Не была счастливой и судьба Васала. Много горя выпало на его долю. От зари до зари гнула спины на полях помещика семья Лопухова, шесть дней отдавались барщине, и лишь один день недели имели право использовать на собственные нужды. То засуха уничтожала посевы, то земля не давала всходов. А коли и случался урожай, то нередко и он пропадал либо под осенними дождями, либо в огне.
Только гораздо труднее было переносить издевательства барина.
В детстве они еще не так ощущались, хотя случай с матерью, свидетелем которому он стал, запомнился на всю жизнь. И ему пришлось испытать унижение со стороны помещика. Была у Васала любимая девушка. Веселая, звонкоголосая Маринка. Мечтали они пожениться. Но и на старости лет не избавился барин от своей похоти. Обесчестил Маринку, а затем обменял ее у соседского помещика на двух охотничьих собак. И чтобы обезопасить себя от затаившего ненависть парня, отдал здоровенного Василия в рекруты.
У солдата жизнь не легче, чем у крепостного. К тому же в любую минуту мог угодить он под пулю чеченца. А разве можно без конца выносить солдатскую муштру, походную жизнь, побои?
Солдата наказывали беспощадно за малейшую провинность.
Не случайно пели по вечерам в казармах горькую песню:
Лучше в свет не родиться,
Чем в солдатах находиться.
Этой жизни хуже нет,
Изойди весь белый свет.
Я отечеству защита,
А спина всегда избита,
Я отечеству ограда,
В тычках, в пинках моя награда…
Через год солдатчины получил Васал известие о смерти матери.
Вслед за ней скончался и отец. Жизнь потеряла для него всякий смысл. Не было на свете ни одного уголка, где бы его ждали, где могли бы его приютить и обогреть. Не было ни единой души, ради которой хотелось бы ему жить. Он часто слушал солдат, рассказывавших о Чечне, о ее народе, который живет свободно и независимо. В душе он жаждал воли, а солдаты утверждали, что у чеченцев нет помещиков, что там каждый сам себе хозяин, что там в почете не богатство, а мужество и храбрость. Не одну ночь думал Василий. Как быть? Нелегкое это дело — расстаться с родиной. Допустим, волю он получит, но обретет ли покой?
Найдет ли вторую родину? Так и мучился, взвешивая все "за" и
"против", пока на помощь не пришел случай.
Однажды Василий возвращался с поста в крепость. У ворот, словно поджидая его, стоял поручик Косолапов.
— Следуй за мной, — приказал поручик.
Они отошли от крепости и углубились в рощу. Там, убедившись, что их никто не подслушивает, поручик шепотом заговорил:
— Знаю, Василий, ты человек верный и умеешь держать язык за зубами. Служба солдатская тебе опостылела, это я тоже успел заметить. Но задумывался ли ты, как можно избавиться от нее?
В первую минуту Василий был так ошарашен, что и вымолвить ничего не мог. Ведь поручик высказал вслух его самые потаенные мысли.
Косолапова перевели сюда из Петербурга. Среди солдат ходили слухи, что молодой поручик участвовал там в каких-то тайных обществах, направленных против царя и помещиков. В крепости он избегал общества офицеров, больше общался с солдатами, как-то старался облегчить их горькую службу. Солдаты уважали Косолапова, считали даже своим человеком. Но вечное недоверие к офицерам-дворянам как всегда взяло верх, и в голове Василия мелькнуло: "А уж не на пушку ли меня хочет взять господин поручик?"
— Подумай, Василий, — продолжал между тем Косолапов. -
Отслужишь свое. Четверть века — срок немалый. Вернешься, если чеченская пуля минует. Но куда, спрашивается? Назад, к тому же барину, тянуть все ту же лямку? Бежать там некуда будет.
А здесь, у чеченцев, артиллеристы в большом почете…
Теперь Василий не сомневался в искренности поручика. Но молчал, осторожничал. Торопливость в таком деле могла повредить.
— Понимаю, ты не веришь мне, — с грустью в голосе заключил поручик. — Дело твое. Что же до меня, то я решился. Завтра вечером ухожу. Если ты согласен — уходим вместе.
Следующей ночью они вместе бежали из Куринской крепости. На Качкалинском хребте беглецы наткнулись на чеченский разъезд, и начальник отряда, сотник Арзу, под конвоем двух горцев отправил их к наибу Соаду.
