Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля

Он не сделал ничего, чтобы облегчить участь своей оказавшейся в воркутинских лагерях жены. Он обрек на смерть собственного сына, попавшего в сибирские лагеря, заболевшего там туберкулезом и вскоре умершего от него. Для Куусинена все это мало значило.

„Он никогда не разрешал чувствам стать на пути, когда его безопасность и карьера оказывались под угрозой, — пишет его бывшая жена. — В таких случаях он просто не замечал, что происходит вокруг”.

Он предпочитал не замечать то, что ему мешало. Для него важнее всего было удержаться там, где его идеи могли быть восприняты, — вблизи Сталина. Как византийский чиновник, он сделался незаменимым, так как умел вовремя прошептать нужный совет в ухо повелителя. Ради этого он готов подавить свое огромное тщеславие. Он его скрывает, когда Сталин выдает его идеи за свои. В душе он над ним смеется, но внешне — он верный слуга хозяина. Он презирает его, как и всех остальных, с кем вынужден иметь дело. Они нужны ему лишь как статисты, выполняющие заданные им роли, и в то же время он старается держаться на расстоянии от них. Он, столько говорящий и пишущий о рабочем классе, не имеет ни малейшего представления о том, как живут рабочие. Он ни разу не посетил ни фабрики, ни завода.

Его ученик исправит эту ошибку. Едва придя к власти, он совершит вылазку в реальный мир и побывает на одном из столичных заводов. Но от этого унаследованное им от Куусинена презрение к людям не уменьшится.

Внешне бесстрастный, Отто Куусинен никогда не забывал и не прощал нанесенных ему обид. Как и для Сталина, месть для него была сладчайшим из чувств, и через много лет он не мог простить себе того, что во время финской революции не настоял на расстреле правительства республики.

„В следующий раз мы поступим иначе”, — говорил он.

Его ученик Андропов и поступил иначе. Имре Надь был расстрелян. Такая же участь ждала и Дубчека, арестованного КГБ. То, что вышло не так, как предусматривал Андропов, не его вина.

Отнюдь не случайно, что Куусинен сумел выжить в сталинские времена. Его способность легко, подобно меняющей кожу змее, сбрасывать старые принципы и убеждения и „надевать” на себя новые, сыграла в этом решающую роль. То, что он сумел остаться в живых и при этом сохранить свою карьеру, было важнейшим из уроков, преподанных им Андропову.

Черненко находился дальше от центра событий, и потому среди его учителей мы не находим значительных имен. Он учится у тех, кто рядом, у тех партаппаратчиков, кто овладел той же наукой выживания. Они учили его тому же, чему пример старого коминтерновца учил молодого Андропова и о чем Айна Куусинен написала так:

„Он служил тому, кто был хозяином сегодня, не забывая при этом и о своей выгоде. Он всегда точно знал, когда надо сменить хозяина”.

Тот факт, что Андропов на пути к Кремлю сумел успешно преодолеть все препятствия, приводит к заключению, что общение со старым, пережившим всех и вся финским коммунистом, который еще не раз сыграет свою роль в его карьере, не прошло даром для карельского комсомольского вожака.

ПРОТИВ ВЧЕРАШНЕГО ДРУГА

Приближался рассвет. До его наступления оставались считанные минуты. Противоположный берег реки все еще окутывала тишина. А здесь, на западном берегу, теплая июньская ночь была полна движения. В сторону границы, где виднелись пограничные столбы с надписью „СССР”, двигались колонны пехоты, подтягивались танки и артиллерия. Тем, кому предстояло идти в атаку первыми, давно заняли исходные рубежи.

Шли последние мирные минуты перед началом войны. В Германии к ней готовились давно, в Советском Союзе в то, что дело идет к вооруженному конфликту, не верили. Не хотели верить.

С тех пор, как 23 августа 1939 года был заключен договор о ненападении, а спустя пять дней и договор о дружбе с Германией, СССР делал все, чтобы не вызвать какого-либо недовольства у своего нового союзника. Более того, совершив крутой поворот, в Москве теперь объявили Гитлера товарищем.

Германский министр иностранных дел фон Риббентроп был приятно удивлен, когда на приеме в его честь Сталин сказал, что советское правительство серьезно относится к своим обязательствам и что лично он, Сталин, своим честным словом гарантирует, что „Советский Союз не подведет своего товарища. По этому поводу авторы „Утопии у власти” замечают: „Обычно Сталин был осторожен в выборе слов. Когда он назвал Гитлера товарищем, он употребил то слово, какое хотел”.

