Врач приехал сразу после обеда. Сэм к обеду даже не притронулся, он часто просил пить, а есть совершенно не хотел. Мистер Робинсон внимательно осмотрел мальчика. Пальцы его, несмотря на жару, были удивительно прохладными. Они внимательно ощупали шею, нашли на запястье пульсирующую жилку и в течение минуты осторожно и крепко нажимали на неё. Пальцы ощупали живот, спину, руки, ноги, ни один участок тела не оставили без внимания. Заключение доктора успокоило и придало сил.
— Ничего страшного, миссис Миллер. Похоже на сильную простуду, такое на жаре бывает часто. Пусть Сэм больше лежит. Сэм, — обратился мистер Робинсон к мальчику, — надеюсь, ты найдешь, чем заняться дома?
Сэм слабо улыбнулся: мало то, что его не выпускали со двора, так еще теперь и по дому нельзя будет ходить.
— Мы будем много читать, — ответила мать за сына, — правда, Сэмми? А еще мы давно не рисовали, коробка пластилина так и лежит не открытая с Рождества. Барни расскажет нам кучу новых историй; мы послушаем новые пластинки; мы будем вкусно кушать и много пить разных морсов — уж я об этом позабочусь, а температуру собьем аспирином.
— Миссис Миллер, попробуйте новое средство — парацетамол. Он куда более безопасен для детей. Вот рецепт. Если что — звоните. Сейчас сами знаете какое время, поэтому надо быть начеку.
После визита мистера Робинсона в доме стало как будто светлее, даже отец, Боб Миллер, отложил в сторону журналы, чтобы вместе с семьей послушать пластинку про путешествие Нильса с дикими гусями. Сказку великолепно читал Кэрри Грант. Жаль, что пластинка звучала меньше часа — так всем понравилась история и безупречное актёрское исполнение.
На следующий день, вопреки надеждам, Сэму стало хуже. После приёма парацетомола температура снижалась только на пару часов, потом снова поднималась. Появилась тошнота, Сэм чаще стал ходить в туалет по-большому, тело покрылось мелкой сыпью, а потел мальчик так, что мама не успевала наволочки и простыни менять. На вопрос отца: «Ты как «парень?» ответом стало короткое и емкое слово «дерьмово».
«Говорят, дети легко переносят простуду, а если это не простуда? — так думала Джина. — А что если у Сэмми полиомиеолит? Нет, нет, нет, — отвечал разум, — такого не может быть, он не выходит из дома, он ни с кем не общается кроме родителей, комары и мошки его не кусали, животных в доме нет, значит, всё должно быть в порядке. Не может же, в самом деле, болезнь просто так летать по воздуху. Мы даже к молочнику не выходили и оставляли деньги на крыльце». Разум разумом, но есть такая штука как интуиция, именно она кошмарила маму Сэма и, увы, не обманула. На пятые сутки мальчишка больше не мог держать карандаш, перестал говорить, с трудом дышал. Родители снова вызвали мистера Робинсона. Диагноз произвёл эффект атомного взрыва.
— Полиомиелит, — сказал врач и глубоко-глубоко вздохнул — так тяжело ему было назвать болезнь своим именем.
Миссис Миллер заплакала. Мистер Миллер отвёл доктора в сторону и тихо спросил.
— Док, что это за чертовщина? Что нас ждёт? Мой парень умрёт? Говорите как есть, я морпех и не боюсь смерти.
Доктор пожал плечами.
— Да, — от полиомиелита умирают. Умрёт ли Сэм или нет, я не знаю. Его надо срочно везти в больницу.
Боб сказал «спасибо», заплатил за визит и пошёл в гараж, где стоял их старенький «форд».
В больнице была тьма тьмущая людей, и половина таких как Сэм. Несмотря на многолюдность, тишина стояла страшная. Казалось, сама Смерть пришла сюда и заставила замолчать всех, даже самые маленькие дети могли только пару раз пикнуть и тут же замолкали, словно чувствовали неуместность любых звуков, кроме шагов медицинской сестры и её голоса, который раз в двадцать минут громко и властно призывал: «Следующий». И очередного малыша заводили в смотровую, где были весы, деревянный столб для определения роста и большой улыбающийся Микки Маус на подоконнике. Так детишек хоть как-то надеялись отвлечь от белых халатов, медицинских запахов и тяжелой больничной атмосферы.
В кабинет к врачу пустили только Джину и Сэма. Доктор — невысокий толстячок в очках — без лишних слов принялся за осмотр, по ходу задавая короткие вопросы.
— Какая температура? — первым делом спросил он, ощупывая толстыми пальцами тело Сэма. Цифра «39» его не удивила.
— Дыхание затруднено. Позвоните в хирургию, — приказал врач медсестре и снова обратился к Джине.
— Неделю болеет или больше?
— Неделю, — сдавленным голосом ответила Джина, потому что её страшно испугало слово «хирургия».
— Так-так, — тихо бормотал врач, продолжая осмотр, — рефлексов нет, атония мышц, плохо дело, плохо.
— Умоляю, доктор, скажите, — взмолилась Джина, — Сэм будет жить?
— Не знаю, — доктор отвёл взгляд в сторону, а потом и совсем спрятал его в бумагах. Сделаем трахеостомию, но тут паралич диафрагмы. Шансов мало. Слышали про «железное легкое»?
— Я не понимаю вас, — на Джину жалко было смотреть. Она то поправляла волосы себе, то Сэму. Иногда начинала плакать, но тут же спохватывалась и вытирала слезы. Казалось, еще минута и она упадёт в обморок — таким бледным стало её лицо и так широко раскрылись её глаза.
Доктор поправил очки и коротко пояснил: — Хирург сделает надрез на шее и вставит туда трубку, чтобы Сэм (он посмотрел в карту) Миллер мог дышать. Потом его положат в камеру. С помощью мотора из камеры откачивается воздух, легкие расширяются, набирая воздух из рта и носа. Затем давление в камере повышается, и воздух выталкивается из легких. Таким образом, происходит вдох-выдох. В камере пациент находится 24 часа в сутки.
— Долго так лежать? — мама Сэма смотрела умоляюще, вся её поза выражала ожидание, как у приговоренного к высшей мере, надеющегося на помилование.
— Вас как зовут? — доктор не спешил с ответом.
— Джина… Джина Миллер.
— Так вот, Джина, лежать придется долго, — и добавил уже шёпотом, — всю жизнь, если, конечно, Сэм выживет.
Сэм во время разговора лежал на смотровой кушетке тихо, как кукла. Из-за нехватки воздуха и высокой температуры он мало что понимал. Ему казалось, что говорят не люди, а Микки Маус. Потом Микки Маус подошел к нему вплотную и поздоровался. Сэм улыбнулся в ответ и тоже сказал «привет».