Один из конвоиров, молодой чеченец по имени Дакаш, пришелся по душе Василию. Между ними завязалась дружба. Понравился ему и Арзу. Василий попросил оставить его в отряде. Но Арзу решительно покачал головой — никак, мол, нельзя. Василий — артиллерист, а артиллеристами распоряжается сам Шамиль. И Шамиль строго-настрого предупредил, чтобы всех беглых и пленных русских артиллеристов направляли к старшему наибу Талгику. Арзу же может только просить разрешения у наиба, чтобы оставить Василия при себе. Но для этого необходимо либо лично явиться к наибу, либо написать ему. Чернилами и бумагой, к счастью, выручил Косолапов. По прибытии в Шали Дакаш явился к Талгику, который удовлетворил просьбу Арзу. Василия отправили обратно в отряд, а Косолапова Талгик оставил при себе.
Дорожки беглецов разошлись. Косолапов стал ближайшим нукером Талгика, а затем и начальником его артиллерии. И однажды с Косолаповым произошел следующий случай…
Чтобы остановить продвижение противника в глубь Чечни, Шамиль приказал Талгику укрепить и защитить окоп на Шалинской поляне.
В день штурма подоспела и помощь: чеченская конница под предводительством наибов Гойтемира, Батуко, Сайдуллы, Эски, а также аварская конница и пехота Хаджи-Мурата и Лабазана.
Васал, состоявший в прославленном конном отряде Арзу, оставленном на время в резерве, хорошо видел оба войска, расположившиеся друг против друга. Худощавый всадник в черной бурке на ослепительно белом коне скакал по фронту чеченских отрядов, отдавая последние приказы и распоряжения. Это был знаменитый Талгик. Глядя на развевающиеся полы его бурки, можно было подумать, что всадник не скачет, а летит по воздуху, словно огромная черная птица. За ним неотступно следовал статный горец, сжимавший в вытянутой руке черный значок, прозванный русскими "артиллерийским". Васал узнал в горце Косолапова, которому чеченцы, после его перехода на их сторону, дали новое имя — Жабраил. Рядом с Косолаповым-Жабраилом скакали двое сыновей Талгика. Грозный наиб осадил коня перед батареей, стоявшей на валу, проверил готовность орудий и, оставив на батарее Косолапова, поднялся на холм, чтобы оттуда руководить сражением.
Однако генеральному сражению, к которому Талгик так тщательно и долго готовился, не суждено было состояться. Случай, один из тысячи, перечеркнул его труды. Первая же граната, пущенная противником, попала в пороховой склад.
Раздался оглушительный взрыв. Из завала поднялись в воздух огромные глыбы земли, камни, бревна. Вместе с ними взлетели кони, люди. Все это кружилось, а потом падало на землю.
Зрительная память Васала сохранила фигуру человека на коне, выброшенного взрывной волной и летевшего по воздуху с черным значком в руках так, словно он возносился на небо с победной хоругвией. Васалу не пришлось напрягать зрение, чтобы различить, кого же это вознесло в небеса…
После взрыва русские пошли на штурм. Но случившееся расстроило все планы Талгика. Он отступил. И русские без боя овладели окопом.
Васал мысленно навсегда простился с другом. Каково же было его удивление, когда спустя год, во время сражения на Мичике, рядом с Талгиком он увидел чеченца — двойника Косолапова.
Васала охватил суеверный страх: разве может мертвый воскреснуть? Ведь в том, что Косолапое погиб, Васал нисколько не сомневался. Да и как тут не умереть, если человек сначала взлетел, а потом грохнулся с такой высоты. От него, скорее всего, и костей-то не осталось. А похожий на Косолапова чеченец вдруг оглянулся, заметил Васала, уставившегося на него остекленевшими глазами, и, раскинув руки, бросился к нему. Да, это был Косолапов, он же Жабраил! Живой и невредимый!
После боя Косолапов поведал приключившуюся с ним историю. Нет, Васал не ошибся: тем человеком, что вознесся к небу, был именно он, Косолапов. Но по счастливой случайности он остался жив. Русские подобрали его с тяжелыми ранениями. Пришел он в себя в лазарете.
— Русские приняли меня за чеченца, — рассказывал Косолапов. -
Они знали, что я — ближайший помощник Талгика. Но на их вопросы я не отвечал. Стоило мне заговорить, и они сразу раскусили бы, что перед ними беглый россиянин. Поэтому и молчал. Однажды в палатку вошел офицер и спросил, правда ли, что я русский. Оказывается, лазутчики донесли, дескать, я — беглый офицер. Но я упорно молчал.
