– Трое в ряд. Сталкивайте крайних с дороги, чтоб увязли их кони. Я буду держать среднего.
Он выдвинулся вперед, образовав клин. Роги приближались быстро и с ходу могли рассечь, сбросить его десятку в глубокие рыхлые снега. Олег вовремя сообразил это, сказал, не оглядываясь:
– Ставко, лук не забыл?
– Я – славянин, конунг. Стрелы наши весело поют.
– Уложи первого коня. Коня, понял? Он должен рухнуть под копыта.
– Я и второго успею, конунг.
Стоявший за Олегом дружинник, кинув меч в ножны, перебросил поудобнее колчан, достал из-за спины лук. Над самым ухом Олега с резким шорохом пронеслась стрела, почти сразу же за ней – вторая: Ставко стрелял быстро и по ветру. Было видно, как передовые роги вскинули круглые щиты из липы, обтянутые бычьей кожей, усиленной многочисленными железными бляхами. Но ловкий лучник бил не в них, а в скачущих коней, и первый уже рухнул на бок, сломав весь строй. Натыкаясь друг на друга, всадники изо всех сил сдерживали лошадей. И тут же забился правый, занося круп, отступая в снег и глубоко проваливаясь в нем.
– А отец пенял, что славян в дружину беру, – усмехнулся Олег. – Молодец, Ставко, не забуду. Ухо только не прострели, серьга в нем дедовская.
Третий конь рухнул на дорогу, придавив всадника. Задние уже спешились, мечами добивая бьющихся на снегу лошадей и растаскивая их в стороны.
– Стрелы кончились, конунг, – вздохнул Ставко. – Не для боя брал, по привычке.
– Время выиграл, и слава тебе. Сейчас я их воеводу на поединок вызову. Пока биться будем, Зигбьерн подойдет.
Олег не успел тронуться с места, как с двух сторон его коня схватили под уздцы крепкие руки дружинников.
– Конунг, – почтительно, но твердо сказал тот, что был справа. – Мы принесли тебе роту, что погибнем раньше тебя.
– Трусом меня считаешь? – вскинулся Олег.
– Вещим, – весомо произнес немолодой дружинник. – Тебе, конунг, на Киев полки вести.
Пока они говорили, стоявшие позади воины тихо объехали их, и Олег неожиданно обнаружил, что стоит уже позади собственной охраны.
– Ты посмел указывать мне, Кари?
– Рогов ведет Орогост, я узнал его по черным перьям, конунг. Когда мы умрем, ты вызовешь его на поединок. Можешь меня казнить, но ты сам отбирал свою охрану. Смотри, конунг, они пошли. А мы будем стоять. Твой меч – последний в этой сече.
Топот коней спереди вдруг стал затихать, дробиться, перекрываться каким-то иным шумом. Олег оглянулся: сзади на крупной рыси шел его головной отряд.
– Пропустить Зигбьерна!
Миновав Олега, Зигбьерн не стал придерживать коня: он видел, что коней придерживают роги. И с разгона врезался в их ряды.
Это была тяжелая сеча: рогов было больше и сражаться они умели. Рыхлые снега не давали возможности обойти, но роги меняли свои уставшие тройки, а русам менять воинов было не на кого. Противник медленно теснил стражу Олега к саням, и сам конунг уже вступил в бой. Он видел Орогоста, кричал ему о поединке, но лязг стали, конское ржание и рев десятков глоток заглушали все. Он прорвался к Орогосту, когда русов уже прижали к обозу. Прорвался, обменялся несколькими ударами и первым увидел позади атакующих суровых варягов Вернхира.
Удар варягов был стремительным и жестоким. Роги не ожидали его, не могли развернуть коней; варяги рубили их сзади, схватка была короткой, и лишь немногие из черных всадников сумели уйти, увозя с собой раненого Орогоста.
– Ты успел вовремя, Вернхир. – С Олега уже сняли шлем и византийскую броню; он умывался в тазу, растирая лицо и шею талым снегом, а кисть его левой руки нестерпимо болела, распухая на глазах. – Пошли гонца к князю Рюрику. Роги знали, что мы везем. От кого они могли об этом узнать?
Пальцы начали сгибаться по его желанию, Сигурд чувствовал их, шевелил ими, когда хотел, но сила еще не приходила. Он уже держал меч, но понимал, что меч из его десницы способен выбить даже подросток.
– Сила вернется, витязь, – успокаивала Неждана. – Только не торопи ее. На все нужно время.
Она по-прежнему со строгой регулярностью приходила каждое утро, разогревала кисть его в горячих настоях, растирала мазями, укутывала в меха. Но была сдержанна, говорила только о самом необходимом. Сигурд чувствовал, что девушку что-то угнетает, но на его осторожные расспросы Неждана не отвечала, и он терялся в догадках. И многие часы упорно покорял оживающую десницу.
