Сергей вскочил на коня и уже с седла сказал Егору и Васильку:
— Кость бы им всем в горло, дерут шкуру, не приведи господь! Но это полезный человек. Попытаюсь с его помощью взрыватели для пушечных ядер достать.
Ранней весной, едва Семь песков Хорезма покрылись молодыми травами и появился подножный корм для лошадей, Аллакули-хан объявил о походе в Хорасан. Во все концы Хорезма помчались гонцы поднимать в седло воинов. Потянулись по дорогам в Хиву конные и пешие отряды из Гурлена, Нового и Старого Ургенча, Ташауза и Ильялы Впервые в столицу Хорезма прибыл со своими джигитами в должности юз-баши Рузмамед, Ханским фирманом было ему приказано влиться в войско Кутбеддина-ходжи. Состояло оно, в основном, на ополченцев, плохо вооруженных парней из сел, бедно одетых и необученных военному делу. Чарыки, чекмень, тельпек, самодельное копье, ружье — хирлы и лишь у более состоятельных юношей — конь с переметной сумой, в которой запасы провианта, — вот и вся экипировка хивинского воина.
Туркменские джигиты выглядели куда привлекательнее. У каждого — резвый скакун, сабля, лук со стрела ми, ружье, веревка. На десять джигитов один походный мангал, хотя о еде они пеклись меньше всего. Двух горсточек жареной пшеницы вполне хватало джигиту на день Лишь раз в несколько дней, да и то при благоприятных условиях, разводили они мангал: ставили на огонь казанок и разогревали в нем ковурму. Конная сотня Рузмамеда вызвала восхищение даже видавших виды баев. Ниязбаши-бий, вернувшийся из-под Серахса зимой и теперь вновь собиравшийся в поход, сказал с завистью Кутбеддину-ходже:
— Да, Кути-ходжа, с такими джигитами ты не пропадешь. С ними можно дойти до самого Мисра (Миср — Египет). Сделай туркменскую сотню из Ашака личной охраной, а Рузмамеда — своим помощником.
— Так я и сделаю, — согласился Кутбеддин, поглаживая редкую, с проседью, бородку. Глаза его маслянисто заблестели. — Эй, он-баши! — окликнул он десятского, — скажи Рузмамеду, чтобы подъехал ко мне.
Гонец поскакал на край лагеря, где остановились туркменские джигиты, и вскоре вернулся, недоуменно пожимая плечами:
— Этот ашакский Рузмамед заявил, что ему сначала надо повидать пушкаря Сергея.
Столь непочтительное отношение юз-баши вызвало у Кутбеддина негодование. Усилием воли смирив в себе вспыхнувшую ярость, он смолчал. Ниязбаши-бий, понимая, сколь унижен один из самых близких сановников хана, сказал примирительно:
— Ай, не стоит гневаться: эти туркмены все одинаковы. Они не признают власти над собой и потоку, не могут подчиняться.
— Я научу их этому, — пообещал Кутбеддин-ходжа, презрительно глядя в сторону, где расположилась турк менская сотня. — Они забыли, что я — шейх-уль-ислам.
Рузмамед-сердар, оставив свой отряд в лагере, с двумя джигитами выехал на дорогу и вскоре достиг Нарба га. Он давно не был здесь — больше года и теперь удивился, как все изменилось. На месте старого сада стоял длинный сарай с маленькими окнами, крытый жестью, левее — огромная круглая печь, над которой курился белесый дымок. Напротив сарая теснились одна к другой войлочные кибитки. Возле крайней сидели на топчане рабы и пили чай. Увидев конных туркмен, встали. Рузмамед спросил, где Сергей. Жестянщик Касьян охотно указал:
— А вот объедешь вокруг садов, там будет поле. На нем и найдешь Сергея. Там все пушкари,
Рузмамед хлестнул камчой коня и погнал его прямо через сад, задевая тельпеком ветви яблонь. Выехав на простор, он увидел огромную толпу людей возле стоявших в один ряд пушек. Сергей в чекмене и папахе, с запальником в руке был тут же, рассказывая съехавшейся дворцовой знати об артиллерии. Здесь же со своими джигитами находился Кара-кель — его сотня должна сопровождать и охранять пушкарей в походе. Поздоровавшись с Каракелем, Рузмамед подошел к Сергею.
— Салам, топчи-бий...— Встряхнул за плечи, обнял сердечно. — Твои пушки?
— Мои, чьи же... Вот ждем самого хана, должен приехать на стрельбы. — А ты, стало быть, тоже с нами, в Хорасан?
— А, что еще делать?! — шутливо заговорил Рузмамед. — Люди сказали мне — поезжай, Рузмамед, помоги хивинскому хану, без тебя ему с Аббас-Мирзой не справиться. Послушался своих аксакалов — поехал.
