Ознакомительная версия.
– Осмотри драгоценности, госпожа моя, – потребовал Аларих.
– Зачем? Они твои, и я их уже видела.
– Уже не мои. Осмотри каждую, прошу тебя, госпожа София!
София взяла в руки тяжелую золотую фибулу с яркой, грубоватой эмалью. На тыльной стороне она увидела выгравированную надпись: «Моей жене. Аларих». Подавив вспыхнувшее было раздражение, она осмотрела еще несколько украшений: на всех была та же надпись. «Сумасшедший!» – подумала она, а вслух сказала участливо:
– Почему ты не хочешь смириться и поверить, что мой ответ окончательный? Я же сказала, что не приму от тебя никаких залогов, Аларих!
– А я ничего не приму обратно! – упрямо сказал готф, развернулся и вышел, оставив ларец на столе в атриуме.
* * *
В этот же день, ближе к вечеру, Аларих увидел в саду Саула, срезавшего виноградные кисти. Паренек стоял на деревянной лестнице, прислоненной к высокому персиковому дереву, по стволу которого вилась лоза. Готф подошел к юноше:
– Послушай, Саул! Ты знаешь, что я сватаюсь к дочери твоей хозяйки?
– Все об этом знают. Только ничего у тебя не выйдет, готф!
– Почему ты так говоришь? Разве у Евфимии есть другой жених?
– Конечно, есть. Это Товий, наш сосед.
– Этот неуклюжий толстячок? – презрительно скривился Аларих.
– А чего ему не быть толстым – он сын одного из богатейших купцов города! Он еще не сватался к Евфимии, но, если посватается, София ему не откажет.
– Посмотрим! – мрачно ответил Аларих и злобно ударил ногой по лестнице. Лестница упала, но Саул успел ухватиться за толстую лозу и повис в воздухе.
– Эй, что ты делаешь? А если бы я упал и сломал ногу? Вот я тетушке скажу про тебя, тогда узнаешь! Сейчас же подставь мне лестницу!
Аларих зло засмеялся и пошел прочь. Пришлось Саулу спускаться на землю по виноградной лозе.
* * *
Наутро следующего дня София, как обычно направляясь в храм, увидела возле калитки сидящего на земле Алариха. Лицо его было потемневшим и усталым: похоже, что он всю ночь так и провел, сидя возле их ворот. Обернувшись на скрип калитки и увидев Софию, Аларих вскочил и подошел к ней:
– Госпожа моя, запомни: никаких женихов, кроме меня, у твоей дочери не будет. Ты еще не знаешь, на что я способен, если меня довести до отчаяния. Или я женюсь на ней, или погублю и себя, и ее! – он поглядел на оторопевшую Софию и добавил: – Да и тебя тоже… Наверное…
София вспомнила вдруг, что она всего лишь слабая женщина, испугалась, отступила в сад и захлопнула перед ним калитку. На службу она в этот день не пошла.
* * *
София запаниковала по-настоящему. Она взяла с собой Саула и поехала на ослике за советом к епископу Евлогию, уже перебравшемуся из Эдессы в свою пещерную келью за городом.
У них состоялась длинная беседа, в конце которой владыка Евлогий сказал:
– Так или иначе, за готфа или за другого, а придется тебе срочно выдать Евфимию замуж. Иначе может случиться беда.
После этого разговора вдова решилась на неслыханную для нее вещь: она попросит дядюшку Леонтия поговорить с отцом Товия о браке его сына с Евфимией. У богатого купца большие связи при царском дворе, и уж если не он, то кто еще сможет защитить ее с дочерью?
Но прежде она спросила у Евфимии, не пора ли им подумать серьезно о ее замужестве?
– Почему ты спрашиваешь об этом, мама? Разве ко мне кто-нибудь сватался?
– Пока никто, кого стоило бы воспринимать всерьез. Но скажи мне, что ты думаешь о Товии как о женихе?
– Ничего не думаю, мама! Он замечательный, я знаю Товия с детства, но люблю его только как брата.
– Этого вполне достаточно, чтобы в будущем полюбить и как мужа: такие браки, когда жених и невеста знакомы с детства, обычно бывают счастливыми.
– Но я совсем не хочу замуж, мама! Я лучше пойду вместе с тобой в монастырь.
– Почему, доченька?
– Потому что я хочу невозможного! Лучше мне похоронить себя в монастыре, чем выйти за нелюбимого! А за любимого ты меня не выдашь…
София ахнула и обо всем догадалась.
Евфимия опустила голову и заплакала.
София больше ни одного слова не смогла от нее добиться. И тогда диаконисса сдалась и решила выдать Евфимию за настойчивого готфа. Последним, что сломило ее сопротивление, было обещание Алариха по прибытии на родину продать часть своего имения и затем возвратиться вместе с Евфимией в Эдессу, чтобы жить здесь одним домом до тех пор, пока не решится дело с уходом Софии в монастырь.
