– Хвала и слава пестуну княжича Игоря! – провозгласил Олег, и пирующие хором подхватили приветствие. – Твое место одесную меня, Сигурд.
Сигурд поклонился и пошел к свободному креслу, ощущая, что вежливо примолкший стол с удивлением и неодобрением смотрит на его меч. Олег поймал эти взгляды и улыбнулся:
– В мече Сигурда две правды, бояре и вожди. Он есть знак для всех, что власть над ним принадлежит только княжичу Игорю, а для меня, что лечение десницы идет ему впрок.
Только подойдя ближе, Сигурд заметил, что левая рука Олега лежит на колене, заботливо укутанная в мех. И спросил:
– Что с твоей шуйцей, конунг?
– Меч Орогоста раздробил мой щит, как глиняную корчагу, и вывернул кисть. Орогост – великий воин, и я горжусь, что сдержал его удар.
– Ты достал его мечом, конунг, – сказал Зигбьерн.
– Я достал его мечом, но он все-таки ушел. – Олег подождал, пока сядет Сигурд. – То была добрая сеча, и мы поднимем кубки славы и в честь отчаянного Зигбьерна, и в честь отважного Вернхира. Отвага – высшая добродетель воина, но отвага вовремя – отвага втройне. – Он встал. – И первый кубок сегодня мы поднимем за твердую руку и верный глаз, которые пятью стрелами остановили рогов! Хвала и слава тебе, Ставко! Отныне ты – предводитель всех моих лучников.
– Хвала и слава! – хором провозгласили именитые воины, дружно встав из-за стола.
Покраснев от смущения, молодой славянин попытался подняться тоже, но конунг остановил его. Тяжко звякнули наполненные кубки, все стали усаживаться, а Олег, улучив мгновение, прошептал Сигурду на ухо:
– Я знаю, почему ты прицепил меч. Ты не понял, что если Рюрик всегда мудрее меня, то я иногда умнее его. А вот меч тебе отныне придется носить всегда. На всех пирах, думах и военных советах.
На следующий день никто Сигурда с утра не беспокоил. Он робко надеялся, что придет Неждана, но все вокруг жило в шуме и заботах предстоящего похода. Кроме того, он учитывал, что девушка в первую очередь занимается сейчас лечением шуйцы конунга, что было куда более важным, чем его уже оживающая десница. И пошел в оружейную к учебному мечу, не забыв опоясаться Рюриковым подарком. Да, право постоянно носить оружие досталось ему по случаю, но подобное право имел только сам конунг, и Сигурд чрезвычайно гордился дарованной ему особой честью.
А еще он хотел повидаться с Вернхиром, расспросить его о Рюрике, о доме, в котором вырос, о собственных друзьях и общих знакомых. На вчерашнем пиру он узнал, что Рюрик отдал старшую дружину Олегу, что Вернхир уже доказал свою верность конунгу русов, и понимал, сколько дел свалилось на Вернхира с размещением своих дружинников. И все же когда за его спиной глухо звякнули доспехи, живо обернулся, ожидая увидеть старого знакомого. А увидел Перемысла и не сдержался:
– Что с княжичем?
– Здрав будь, Сигурд, – по-славянски приветствовал Перемысл. – Княжич в добром здравии и в полной безопасности.
– Но ты – здесь!
– Не беспокой себя понапрасну. Мои дружинники, твои варяги и вся челядь принесли роту на верность княжичу Игорю. А я нужен конунгу. Сейчас начнется совет Малой Думы, конунг повелел тебе быть на ней. Умойся и идем. Тебе слить?
– Зачем? – искренне удивился Сигурд.
Он наполнил таз водой из кувшина, разделся, тщательно вымылся до пояса. Перемысл с улыбкой наблюдал за ним.
– Странно все-таки. И вы, скандинавы, и русы всегда умываетесь в тазу. Даже в походах. А мы, славяне, только под текущей струей. Почему так, Сигурд?
– Не знаю, Перемысл. Может, так умываются наши боги?
Одевшись, Сигурд опоясал себя мечом, поглядывая на Перемысла. Тот не удивился, но Сигурд не мог удержаться от похвальбы:
– Конунг пожаловал меня правом всегда носить оружие.
– Это – великая честь, Сигурд.
Они прошли в Думную палату, где собрались те, кто был на вчерашнем пиру: предводитель лучников Ставко скромно сидел поодаль. Кроме них здесь оказался и Донкард – старый сподвижник Ольбарда Синеуса, опытный думец, советник молодого конунга. Олега еще не было, но едва они успели сказать приветственные слова, как он вошел, кивнул думцам и сразу открыл совет. Коротко изложив предстоящую задачу – разгром Аскольда и взятие Киева, сказал:
– Пусть каждый выскажет свои думы.
Он не назвал имени, но все посмотрели на старого Донкарда. Его опыту и мудрости принадлежал запев.