А Риббентроп сообщает фюреру, что на приеме в Кремле „он чувствовал себя так, будто находится в кругу старых партийных соратников”. Обе стороны словно давно ждали этого момента для того, чтобы открыто выразить свою симпатию к другу. Теперь их объединяла еще и общая цель — совместное порабощение и раздел мира. Сталин не разочаровал Гитлера, которого назвал „любимым вождем немецкого народа”. Именно тогда, когда Гитлер обрушился на Польшу, а затем вторгся во Францию, когда он испытывал недостаток в сырье, в Германию было отправлено миллион тонн зерна и столько же сои, 100 000 тонн хлопка, 500 000 тонн железной руды и такое же количество фосфатов, 300 000 тонн металлолома, 900 000 тонн нефтепродуктов, включая 100 000 тонн авиационного бензина, 2400 килограммов платины. Следует вспомнить, что из двух тысяч дней второй мировой войны фюрер немецкой нации и вождь советского народа были союзниками 600 дней, почти треть, и за это время с помощью советских поставок Третий Райх захватил Польшу, Норвегию, Данию, Бельгию, Голландию, Францию и вытеснил Великобританию с европейского континента.

Со своей стороны, Гитлер не скрывал своего восхищения советским вождем. Он преклонялся перед его, как он говорил, „звериной жестокостью”, и уже в конце войны жалел, что не последовал его примеру и не провел в армии такую же чистку, как Сталин. Коммунистом он его не считал, а назвал „старомосковским националистом”. Муссолини же, не стесняясь в выборе слов, прямо объявил его „славянским фашистом”.

В Советской стране разворачивается широкая кампания, убеждающая население в том, что договор о дружбе с фашистским государством является именно тем, чем его объявляет Молотов, — „поворотным пунктом в истории Европы”.

Тот же Молотов, обосновывая происшедшее с марксистских позиций, говорит о невозможности победить идеи силой оружия. Идеи гитлеризма он относит именно к таким идеям. Он клеймит ведущих войну с Германией Францию и Англию, заявляя: „...не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за „уничтожение гитлеризма”.

Партийные агитаторы доносят эти слова до сознания трудящихся. Андропов и Черненко в их числе. Оба делают одно и то же дело. Вместе со всей партией защищают и оправдывают гитлеровский фашизм. А ведь совсем недавно они должны были, следуя сталинскому указанию, доказывать необходимость мобилизации сил для уничтожения гитлеризма и союза с демократическими странами.

Когда говорят о процессах 30-х годов, то часто упускают из виду еще одну их сторону. Это ведь была первая репетиция в деле превращения вчерашних героев в сегодняшних врагов. Тех, кто сомневался в ее успехе, ждало разочарование. Люди поверили.

Теперь в Кремле окончательно уверились в возможности сегодня убеждать людей в правдивости того, что объявлялось ложным вчера, и в том, что завтра никто и не вспомнит, что говорилось сегодня.

И Андропов, и Черненко как раз в это время и овладевают искусством превращения лжи в правду. Без умения лгать и лицемерить нечего было и думать о партийной карьере. Побеждал тот, кто был внутренне готов к этому и потому не чувствовал никаких угрызений совести, у кого это получалось легко, кому лгать труда не составляло.

Андропов эту школу проходит в комсомоле. Ведь именно комсомолу поручено вести пропаганду среди молодежи. Секретарю ЦК ВЛКСМ Карелии Андропову надо было выступать самому, разъясняя партийные решения, и инструктировать тех, кому предстояло их разъяснять.

То же делает, разъезжая по Красноярскому краю, Черненко. И потому и тот и другой несут ответственность за то, что народ к войне оказался не подготовлен. Когда пытаются свалить всю вину на Сталина, то делается это для того, чтобы андроповы и черненки были избавлены от вины. Вся эта многомиллионная армия партийных винтиков виновна уже потому, что оставалась, продолжала быть винтиками сталинского аппарата лжи. Не восстала против нее, а смиренно служила ей, обманывая всех в том, что обернулось неслыханными страданиями, бедствиями и не проходящим с годами горем.

Они продолжали лгать до последней минуты. За неделю до войны страна читала в газетах сообщение ТАСС, уверявшее, что Германия соблюдает условия договора, „ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены основания”.

Все-таки накануне нарком обороны отдает приказ о приведении пограничных округов в боевую готовность. Но было уже поздно.