Более получаса продолжался безуспешный штурм; заря заалела на небосклоне, смоляные факелы полетели сверху на головы штурмующих, люди продолжали сражаться в предутренней мгле.
Тазуя, все время руководивший приступом, понял, что таким путем не добиться успеха, и отозвал своих людей назад. Осаждавшие отступили от стен замка, захватив с собой лестницы и таран. Наверху раздались радостные крики, насмешки посыпались градом.
— Мы должны соорудить защитную крышу и под ее прикрытием проломить ворота, — сказал Тазуя. — Передайте Андресу — пусть он остается в укрытии.
Люди ушли подальше в лес, чтобы в замке не догадались об их намерении. Из лесу доносились только частые удары топора. Защищавшие замок напряженно ждали, не решаясь еще предпринять вылазку.
Солнце стояло уже высоко, когда люди со стенобитным бревном снова направились к воротам, на этот раз укрытые от смертоносного оружия противника. Остальные вскочили на коней, чтобы, как только ворота падут, сразу ворваться внутрь.
От первого же мощного удара ворота сильно зашатались. Еще несколько таких ударов — и они рухнут. Хотя сверху и бросали на защитную крышу тяжелые камни и горящие факелы, она от этого не пострадала, так как была сооружена из крепких ветвей и покрыта землей и дерном.
— Мы должны сделать вылазку, — скрежеща зубами, сказал Одо, стоявший вместе с рыцарем Райнталем на стене. Тот молча кивнул головой. Одо приказал страже и гостям сесть на коней. Часть людей поспешила к конюшням. Но тут ворота рухнули со страшным
треском, и толпа крестьян с Тазуя во главе шумно хлынула во двор. Стена опустела, все бросились вниз, на встречу нападающим. Начался жестокий бой. В первых рядах сражались Одо и рыцарь Куно. Тазуя увидел первого из них и устремился прямо на него. Взгляд Одо
встретился на мгновение с горящими глазами противника, страшное воспоминание, как молния, пронизало его мозг, и, внезапно объятый страхом, молодой рыцарь повернул назад, пробрался сквозь толпу своих людей и взбежал по лестнице замка. В зале он повалился
на пол, бледный как мертвец. Эмилия наклонилась над ним и услышала, как он дрожащими губами прошептал: «Я видел призрак…»
Во дворе люди, оборонявшие замок, сражались с отчаянной храбростью и уже начинали теснить крестьян, которые могли только небольшими группами проникать через узкие ворота, спотыкаясь о трупы. Но по опустевшей стене во двор пробрался Андрее со своими людьми и с громким криком бросился на рыцарей с другой стороны; те стали медленно отступать и заперлись, наконец, в замке, забаррикадировав за собой двери всевозможными предметами. Крестьяне начали ломать двери.
Тазуя, видя, что Одо от него ускользнул, сошел с коня и направился с несколькими крестьянами к южной стене замка, где низкая железная дверь вела вниз, в подземелье. Ее взломали ломами, и Тазуя с людьми спустился по каменным ступеням. Ему в лицо дохнуло затхлым воздухом и удушливой вонью. Они зажгли захваченный с собой факел и осветили узкий сводчатый коридор, где два человека едва могли разойтись. В глубине коридор был погружен в темноту. Низкие и узкие железные двери по обе стороны прохода вели в тесные камеры. Двери, оказавшиеся запертыми, взломали. Камеры были пусты. В самом конце коридора была еще Одна еле заметная дверца, скорее дыра. Тазуя сам взломал ее ломом. Входя в камеру, он принужден был низко наклониться, так как высота помещения едва достигала четырех футов. Стены были сырые и при свете факела казались зеленоватыми. Пол покрывала зловонная грязь. Свет сюда не проникал, здесь царила вечная тьма.
У задней стены виднелась человеческая фигура, сидевшая на корточках. Человек этот был за шею прикован к стене железным кольцом. Одежда висела на нем лохмотьями, тело местами было обнажено. Голова его свисала на грудь, обе руки судорожно впились в грязь.
Тазуя опустился перед этим человеком на колени и осторожно приподнял его голову. Седые волосы нависали липкими прядями ему на глаза. Когда Тазуя отвел волосы с его лба и свет упал прямо на лицо узника, крестьянин, державший факел, отскочил в испуге и вскрикнул:
— Метсаский Тамбет!..
Это не было лицо живого человека, это был череп мертвеца, темный, покрытый зеленоватой кожей. Потухшие глаза были широко раскрыты и глядели из глубоких впадин пристально, страшно, неподвижно…
Тазуя несколько минут, не отрываясь, смотрел на это лицо, потом нежно закрыл мертвецу глаза и снова медленно опустил его голову.
