дороге спасал.
Тогда на телеге я не успел ее разглядеть, не до того было! Сейчас смотрю — ничего.
— Я еле разыскала тебя, — сказала она.
Тут я очнулся и пригласил ее:
— Чего тут под дождем стоим. Пойдем в будку.
На будку она не согласилась. Наверное, меня опасалась. Остались стоять возле главных ворот.
Сперва нам не о чем было говорить. Мы ведь такие чужие друг для друга! Ну что ж из того, что я ее спасал? Это ничего не значит в наше время.
— Те парни еще раз за мной приезжали, — вздохнула она. — Спасибо председателю сельского Совета, он случайно оказался на улице, когда меня пытались укутать тулупом.
— Чего они к тебе прилепились?
— Такая я уж невезучая.
Но что я могу сделать, коли сам вот тут взаперти сижу? Неужто этого не понимает?
И она, конечно, виновата постольку, поскольку симпатичная. И виноват, между прочим, старый-престарый обычай, который позволял умыкнуть приглянувшихся невест. А мне от этого не легче.
Неожиданно она сказала:
— Я понимаю, что из-за меня тут, в заточении, находишься. А чем я могу помочь? Может быть, куда написать письмо?
С этим и ушла. Она забыла назвать свое имя, а я забыл спросить. Не о том же думаешь, когда вот так внезапно встречаешься с девчонкой возле главных ворот».
«Вот бы таким манером работали все отделы кадров, — подумала Ольга Васильевна, невольно залюбовавшись тем, с каким усердием ребята подбирали помощника воспитателя. А такая должность стала просто необходимой, так как отряд разросся.
Наконец, остановились на кандидатуре Александра Матросова.
— Разве что с ним только хлопот наживешь, — буркнул Сивый. — За ним самим, стало быть, надо глядеть в оба.
И он вспомнил все проделки Матросова в цехе.
«Один против», — решила Ольга Васильевна.
— Что с него возьмешь? — спросил Богомолов. — Всего пуще любит он — ужин на сон.
Два «против».
— А что, забыли, как работал он на севе? — заступился Рашит.
«Наконец, первый «за», — отметила про себя Ольга Васильевна.
Так она и сидела среди них, прислушиваясь к горячему и страстному спору. Бедняжке Саше все кости перемыли. Ничего не забыли и не простили. «За», «против», «против», «против».
— Неряха, — говорил один.
— Женщин не уважает, — утверждал второй.
— Как не уважает? — удивилась Ольга Васильевна.
— Я сам слышал, как он говорил: воспитателем должен быть мужчина... Это — не женский труд.
— Допустим, это еще не говорит о том, что он вообще не уважает женщин.
— Он сам все может учинить.
— Ему все трын-трава.
— Все это так, — проговорил Рашит. — Но кто сунул кулаком по скуле Рыжего, когда тот пытался сманить ребят на побег? Тот же Матросов! Кто лучше всех географию знает? Не он ли?
— Все же он — тертый калач, — недовольно говорил Сивый. По всему видно, он против.
— В последнее время международным положением очень интересуется, — вспомнил вдруг Богомолов. — Все спрашивал про судетских немцев и про то, куда подевался австрийский президент...
«Мы не просто подбираем помощника воспитателя, — думала Ольга Васильевна. — Мы еще проходим урок мудрости...»
— Он стал якшаться с Рыжим, — сказал Сивый. — И это мне не нравится. Рыжий сухим из воды выйдет. Весь свет вокруг пальца обведет. Покуда рано Сашку выдвигать.
— Еще неизвестно, кто на кого больше влияет, — дал отповедь Рашит. — Может, Саша хочет на него оказать влияние? По-моему, стоит рискнуть...
«Ему все-таки нельзя служить в отделе кадров, — сказала про себя Ольга Васильевна. — Душа нараспашку! Нельзя быть таким добреньким божьим посредником. И Сивого, пожалуй, нельзя... Видит одно плохое в человеке. А в целом здорово хорошо: «за» и «против», «за» и «против»...
Выслушав всех, она проговорила:
— Рискнем. То, что якшается с Рыжим, — надо проверить: что это за дружба? То, что не стрижет ногти — научим. Кто-то тут говорил, Матросов, мол, не уважает женщин. Это придет. Давайте мы вспомним только одно, каким он к нам пришел и каким стал за это короткое время. Он — любознательный. У него я чувствую желание стать лучше. Теперь он будет под рукой, на виду. И кроме того, мы оказываем ему доверие. Разве это так мало для человека?
— Поручаю тебе ответственное задание, — говорил начальник колонии, придирчиво глядя в глаза Матросову. — По ходатайству ребят я назначаю тебя помощником воспитателя первого корпуса.
— Есть! Разрешите идти?
— Куда так спешишь? Вот эта рука тебе незнакома? — спросил Стасюк, передавая ему в руки записку. — Почерк разбираешь?
— «Обратите внимание на своих активистов, — стал читать Матросов. — Ребята хотят тикать. А кто, сами поищите...»
— Ну и как?
— Фискал! — сумрачно заметил Саша. — Если бы я знал, чья это рука...
— То?
— То дал был взбучку!
— За что? За то, что он сигнализирует о побеге? Делает, в конечном итоге, очень доброе дело?
Саша промолчал.
— Приступай к своим обязанностям. А что за обязанности, расскажет Ольга Васильевна.
Чем больше задумывался подросток над своим назначением, тем яснее понимал, что это принесет ему много неудобств. Но приходилось подчиняться.
Если бы в течение этих двух часов воспитатель мог незаметно наблюдать за действиями своего нового помощника, то, несомненно, был бы крайне удивлен. Почему это Саша побежал на фабрику? Почему он, зорко оглядываясь по сторонам, юркнул в помещение малярного цеха, где сейчас шел ремонт? Почему он, остановившись, приподнял широкую плиту пола и спрыгнул в образовавшуюся яму? Так можно было составить бесконечное число «почему».
А происходило следующее.
...Как-то Рыжий при всех ребятах вызвал Сашу наперегонки: кто раньше вскарабкается на самую вершину дуба. Того самого, на котором, по преданию, вешались осатаневшие монахи.
Им почти одновременно удалось взобраться на дерево. Саша хотел уж спуститься вниз, но Рыжий удержал его:
— Погляди вокруг! Куда спешишь?
Отсюда открывался вид на десятки километров, и в первую минуту ребята молчали, как зачарованные, занятые каждый своими мыслями.
На долину медленно опускались сумерки. Прямо на юге вставала серой тучей Нагаевская гора, на западе, среди зеленого леса, виднелись беленькие домики станции Дема. В заманчивой дали синими дымками лежали дубравы. Внизу, почти под горой, широкая и тихая Ак-Идель соединялась со своей сестрой, бурной, шумной Кара-Иделью. Блестящими полтинниками лежали в долине