— Ну, ну, лады, кость бы тебе в горло? — захохотал Сергей, хотя знал, что не так просто собрать людей Рузмамеду. Коши чабанские разбросаны по всему подножью Усть-Юрта: от одного до другого верст сорок, не меньше. Да и неохотно идут туркмены служить к хивинскому хану. Разными ухищрениями приходится зазывать джигитов в войско: сулить жалованье и добычу в победе. А главное, при вступлении в войско наделяют семью каждого джигита землей на каналах Газават, Шах-абат, Большой или Малый Лаудан — в зависимости от того, к какому каналу он ближе живет.
— Много людей привел? — спросил Сергей.
— Больше ста человек, — ответил Рузмамед. Это влачило, что более ста туркменских семей урочища Ашак переселились на Большой Лаудан, чтобы заняться земледелием.
Прошло больше часа в разговорах. Но вот кто-то из сановников известил, что хан выехал из Хивы и уже приближается к Чарбагу. Вскоре, однако, выяснилось, что он заехал в походный лагерь. Наконец ханская кавалькада появилась со стороны канала Палван-ата. Рядом с ханом ехали Юсуф-мехтер, Кутбеддин-ходжа и Ниязбаши-бий.
При виде повелителя вся знать и пушкари опустились на колени, прижали ладони к груди. Стояли на коленях до тех пор, пока хан не слез с коня и не дал знак, чтобы встали. Но и встав, они продолжали кланяться и с подобострастием заглядывали в глаза Алла-кули-хану, готовые выполнить по первому его мановению любое приказание. Аллакули-хан оглядел каждую из десяти пушек, посмотрел вдаль, где стояли мишени — огромные дощатые щиты. В глазах его светилось торжество, и Сергей, медленно идя рядом вдоль батареи, с удовольствием пояснял:
— Все разного калибра, но одна другой не уступит. Эта вот шрапнельная — по живой силе, а самая болы шая — стенобитная.
Шедший позади хана Ниязбаши-бий скептически произнес:
— Повелитель, не кажется ли вам, что Сергей-топчи считает нас людьми несведушими? Посмотрите, какие жалкие мишени он поставил! Эти доски можно разнести в щепки даже из замбурека, а нам необходимо разбить стены Серахса и Герата, толщина которых в несколько локтей.
— Что скажешь, Сергей? — насторожился хан.
— Ваше величество, мы хотели показать лишь точность боя тяжелых пушек. Что касаемо мишеней то поблизости нет ничего такого, что походило бы на крепость. Ближайшая старая крепость в Газавате.
Аллакули-хан, поколебавшись, велел начинать стрельбы.
Пушки давно были заряжены и нацелены, требовалось только воспламенить запальники. Сергей подал команд}. Пушкари бросились к орудиям. После команды «пли» прогремел залп, и место, где стояли мишени, окуталось черным дымом. Грохот был настолько мощным, что многие сановники от страха упали наземь. Потрясен был и сам Аллакули-хан: побледнел, съежился. Когда рассеялся дым и на горизонте не оказалось ни одной мишени — все они разлетелись, — хан удовлетворенно произнес:
— Это подобно чуду!
— Да, ваша светлость, это чудеса из чудес! — восхитился Юсуф-мехтер.
— Это ужаснее, чем гром! — сравнил Рахимкули-торе, держа за руку младшего брага Мухаммед-Эмина.
— Если узнают враги о пушках, они не захотят воевать с нами.
Сановники, один перебивая другого, сладкоречиво защебетали перед ханом. Лишь Кутбеддин-ходжа был подавлен, видя, как поднимается авторитет русского пушкаря. Ниязбаши-бий, кисло улыбаясь, еще раз усомнился:
— Повелитель, стены Герата — не из досок!
— Сейчас мы повезем самую большую пушку в Газават и там проверим на старой крепости! — принял решение Аллакули-хан.
— Повелитель, возможно ли такое? — стесненно возразил Кутбеддин. — Смею напомнить вашему величеству, что газаватская крепость освящена благостью Аллаха: она неприкосновенна.
Аллакули-хан без труда догадался — не стенами старой крепости дорожит шейх-уль-ислам, а боится громкой славы русского пушкаря Сергея. Его пушки привели в восторг всю знать после первого залпа. Но если перед главной пушкой не устоят древние стены Газавата, тогда не пойдет ли ропот среди тех же придворных! «Напрасно шейх-уль-ислам мучил Сергея в зиндане. Христианская вера не мешает ему заботиться о чести и могуществе Хорезма!». Хан с минуту раздумывал, как поступить, и тут на помощь ему пришел Мухаммед-Эмин:
— Отец, ну что же мы ждем?— потребовал он с недетской властностью. — Ты же сказал свое слово! Разве может хан отменять свое решение? Ты меня учил другому!
Сановники потихоньку посмеивались между собой, Сергей положил руку на плечо ханского отпрыска:
— У нас, у русских, говорят: устами младенца глаголет истина. Вели, повелитель. Тут всего-то до Газавата верст пять