– До Киева надо доплыть, конунг. Плыть через четыре земли – через кривичей, радимичей, дреговичей и савиров, которых славяне называют северянами. Кто из них друг, а кто – враг? Кривичи скорее друзья: долгих ссор у нас не было, но в их руках – волок на Днепр и починка лодий в Смоленске: две трудные остановки, которые надо оговорить. Радимичи и северяне платят дань хазарам, и, пока не возьмешь Киев, конунг, с ними придется договариваться. Да и на дреговичей тоже не следует тратить силы. О всех этих племенах надо узнать сколько можно. О чем помышляют их князья, где их дружины. Знания увеличат твои силы, конунг. И позволь совет: раздели все дела меж своими боярами и подними стяг, под которым поведешь дружины и рати.
– Он есть, Донкард: мы идем восстанавливать справедливость, – ответил Олег. – Когда-то Киев принес роту князю Рюрику, и наш стяг – княжич Игорь, а Сигурд – древко этого стяга. Поведай нам свои думы, Сигурд.
Сигурд бывал на военных советах, куда его брал Рюрик. Сидел, наблюдал, учился у старших. Здесь ему предстояло дать совет конунгу, он чувствовал смущение, но знал, необъяснимо и точно знал, что сказал бы сейчас Рюрик.
– Конунг и высокие бояре, я молод и вижу только первый шаг: миновать волоки и отстояться в Смоленске. Построить большие лодьи, а не латать старые, а следующей весной…
– Ты видишь поход в два прыжка?
– Да, конунг.
Бояре приглушенно зашумели: русы привыкли к набегам, которые решались в одно лето. А Вернхир негромко произнес:
– Ты недаром просиживал штаны на военных советах Рюрика, Сигурд.
Олег поднял руку, все притихли. Хмурясь, конунг размышлял.
– Не ждать здесь, пока соберутся рати, – сказал он наконец. – Идти только с дружинами. А роги? Кто прикроет тогда Старую Русу?
– Дозволь слово, конунг. – Вернхир встал. – Отдай кривичам Изборск, они давно зарятся на него. Для Новгорода Изборск – проклятое место, он не станет спорить. Кривичи не пустят рогов, если получат Изборск.
Одобрительный гул пронесся по палате, все заулыбались. Изборск никогда не принадлежал русам, и возможность оплатить безопасность своих семей чужой собственностью всем была по душе.
– Отдав Изборск, Новгород станет укреплять Псков, – заметил Донкард. – И это на руку нам, конунг.
– Решено! – громко произнес Олег. – От моего имени в Смоленск со всеми полномочиями, свитой и дарами поедут Сигурд и Перемысл. Но не ранее чем знахарь залечит твою десницу, древко нашего стяга.
Если бы не забота о кисти Сигурда, кто знает, как бы повернулись события. Но Олег промедлил, и посольство рогов под началом Рогдира, брата конунга Рогхарда, выехало из Полоцка раньше, чем посольство русов. И спешило оно в Киев. К Аскольду.
Пока Орогост преследовал золотой обоз Олега да пока с двумя десятками уцелевших воинов удирал от варягов Вернхира, Бруно в целости и сохранности доставил Клеста в Полоцк. Событие не могло пройти незамеченным, и осторожный Бруно доложил о пленнике самому конунгу рогов. Рогхард пожелал увидеть его, а допросив, спрятал в собственную темницу, повелев беречь пуще глаза. Многознающий кат Рюрика мог пригодиться в борьбе с русами, которые к тому же намеревались идти на Киев. И посоветовавшись с ближними боярами, конунг тут же отправил младшего брата Рогдира к Аскольду с предупреждением о грядущем нашествии, богатыми дарами и предложением военного союза.
А Орогост все еще скакал. Удар Олегова меча не пробил его кольчуги, но грудь болела сильно, он не мог глубоко дышать, а потому часто переводил коня на шаг. Неожиданный разгром на Ильмене представлялся ему ловушкой, в которую его, опытного воина, заманил хитрый Олег, подсунув урода-новгородца. Великая обида терзала его сильнее боли, и только сладкие мечты о том, как он, Орогост, разделается с Клестом, отвлекали от горьких размышлений. Он прикажет поднять лжеца на копья, это решено, но поднять медленно, чтоб Клест весом собственного тела убивал самого себя.
Он прибыл в Полоцк вечером того дня, когда в Киев ушло посольство. Узнав, что Клест недосягаем для копий его дружинников, отпустил Бруно увесистую пощечину и пошел к конунгу Рогхарду.
– Значит, палач Рюрика не солгал: Олег возвращался с обозом, – сказал Рогхард, молча выслушав Орогоста. – Что же он вез?
Конунг рогов был немолод, рассудителен и любил размышлять вслух. Он старался предусмотреть каждую случайность, а потому не любил битв, во всех военных делах полагаясь на своего лучшего воеводу Орогоста.
– Не знаю, что он вез, а знаю, что меня заманили в ловушку. Отдай мне палача, конунг, я поклялся поднять его на копья.