— Конец! — прошептал он беззвучно.
Когда он поднялся, лицо его было мертвенно-бледно, но спокойно и холодно как лед. Спутники глядели на него со страхом. Лицо его не походило на человеческое. Даже разбойников, когда им во сне являются призраки их жертв, такие глаза могли бы повергнуть в ужас. Молча вышли люди из подземелья на дневной свет.
Тем временем крестьяне разбили главные двери замка и ворвались внутрь. Сражаясь и окупая кровью каждый шаг, поредевшие ряды рыцарей отступали в зал, где укрылись женщины и дети.
Тазуя только хотел подняться по лестнице в замок, как в ворота на полном скаку ворвался всадник.
— Тазуя! Тазуя! — закричал он еще издали.
Тазуя с наружным спокойствием обратил к нему взгляд и спросил:
— Какие вести ты привез?
Я прямо из-под Таллина, — сказал всадник, тяжело дыша. — Ландмейстер со своим войском внезапно напал на нас… и наши люди в беде…
Они еще держатся?
Да, держатся, но просят твоей помощи, битва идет жаркая.
Я приду, — спокойно ответил Тазуя. — Но раньше я должен здесь покончить.
Он бросился вверх по лестнице, в зал.
Здесь немцы защищались из последних сил, заслоняя собой дрожащих женщин и детей. Рыцарь Куно сражался как лев; Одо, оправившийся от испуга, также рубил вокруг себя, как бешеный. Сражающиеся ежеминутно спотыкались о трупы, пол был залит кровью. Звон оружия, глухие звуки смертоносных ударов, проклятия, стоны, вопли женщин и жалобный плач детей — все это слилось в страшный хор, подобный завыванию урагана, за которым следует самое глубокое безмолвие — безмолвие смерти.
Тазуя устремился вперед сквозь ряды своих людей, встретивших его появление радостными возгласами. Одо также сразу увидел его.
Сюда, кровавый призрак! — закричал он Тазуя. — Покажи, действительно ли ты бессмертен!
Ты этого хочешь? — ответил Тазуя, и на его за стывшем лице снова появился проблеск жизни. — Так прими же смерть от моей руки, и пусть это будет тебе возмездием за убийство моего отца!
Мечи их скрестились.
— Яанус! — воскликнула Эмилия.
Но меч Тазуя сверкнул в воздухе и вонзился прямо в сердце противника. Бездыханное тело Одо упало к ногам Куно, устремившегося к нему на помощь.
Один сражен, пусть падет и второй! — пробор мотал Тазуя про себя и бросился на Куно. Но тут Эмилия упала на колени.
Яанус, пощади, пощади! — молила она, обнимая колени Тазуя.
На миг наступила тишина. Руки людей, занесенные для удара, опустились: все глаза были устремлены на Тазуя, застывшего на месте.
Пощадить? — повторил он сурово. — А кто щадил моего несчастного отца, когда он заживо гнил в зловонном подземелье?
Ты ведь уже отомстил, — ответила девушка с мольбой, — ты убил единственного виновника, пощади же невинного.
Разве не виновен тот, кто проливает кровь моих братьев?
Тогда пусть твой меч пронзит и мою грудь, о жестокий убийца! — вскричала Эмилия в отчаянии. — Я сожалею о нашей детской дружбе, сожалею впервые. Это мой жених… Я люблю его так же, как те бя ненавижу и презираю.
Глухой крик вырвался из груди Тазуя, меч его со звоном упал на пол. В эту минуту лицо его сделалось таким же безжизненным, как тогда, когда он склонялся к трупу отца. Он стоял, холодный и недвижимый, как каменное изваяние; руки его бессильно повисли, по могучему телу пробежала дрожь, холодный пот покрыл лоб.
В зале царила гробовая тишина.
Наконец прерывистое дыхание вырвалось из груди Тазуя. Он прикрыл глаза ладонями, медленно провел ими по лицу, наклонился, поднял меч, обернулся к своим людям и, ни на кого не глядя, сказал глухо:
— Наши братья в беде — поспешим к Таллину, к ним на помощь.
Твердым шагом прошел он сквозь толпу своих воинов, направляясь к выходу; остальные с молчаливым удивлением последовали за ним. Немцы, как окаменелые, смотрели вслед крестьянам, пока последний из них не скрылся за дверью.
Что это значит? — с изумлением спросил рыцарь Куно; все остальные еще хранили молчание. — Какой удивительный человек!
Какой удивительный человек! — повторила Эмилия, все еще стоя на коленях. — Он сейчас пошел на смерть, я это видела по его лицу, — добавила она тихо и закрыла глаза руками.
Крупные горячие слезы жалости, а может быть, и любви медленно покатились по тонким белым пальцам Эмилии.
