Четыре лихие лошади, шутя везли легкие санки. Упряжь на них была английская и соединяла вкус и красоту с английскою скромностью; гривы покрыты были леопардовыми шкурами. Люди в однообразном черном платье.
Юлия видела, когда он подъезжал к крыльцу, но ее сбили с толку упряжь и лошади, и она не догадалась, кто бы это мог быть.
Ян застал ее одну, с книгой в руке.
— А, это вы! — сказала она с удивлением. — Хоть вы один нас не забываете.
— Зачем же вы так думаете обо мне?
— Оттого… потому… что другие…
— Я не принадлежу к числу других.
— Везде вы хотите быть первым! — сказала она шутя, с обычной своей веселостью.
— Там где можно быть первым и последним.
— Загадка! Я не понимаю загадок.
— Как же поживает Старостина?
— Слава Богу, только зимой почти не выходит из своей комнаты.
— Могу ли я видеться с ней!
— Отчего же нет! Она будет вам рада. Пойдем.
Старушка радушно приветствовала Дарского; теперь ее утешало каждое посещение; бедняжка боялась быть оставленной, и день без гостей — был для нее грустным днем.
Ян завел разговор о старине, что бы как-нибудь навести старушку на воспоминания и ему как-то это удалось. Расчувствовалась, разговорилась Старостина, но, наконец, не будучи в состоянии забыть свежей потери имения, жаль которого ей было не для себя, а для внучки, прибавила со вздохом:
— Вы знаете, что нам осталось? Только одна Домброва.
— Знаю.
— И теперь мы почти бедны. Юлия прервала ее весело:
— Ну уж нет! А меня разве вы ни во что считаете?
— Ты только мое единственное сокровище!
— Ну, перестаньте, бабушка!.. Ян только улыбнулся.
— А вам бы я советовала, — сказала шутливо Юлия, обращаясь к Яну, — отведать счастья у подкоморной. Матильда будет иметь миллион в банке, да, кроме того, Сивичи, Ромейки, Битин, Гласное, Завойовку и Матечну, не считая того, что заключает в себе.
— То есть кашель! — прибавил Ян. Они оба рассмеялись.
— Однако я скажу, что приятно быть бедным, — начала Юлия. — Хоть это и всем известная истина, но бедность служит испытанием для наших друзей, избавлением от докучных и лучшая проба наших достоинств. Тысячи, тысячи неоценимых выгод.
Явилась Мария и, так как Старостина не могла долго сидеть с посетителями, Ян и девицы вышли в гостиную.
Очень долго они здесь сидели, разговаривали, играли и даже немного резвились по-детски. Влюбленные охотно становятся детьми.
Мария совершенно им не мешала, она только сидела в углу со своими мечтами, как необходимый свидетель.
До сих пор любовь Яна и Юлии, возрастающая ежедневно, очевидная окружающим, им самим известная — не высказалась, однако ж, еще признанием. Но эта решительная минута приближалась. Признание в любви — есть начало другой в ней эпохи, имеющей свой собственный характер. В первой питаются более идеалами и надеждой; мысли двух существ летают близко друг друга, но еще несоединенные; в другой эпохе они стараются сблизиться, соединиться и в пламенных объятиях идут вместе к далекому, но уже расцветающему счастью. Неудивительно, если то счастье, если та цель представляется в розовом свете как все, что пока еще далеко, недостигнуто!
Уже смеркалось, а влюбленные все еще сидели у стола на диване, немного удаленные друг от друга, но ежеминутно неизвестно почему, сближаясь постепенно. Ян рассказывал о своих путешествиях. Юлия шутила, но в голове ее заметны были волнение и боязнь — всегда предшествующие решительным минутам в жизни.
Мария неохотно перебирала клавиши фортепиано, чтобы не слышать разговора; бледное лицо ее горело двумя пятнами горячечного румянца.
— Путешествие, — говорил Ян Юлии, — как и все в жизни приятно тогда, когда мы не одни. Вижу и не знаю, с кем разделить мысли, которые пробуждают во мне виды; забьется ли сердце, и нет руки, которую бы мог положить на него с вопросом: а твое? Часто самое чудное впечатление оканчивается грустью и болезненной мыслью: отчего же я один? Но не так ли и в жизни, как в путешествии?
— Может быть, — тихо отвечала Юлия, — но как часто два существа, из которых одно влечет против воли другое, похожи на тех гончих, которых когда-то я видела на своре.
— Так, если чужая воля свяжет их; но если они добровольно сойдутся, узнают друг друга… Не оковы, но сердца должны соединять их.
— А надолго ли соединяет сердце?
— Иногда навеки.
— Да, но только иногда. И можно ли быть уверенным, что обещаемое навсегда не продолжится только минуту?
Ян замолчал.
