— Сын мой, Рюрик, нуждается в помощи…
Не скрывала уже Астрид от остальных своей тревоги и часто просила задернуть полог кровати, чтобы оставаться одной. Задергивали тот полог, и оставалась она наедине со своими думами, а думы ее были тяжелы, точно камни.
Однажды в доме ярла находился Гендальф, он тихо напевал свои висы, а Астрид за пологом слушала те висы. Воскликнула она:
- Вечный пересмешник и любимчик женщин и девушек, сдается мне, юным выглядишь ты не только оттого, что похаживаешь к Энгерд и ведьма тебя привораживает… Не скажешь ли случайно, Гендальф, отчего ты всегда весел и молод?
Тот отвечал, засмеявшись:
- Видно, оттого, что постоянно упражняюсь я в складывании вис.
Астрид сказала:
- Это не ответ. Рюрик складывает удачные висы.
Тогда сказал Гендальф:
- А еще щедро разбрызгиваю я свое семя, и любовные утехи дают мне немалую силу, Астрид, ведь недаром говорится, что сила мужа в посеянном семени, — чем больше даст оно всходов, тем крепче сеятель. Я же посеял предостаточно в Упланде и Херланде и многим женщинам оставил о себе ежедневное упоминание. Ибо что толку в деяниях скальда и воина, если не продолжится его род? Об этом муж должен побеспокоиться прежде всего.
Взволновалась тогда Астрид и воскликнула:
- Гендальф то высказал, о чем я долго уже думала!
И тогда приказала она служанкам, которые находились в доме, поднять себя и помочь одеться. Отговаривали ее, но она сделалась непреклонна — лучшую одежду надела она и достала из сундуков лучшие украшения: монисто, тяжелые серьги из серебра и золотые кольца. Волосы заплели ей в длинную косу и скрепили золотыми пряжками. Астрид приказала рабу, который следил за Рюриком, отвести ее к сыну, и не посмел раб ослушаться. Все удивлялись, откуда взялись у Астрид силы. Женщины в доме с тревогой за всем этим следили, хотели позвать они Гендальфа, с тем чтобы тот остановил жену ярла Олафа, но скальд сказал им:
- Не смейте ее останавливать. Кажется мне, недолго осталось новому нашему господину маяться бездельем.
Астрид нашла своего сына сидящим на камне и встала над ним в лучших своих одеждах. Она гневно молвила:
- Ты — неблагодарный сын.
Ответил Рюрик, взглянув на нее:
- Твой упрек кажется мне несправедливым, матушка. Не я ли каждый день пекусь о твоем здоровье? Служанки и работники днем и ночью рядом с тобой. Я распорядился доставить лучшего меда и барсучьего жира и позвать лучших в Скандии лекарей.
Астрид сказала:
- Все это так. Но не думаешь ты о том, что будет с богатыми платьями и нарядами и вот этими серьгами и кольцами, что я надела сегодня, и теми украшениями, что бесполезно лежат в сундуках твоего отца?
Тогда сын удивился:
- Зачем мне о том беспокоиться, о чем беспокоятся женщины?
Астрид спросила:
- О чем же денно и нощно беспокоишься ты?
Сын ее вот что сказал:
- Что правда то правда, думаю я не о женских серьгах.
Сурово сказала тогда Астрид:
- Не о тебе речь. Печально умирать мне посреди сундуков, набитых платьями фризских княжон. Кому оставить кольца и серьги? Кому достанутся узорчатые платки гречанок?
Рюрик не мог ослушаться матушку: к весне отправился он в Тронхейм и взял с собой двадцать отборных воинов. Каждый его воин был в праздничной одежде, у каждого на перевязи красовался меч, а за плечами — секира. Каждый захватил с собой разукрашенный щит, копье и дротики. Сам Рюрик, по совету Визарда, постарался выглядеть первым среди прочих: был на нем красный плащ, шлем с посеребренными надщечниками, меч Буран Одина висел у него на поясе в ножнах, и Рюрик сжимал его богатую рукоять. Многие в Тронхейме, стоило ему только прибыть, шептались, что неспроста пожаловал сюда сын Олафа. Тем более что, кроме Визарда и Гендальфа, рядом с Рюриком Молчуном находился и всем известный Бьорн по прозвищу Пыхтела; он тем славился, что знал наперечет богатых и достойных невест в стране. Бьорн Пыхтела считался первым сводником, и к его услугам часто прибегали богатые люди — они щедро ему платили. Еще ранее, по совету Астрид, выбрал Бьорн девицу из здешних мест — дочь местного хозяина Стурлы Денежный Мешок, которую все звали Эса–Детка.
На следующий день после прибытия, когда проходил Рюрик по пристани, навстречу ему попался человек на коне. Этот человек и оказался Харальдом, сыном конунга Хальвдана Черного; оба запомнили друг друга еще с того тинга, на котором разбиралась тяжба Олафа и Анри Заики. Рюрик Молчун взглянул на молодого волка и оценил его как воина. Харальд тоже не отводил взгляда. Он знал о цели приезда сына ненавистного ярла. Было им в том месте не разойтись без того, чтобы не уступить дорогу друг другу. Тогда Харальд, придерживая коня, сказал:
— Животное не столь разумно, как человек: конь мой весьма норовист, и не всегда удается мне сдержать поводья.