– Но я все же надеюсь, что ты останешься с нами и будешь растить и воспитывать внуков, госпожа София, – сказал Аларих.
Диаконисса была тверда в своем намерении рано или поздно уйти в монастырь, но слова будущего зятя ее растрогали, несмотря на то что и тревога не покидала.
Готф ликовал. Евфимия тихо радовалась. А София молилась и просила Господа о вразумлении и защите: «Владыко, Отче сирот и Судия вдовиц, призри милостиво на создание Свое и не оставь сей отроковицы, вступающей в брак с неизвестным мужчиною. Не презри моего сиротства и не оставь меня беспомощною, ибо, надеясь на Твой благий промысел, я выдаю свою бедную дочь за человека пришлого и Тебя делаю свидетелем и поручителем его клятв и обещаний»[53].
Единственная маленькая победа Софии над Аларихом состояла в том, что она, согласившись на обручение, затем протянула время до Рождественского поста, а там уже проще было отложить свадьбу до самого Рождества. Аларих если и сердился на это, то виду не подавал. С Евфимией он согласно обычаю общался только в присутствии Софии и обходился несколькими вежливыми фразами да вручал при каждой встрече в подарок какое-нибудь драгоценное украшение. Евфимия принимала дар жениха, благодарила и скромно уходила в свою комнату, а готф оставался разговаривать с Софией. Обычно он рассказывал ей об участии в битвах и о том, что у него на родине, во Фригии, остались богатые родители, что отец его тоже был воином, прошедшим немало военных походов, что у него на родине много влиятельных и состоятельных родственников.
Но никто не мог помешать Евфимии тихонько слушать эти разговоры, прячась за занавеской на галерее. А поздно вечером она ставила на окно своей комнаты маленький глиняный светильник и смотрела в темный сад, где такой же огонек светил ей из окна садового домика. Это было все, что могли себе позволить влюбленные жених и невеста, но им, казалось, этого хватало. По крайней мере, Евфимии: она так похорошела, что это заметили все родственники и подружки. Даже ее нянюшка, вообще-то продолжавшая не жаловать готфа.
* * *
Подошло, было пышно отпраздновано и миновало Рождество, и вот наступил день свадьбы. Было торжественное совместное причащение Алариха и Евфимии в кафедральном соборе, после которого епископ Евлогий объявил их мужем и женой[54], а затем в доме Софии был устроен пир, и длился он три дня. Были приглашены все родственники и соседи, несколько именитых жителей города, а также офицеры-готфы, соратники Алариха, ну и, конечно, его ближайший друг Гайна. Пришли Мариам с Товием и их родители, причем Товий был настроен очень дружелюбно к Алариху и даже сделал ему удивительный подарок – вышитую на шелке карту в непромокаемом футляре из рыбьего пузыря: такая карта была незаменима в походах, занимала крайне мало места, и цены ей не было. Еще не забывшие долгой осады города и лишений эдесситы искренне радовались и веселились.
София и Фотиния, конечно, обе грустили и не скрывали этого, но какая мать не грустит, выдавая дочь замуж? Ведь почти никогда не известно заранее, какая жизнь ожидает ее дитя. Диаконисса и няня и всплакнули не раз, но, глядя на счастливую новобрачную, утешались, уповая на Господа.
Еще во время свадебного пира Аларих перебрался на жительство в дом Софии, оставив в садовом домике одного Гайну. Новобрачные были счастливы, хотя каждый по-своему: Аларих стал спокоен и вальяжен, он глаз не сводил с молодой жены и, казалось, всем и каждому хотел объявить: «Эта женщина принадлежит теперь мне!» Он то хозяйски клал свою руку ей на плечо, то брал ее за руку и слегка потряхивал, заставляя звенеть дюжину подаренных им браслетов, золотых и серебряных. Евфимия же была похожа на только что расцветший молоденький подсолнух: куда бы ни пошел Аларих, глаза ее следовали за ним, хотя перед другими домочадцами она их стыдливо опускала.
* * *
Фотиния забрала свой тюфячок из прихожей комнаты Евфимии и перебралась с ним к харранкам. Обе они, и Нонна, и Фамарь, души не чаяли в старой няньке и не раз намекали ей, что были бы рады выкупить ее у Софии. Они даже сулили отпустить ее на свободу, как только подрастет маленький Тума. Но Фотиния и слушать ничего не хотела, хотя за мальчиком усердно ухаживала и, кажется, успела его полюбить.
– Твоя девочка вышла замуж, ты ей больше не нужна! – убеждала ее Нонна.
– Это уж так и есть, – вздыхала нянька, – пусть теперь этот чужеземец ее бережет!
Ознакомительная версия.