Чем меньше дней оставалось до возвращения Олега, тем все молчаливее и сдержаннее становилась Неждана. Впервые в жизни она боялась свидания со своим воспитателем, потому что ей упорно казалось, что конунг, убедившись в ее успехах, повелит прекратить дальнейшее лечение, а то и отправит Сигурда на остров для охраны княжича Игоря. И сразу кончатся их встречи, к которым она не только привыкла, но уже и ждала их, едва успев расстаться.
– Ты молчишь, – сказал Сигурд. – Ты совсем перестала со мной говорить.
– Я велю подобрать тебе легкий учебный меч. – Неждана продолжала растирать его кисть, не поднимая глаз. – Спустись в оружейную, когда пройдут все боли. Пора приучать десницу.
Сигурд надеялся, что Неждана придет тоже, но в тот день она не пришла. Был только молчаливый гридь, умело подставлявший липовый щит под удары. Меч слушался плохо, при замахе выворачивал кисть, при ударе вырывался из пальцев, но Сигурд упрямо отработал часа два: уж очень ему хотелось обрадовать своего знахаря. Но приучать то ли меч к руке, то ли руку к мечу было невесело, и он старался думать о том дне, когда сможет предложить девушке учебный поединок.
Неждана появилась лишь на третий день. На ней была женская одежда, и Сигурд с грустью понял, что меч она в руки не возьмет. Неждана молча посмотрела на его выпады и удары, потом вдруг жестом остановила их, тут же указав гридю на дверь. Сама подала Сигурду полотенце и питье, сказала негромко:
– Завтра конунг будет здесь.
Он пил и поэтому промолчал, прикидывая, как это отразится на их встречах.
– Не гневи его, – вдруг со странной мольбой прошептала она. – Очень прошу.
И вышла.
С утра в покоях, во дворе да и во всей усадьбе поднялась суета, и Сигурд понял, что конунг совсем близко. Неждана не появлялась, но он на ее приход и не рассчитывал: слишком велика была ее роль в этом доме. Пополудни забегали, зашумели, а затем воины стражи ударили в щиты, и Сигурд понял, что Олег вернулся. Вернулся с большим запозданием, когда осели снега, потекли ручьи и лед на реках и озерах стал отходить от берегов. «Не гневи его», – сказала Неждана, умоляя и страшась чего-то. Он не понимал, чего ей, любимице Олега, бояться, но из покоев тем не менее не выходил, ожидая, когда повелят, и тоже чего-то безотчетно опасаясь. «Может быть, Олег убил князя Рюрика?» – порою думалось ему, но он гнал эту мысль не потому, что она означала и его смерть, и смерть княжича Игоря, а потому, что не мог себе представить, что человек, в глазах которого он так часто видел сияние нежности, может поднять руку на старого больного воина, своего воспитателя и побратима собственного отца.
Пригласили на пир. И с приглашением пришел не гридин и даже не боярин, а сам Ольрих. Близкий родственник конунга, который, правда, как успел отметить Сигурд, всегда сидел не в ряду с Олегом, а позади, за его спиной.
– Конунг русов приглашает тебя, названого брата и боярина, пестуна княжича Игоря, поднять кубок возвращения в большой трапезной!
Все выглядело чересчур торжественным и необычным, и неясная тревога Сигурда от этого не стала меньше. Он столь же торжественно поблагодарил Ольриха, надел приличествующую случаю одежду и, подумав, пристегнул меч, которым его опоясал Рюрик. Это было вызовом, но его приглашали как воспитателя Игоря, что, по крайней мере, объясняло, с чего это он явился на пир с оружием. Кроме того, это могло сразу прояснить обстановку.
В переходе его ждал сам Ольрих. И это значило многое, тем более что родственник конунга ничего не сказал, а только удивленно поднял рыжие брови. И пошел вперед, приволакивая ногу и раскачиваясь, как раскормленная утка. Он родился таким, а потому рос без славы, управляя Старой Русой и челядью. Стража у дверей трапезной тоже изумленно посмотрела на Сигурда и наверняка отобрала бы столь неуместный при застолье меч, но он шел с самим Ольрихом, и воины лишь почтительно приложили левые ладони к ножнам мечей.
Шагнув в трапезную, Сигурд сразу увидел Олега во главе стола. Низко поклонился ему и сидящим боярам, сказал приличествующие слова и замер, ожидая, где укажут место. Рядом с конунгом стояли два кресла с более низкими спинками, но в левом сидел незнакомый Сигурду дружинник, а правое было свободно. Он бросил взгляд вдоль стола, успел отметить всех приглашенных – сурового, уже немолодого Хальварда, хитрого, трижды проникавшего под видом купца в Киев Годхарда, могучего Гуннара из страны ливов, всегда спокойного, рассудительного Ландберга, жестокого в сечах Хродгара, любимца Олега Зигбьерна со свежим – чуть кровь запеклась – шрамом на щеке, улыбнулся Вернхиру, подивившись, как он-то здесь очутился. С каждым он был знаком, но для какой цели тут дружинник с постриженными по-славянски в кружок волосами?..