Сказав так, отпустил поводья и ударил коня ногой в бок, делал он это с расчетом показать свою силу и заставить отступить Рюрика. Рюрик же, когда конь Харальда подался на него, спокойно схватил поводья и так нагнул шею коню, что тот, захрипев, стал осаживаться, — едва удержался Харальд, и сам прикладывал теперь усилия, чтоб не упасть.
Рюрик заметил:
- Ты прав, сын конунга Хальвдана, животное не человек, и поэтому приходится учить его таким вот образом.
Он еще больше нагнул шею коню — тот захрипел, подался назад и отступил. Этим поступком Рюрик высказал прямое неуважение — Харальд не нашелся тогда, что и ответить. И едва сдержал свою ярость. После этого окончательно возненавидел он сына Удачливого.
Эса–Детка пришлась Рюрику не по душе. Кроме того, ее отец не высказывал ни малейшего желания породниться с сыном Олафа, зная о злопамятности молодого конунга. Бьорн Пыхтела был удручен, однако Рюрик не слишком печалился по этому поводу. На третий день пребывания в Тронхейме встретил он Эфанду, дочь самого злейшего врага его отца. Девушка шла с двумя рабынями с рынка, где выбирала себе драгоценности, — отец ее баловал, так как души в ней не чаял. Поначалу Рюрик не узнал в Эфанде ту сопливую девчонку, которая тогда бросилась от него со всех ног, бросив нитку с бусами, и пропустил бы ее, хотя сама Эфанда не без интереса оглянулась на молодого ярла. Но Визард сказал:
- Вот идет дочь Вирге.
Рюрик все вспомнил, догнал Эфанду и, схватив за плечо, повернул к себе. Все, кто увидел это, остались недовольны бесцеремонностью сына Олафа по отношению к дочери известного человека. Сама Эфанда вспыхнула от негодования, однако Рюрик Молчун неожиданно сказал такую вису:
Вспыхнула, как жар костра на берегу,
Нетерпеливая дева.
Искры готовы обжечь небо.
Но станет ли ему горячо от этого?
Поэтому не стоит волноваться
Иве Запястий!
Затем Рюрик полез за рубаху и вытащил стеклянные бусы, которые всегда носил с собой все эти годы. Эфанда взяла бусы и вспомнила их встречу. Рюрик, о бесстрашии и необычном нраве которого в Тронхейме ходили легенды, пришелся ей по душе. Бьорн Пыхтела схватился за голову, говоря, что легче будет взобраться ему на вершину горы Бьеорк, чем уладить это дело.
После того как Рюрик сказал Эфанде, что собирается взять ее в жены, девица удалилась, и вскоре по всему Тронхейму разнесся слух о том случае.
Вирге пришел в дикую ярость. Прогнал он со двора Пыхтелу, и тот еще хорошо отделался — пришлось ему употребить свои красноречие и смекалку, чтобы уйти без побоев, — работник Вирге, некий Али, так и лез надавать Пыхтеле тумаков, а был тот Али здоров и силен, точно бык.
Визард же сказал Рюрику, что не дело тот затеял, имея за спиной всего двадцать воинов. Но Рюрик слышать уже ничего не хотел! Сама Эфанда пожелала выйти за молодого ярла и предпочла ему многих достойных людей, в том числе и самого Харальда. Надо сказать, что незадолго до этого Харальд сватался к Эфанде и многое обещал своенравной девице, но она была истинная дочь викинга — сын Хальвдана ей не подошел, и она ему отказала, о чем сам Вирге невероятно сожалел. Собирался он надавить на дочь, но Харальд, поразмыслив, сказал, как должен сказать сильный человек и воин:
— Что толку наматывать косы Эфанды на свой кулак? Насильно мил не будешь.
Стоит также добавить, что Харальд после этого посватался к девице Гиде, дочери Эйнара, одной из самых прекрасных дев Норвегии. Та девица, от красоты которой вскоре сделался он без ума, пообещала честолюбивому конунгу разделить с ним ложе только тогда, когда он завоюет для нее всю страну. Харальд и поклялся сделать это, и с тех пор не остригал свои волосы, дав зарок не стричься до того времени, пока Норвегия от севера до юга не будет принадлежать ему. С тех пор и стали называть его Харальдом Косматым.
Что касается Эфанды, то ее желание выйти за Рюрика сделалось настолько велико, что она смело пошла против отца и братьев. Вирге, узнав о ее непреклонном решении, чуть было не повредился в рассудке, а сыновья Тиар, Стюр и Лофт поклялись быть будущему свояку злейшими врагами. И это несмотря на то, что Рюрик Молчун, придя во двор к Вирге, просил старого врага позабыть прошлое и сделаться ему родичем, — дело неслыханное, особенно после того, что раньше случилось между Вирге и Олафом. Вирге в гневе приказал гнать от себя бьеоркского ярла. Присутствие берсерков Рюрика поубавило, правда, пылу Вирговым работникам и дружинникам. Сама Эфанда, когда дело запахло кровью, подошла к отцу и взяла его за руку, которой собирался он вытащить меч. Также возымело действие мудрое поведение Визарда и его примирительные слова к Вирге. Они не дали вспыхнуть жестокой драке — и о том долгое время рассказывали в Норвегии. Но о свадебном пире не могло быть и речи. Более того, в ту зиму в Тронхейме чуть не сделалось из–за этого большое немирье; к счастью, Визард, Пыхтела и родственники Астрид, а первым среди них Кольбьерн Медноголовый, смогли кое–как уладить это дело. Упрямая Эфанда пошла за Рюрика Молчуна, отправилась в Бьеорк–фьорд и через год родила ему сына Ингвара.
