даже стал ниже ростом. Локоны на его висках поседели, глаза сидели глубоко, спрятавшись среди морщин, черный шелковый галстук выдавал в нем художника. Одет он был в пальто из верблюжьей шерсти. Якоб покраснел, увидев Фриду, и раскланялся, приветствуя ее на европейский манер. Фрида Тамар тоже покраснела и на какое-то время лишилась дара речи. Наконец она сказала:
— Вы тоже на второй этаж?
— Нет, на третий.
— Может быть, у вас найдется немного времени?
— Да, конечно. Для вас всегда.
— Может быть, попьем где-нибудь чаю?
Они зашли в ресторан на Пятой авеню. Якоб Анфанг снял свою широкополую шляпу и пальто, и Фрида Тамар заметила, что его лысина стала широкой и круглой, как тарелка. Он был в черном костюме, потертом и не подходящим ему по размеру.
— Я повсюду вас ищу! — сказала Фрида Тамар.
— Вы меня? У вас, кажется, должен быть ребенок? — пробормотал он безо всякой связи и заикаясь.
У Фриды Тамар засияли глаза.
— Я — мать, у меня сын.
— Правда? Поздравляю. Что ж, вы хорошо сделали, хорошо сделали… Поскольку Бог хочет, чтобы род человеческий продолжался, кто-то должен этим заниматься. Ведь сам Бог не может стирать пеленки…
— Как вы можете такое говорить? Он всемогущ!
— Конечно, но Он распределил работу, как это делают американские промышленники. Скажем, Форд.
— Ну и сравнение… Как у вас дела? Я искала вас на вашей прежней квартире, но вы оттуда съехали.
— Я не съехал. Меня просто вышвырнули. И они были правы. За квартиру надо платить.
— Когда это случилось? Где вы теперь живете? Почему вы не давали о себе знать?
— Я живу в меблированной комнате на Семнадцатой улице. Недалеко от Гудзона.
— Если так, то вы наш сосед.
— Что? Мне это даже в голову не приходило.
— Вы перестали писать картины?
— Да, перестал.
Фрида Тамар сделала такое движение, как будто должна была что-то проглотить.
— Могу ли я спросить, чем вы занимаетесь?
— О, я ничего не делаю. Один знакомый нашел мне частные уроки. Две женщины решили стать художницами, и я их обучаю. Научатся ли они чему-нибудь, это другой вопрос.
— Это все?
— Да. Я научился довольствоваться малым. Хозяйка добрая и хорошо ко мне относится. Позволяет держать в холодильнике бутылку молока. Она варит мне рис или кашу. Я сделал портреты ее и ее детей. Вот, пожалуй, и все.
— Это несерьезно.
— Почему нет? Я не голодаю и сплю в постели. Что еще надо человеку?
— Некоторым людям надо очень много.
— Только не мне. А где Анна?
Она принялась рассказывать, что произошло с Анной. Верхняя губа Фриды время от времени дрожала. У нее сжалось горло, и ей пришлось откашляться и высморкаться. Официант принес чаю, но она ждала, пока он остынет. Фриде Тамар вдруг вспомнилось то утро, когда она пришла к Якобу Анфангу и предложила ему на ней жениться, а он отказался. «Как я могла сделать такое? — спрашивала она себя. — При всей своей робости». Ей стало жарко. Тело охватила дрожь, как будто она находилась на борту корабля. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы рассказать, что происходило с Анной, словно трагедия Анны была ее, Фриды Тамар, личным позором. Когда она начала говорить о Грейне и о том, что с ним произошло, глаза Якоба Анфанга сузились. В то же время его взгляд, устремленный в одну точку, смягчился. Казалось, он стыдится того, что пересказывает ему Фрида Тамар.
— Да, каждый ищет свой выход, — сказал он.
— Вы ведь тоже религиозны, — сказала Фрида Тамар полуутвердительно-полувопросительно.
— Да, но я выбрал другой путь.
— Могу ли я спросить какой?
С минуту Якоб Анфанг колебался. Потом в его черных глазах блеснул огонек иронии:
— Если я вам скажу, вы убежите. А то и хуже.
— Почему я должна от вас убегать? Каждый несет ответственность за себя.
— Я ушел от еврейства… Я больше не еврей, — ответил Якоб Анфанг. При этом лицо его стало строгим, а глаза наполнились горечью. У Фриды Тамар было ощущение, будто мозг содрогнулся в ее черепной коробке, как ядро ореха в скорлупе. Ей стало холодно. Она сидела напряженная, беспомощная. Внутри все застыло. Фрида не знала, что сказать.
— Почему? — наконец выдавила из себя она.
— Что, испугались? — спросил Якоб. — Дело было так. Мне попался Новый Завет… И я нашел в нем ответы на свои вопросы.
— Что там есть такого, чего нет в наших священных книгах?
— Не знаю. Но там нет красной коровы и нет обезглавленной телицы. [419]
Глаза Фриды Тамар наполнились слезами.
— Нет. Но только что перебили шесть миллионов евреев, а они молчали. Убийцы резали, а священники смотрели на это.
— Это были не настоящие христиане.
— А кто же такие настоящие христиане?
— Мы, евреи.
— Зачем называть себя христианами? У Бога нет ни компаньонов, ни сыновей.
— Все это символика.
— Инквизиция не была символом.
Якоб Анфанг не ответил. Фрида Тамар смотрела на него. Сквозь слезы его лицо казалось затуманенным, искаженным, расплывшимся. Он улыбался какой-то недоброй улыбкой. Фрида Тамар принялась вытирать лицо. «Господи на небе, сжалься над ним, — мысленно попросила она, — этот человек очень страдает!..»
Пока это было тайной, но Эстер вышла замуж за доктора Олшвангера. Это случилось так: она убежала от Грейна, оставив его одного на ферме в штате Мэн. Ушла после ссоры. Это случилось в начале декабря. Она выбежала на дорогу с двумя сумками, остановила машину, шедшую в Бетель, а там села на автобус в Нью-Йорк. Она приехала в Нью-Йорк через день после похорон Мориса Плоткина. Он ел на ужин утку, зажаренную его закадычным другом Сэмом. Посреди ночи у него случился сердечный приступ. Как ни странно, но, хотя Морис Плоткин много лет говорил о своем завещании, он так его и не оставил. Его дети пытались забрать все наследство себе, но Эстер наняла адвоката. Похоже, что адвокат сговорился с наследниками: он убедил Эстер удовольствоваться какими-то мелочами. К тому же оказалось, что Морис Плоткин был далеко не так богат, как он похвалялся. После него остались даже долги. Именно тогда снова появился доктор Олшвангер. Он сделал Эстер предложение, и она сразу же это предложение приняла.
— Простите, доктор, но я готова выйти замуж даже за кошку, — сказала она.
Это было оскорбление, но доктор Олшвангер привык проглатывать оскорбления. Кроме того, что ему была нужна жена, благодаря этому браку он мог получить американское гражданство. Он больше не мог возвратиться в Эрец-Исраэль, где его поджидали враги, готовые разорвать Олшвангера на куски…
Доктор не ограничился гражданской регистрацией брака, а
