможен! – настойчиво повторил князь Иван, тотчас же сообразив всю опасность подобного брака для планов своей семьи.
– А я покажу, что возможно! – крикнул Пётр Алексеевич. – Что может помешать моему желанию и воле? Ведь я – император!
Видя, что этот разговор волнует императора, и не желая возражениями обострять вопрос и указанием на возможные препятствия возбудить в Петре упорство и настойчивость, князь Иван предпочёл покончить разговор на эту тему и перевёл его на посещение царицы-инокини.
Император подтвердил, что поедет к ней на следующий день.
Это известие было передано в Новодевичий монастырь, и там поднялась большая суета. Начиная с игуменьи и кончая простой беличкой, все были заняты приготовлениями к встрече государя.
Немало волновалась и Евдокия Фёдоровна, поджидая своего державного внука. Старушка то и дело подходил к окну и посылала своих прислужниц к монастырским воротам посмотреть, не едет ли государь.
Наконец в безветренном, тихом воздухе с колокольни Новодевичьего монастыря раздался густой благовест и большой колокол.
– Едет, едет царь, – вбегая в келью государыни-монахини и задыхаясь от усталости, проговорила молодая послушница, которой было приказано ждать у святых ворот и, как покажется карета государя, бежать и известить о том царицу-инокиню.
– Далеко ли? – дрожащим голосом спросила Евдокия Фёдоровна.
– Близёхонько, к монастырю уж подъезжает. Карета, видать, золотая, а кони-то белые. А около кареты государя скачут какие-то воины в шляпах с перьями, и все они в золотых галунах, – запыхавшись, рассказывала молоденькая послушница.
– Ну, ну… полно! Ступай к себе! – сказала царица и обратилась к ближней прислужнице: – А ты, Лукерья, от окна не отходи и, как завидишь, что государь ко мне свой путь направил, сейчас о том скажи: Сама я с кресла двинуться не могу. Дрожат и ноги, и руки, сердце замирает. С чего – и сама не ведаю!
– С радости, государыня-матушка, с радости! Да вот и государь шествовать изволит, – отскакивая от окна, быстро проговорила Лукерья.
– Слава Богу, дождалась!
С трудом поднялась с кресла Евдокия Фёдоровна и, поддерживаемая своей любимой прислужницей, пошла к двери, навстречу своему державному внуку.
– Здравствуйте, милая бабушка, здравствуйте. Я очень рад свиданию с вами, – весело и почтительно проговорил император-отрок.
– Здравствуй, внучек, дорогой Петрушенька, светик мой! – крепко обнимая государя, задыхающимся от слёз голосом проговорила царица-инокиня.
– Здоровы ли вы, бабушка?
– Здорова, государь-внучек, телом здорова, да вот душа моя скорбит смертельно.
– С чего это, бабушка? Может, вы чем недовольны?.. Так скажите, прошу вас?
– Спасибо, Петрушенька, спасибо! Всем я довольна… А это кто с тобой? – спросила Евдокия Фёдоровна, показывая на вошедших к ней за государем великих княжон Наталью Алексеевну и Елизавету Петровну.
– Сестра моя Наташа. Не узнали, бабушка?
– Наташенька, голубушка моя, родная, сиротиночка!.. – и царица-монахиня принялась обнимать и целовать свою внучку, великую княжну.
– А это, бабушка, моя тётя, Елизавета Петровна, – проговорил государь, подводя за руку к царице-монахине красавицу царевну.
– Здравствуй, царевна… здравствуй! Если не брезгуешь, то поцелуй меня, старуху! Твоему отцу, царю Петру, была я не чужая, – сухо проговорила Евдокия Фёдоровна.
– Что вы, что вы? Вами брезговать! Я так рада видеть вас, государыня-матушка! – И Елизавета Петровна, крепко обняв, поцеловала злополучную жену своего отца.
– Ты добрая, ласковая… видно, не в отца… А ты, внучка моя милая, с чего такая худенькая да бледная? Или тебе, светик мой, нездоровится? – любовно посматривая на великую княжну Наталью Алексеевну, спросила царица-монахиня.
– Мне, бабушка, ничего; я здорова.
– Ас чего же ты такая худенькая да бледная?
– Уж, право, не знаю, бабушка; только я совсем, совсем здорова…
– Ну и хорошо!.. И дай Бог тебе здоровья, царевнушка моя сердечная. Ведь оно тебе ох как надо!.. И о себе-то тебе позаботиться следует, и о братце Петрушеньке; вишь, ведь он ещё юный какой! Ведь возле него ни отца, ни матушки, одна ты для него близкая да старшая, так тебе и Сам Господь за ним последить велел. Многому ему ещё поучиться надо, и я прошу тебя – помогай ты ему в этом, смотри, чтобы он наук да церкви Божией не забывал!
Этот разговор не понравился императору-отроку: он морщился и хмурился. Нотация бабушки быстро подавила в этом ещё не уравновешенном юноше чувство родственной привязанности к ней, и он даже отвернулся от царицы-инокини. Да и вообще его мысли были заняты другим: он был ещё весь под влиянием вчерашней беседы с Долгоруковым, его волновала близость царевны Елизаветы, которой он действительно увлекался. Он почти не отрывал взгляда от неё, следил за каждым её движением. Его тяготило это пребывание у бабушки, в её келье; его тянуло вон оттуда, чтобы опять очутиться в карете рядом с красавицей Елизаветой Петровной и беспрепятственно беседовать с нею.
Это заметила царевна Елизавета Петровна и с улыбкою тихо проговорила:
– Не пора ли нам, государь?