— Что касается меня, — говорила Юлия, играя книгой, которую взяла машинально, — где бы шло дело о всей моей будущности, я была бы осторожна, очень осторожна, хотела бы увериться, обеспечить эту будущность, чтобы не утратить, не бросить ее судьбе для посмеяния.
— Не верю вам, — сказал Ян, — без чувства не отдались бы вы будущности, а чувство никогда так не рассуждает, не рассчитывает.
— Ошибаетесь! Сильное чувство имеет свой собственный расчет, оно робко, оно боится и остерегается измены.
— Сильное чувство ее не допускает: оно пылко и видит все в своем цвете, и легковерие, может быть, служит доказательством его собственной силы.
— О, нет, я с этим не согласна, — возразила Юлия, — то было бы заблуждение, а заблуждение минутно. Вечное чувство образуется навеки. Делается это инстинктивно, умом сердца.
Ян взял тихо за руку Юлию. Ему этого не запрещали. Сердца их мгновенно забились от магнетического прикосновения.
— О, нет, — сказал Ян шепотом, — вы бы не могли быть так суровы, так жестоки с тем, кто бы вам посвятил жизнь свою.
— Принуждена была бы, для себя и для него.
— Что за неверие!
— Зачем же столько обманов на свете?
Дрожание их голоса, тихие речи, приближение друг к другу, долгое пожатие руки, так много говорящее, прервали на минуту беседу, слов которой никто не мог расслышать.
— Юлия, я люблю тебя! — произнес Ян немного громче с чувством.
— Знаю об этом и не буду перед вами… перед тобой таиться… К чему ложь?.. Я также люблю тебя.
Забывшись, несмотря на присутствие Марии, Ян упал было на колени.
— Встань ради Бога! Что ты делаешь? Ян сел снова.
— Такое счастье! Это сверх сил… Я сойду с ума… Ты любишь меня и позволишь надеяться, что будешь моею навсегда?
— Слушай, Ян! Никого никогда я еще не любила даже воображением, которое рано пробуждается у женщин. Только один раз могу полюбить и навеки… Я хочу, чтобы любовь моя была жизнью, чтобы тот, кого изберу, был мой, мой навсегда, чтобы я была в нем уверена, как в себе, чтобы ничто не могло разлучить нас.
— Неужели ты сомневаешься во мне?
— Люблю и пугаюсь.
— Юлия! Ты не знаешь, что делается в этом сердце.
— Сегодня!.. Но завтра?
— Разве существует для него завтра?
— О, если бы вся жизнь могла быть огромным днем без завтра, вечностью без перемены! Но все изменяется, какое же уверение, какая клятва могут рассеять страх мой?
— Ты мне не веришь? — повторил Ян.
— Люблю тебя, — сказала Юлия, не отымая руки, которую пламенно целовал молодой человек, — о, верь, что люблю первый и последний раз.
— Чем же уверю тебя, что я твой, только твой навеки?
— Безграничным повиновением.
— Можешь ли ты сомневаться в этом?
— Хочу быть в тебе уверенной.
— А не уверена?!..
— Нет… я женщина… боюсь… боюсь… сердце сжимается, когда подумаю о будущем…
— Чем же я могу помочь?
— Закрыть глаза и слепо мне повиноваться.
— О, Боже мой! Она мне не верит! — грустно проговорил Ян. — Но какого же надо убеждения, какого доказательства? Я все исполню!
— Ты, уедешь на целый год, и все это время мы не будем видеться.
— Юлия! Целый год — это вечность! Год молодости — незаменимое сокровище! Утратить год жизни, когда счастье перед нами.
— Лучше потерять один год, нежели всю жизнь, — сказала девушка. — Ни с кем, кроме тебя, я уже не могу быть счастлива… но желаю лучше умереть одинокой, нежели вдвоем испытать несчастье. Для этого, прежде чем буду твоею, хочу увериться, что ты мой навсегда. Так, еще год испытания, но это не будет последним.
— Как? Разве этого недовольно?
— Нет, нет… недовольно. Ян упал в кресло.
— Целый год! — повторил он.
— Год, но я даю тебе пищу на это время, — смело отвечала Юлия. — Если одно чувство, одна мысль в состоянии питать тебя, возвратишься и…
— И тогда мне позволишь?
— Тогда увижу.
— Зачем же ты сказала мне люблю, это обманчивое слово, Юлия?
— Я так люблю.
— Приказываешь — повинуюсь, но что я вытерплю!
— Все покупается страданием. А я разве же страдать не буду?
— Непостижимая!
— Нетерпеливый!
— И когда же должен начаться этот несчастный год?
— Завтра.
— Сжалься! Неужели завтра я должен покинуть тебя и не видеться снова… после сегодняшнего дня, счастливейшего в моей жизни?..
