— Наука! — умиленно повторял обладатель находки и совал ее под нос толстухе в пенсне.
— Все можно было предположить! — упорствовала та.
Следом за актером и молодым курносеньким человеком с захлебывающимся голосом стали и другие демонстрировать свои находки. Кто-то под общий смех огласил содержание разграфленного листка, забранного в числе прочих бумаг на дому у начальника охранки генерал-майора Глобусова. «Сочинение» генерал-майора было нечто вроде афиши-отчета о скачках, но вместо лошадей фигурировали деятели империи.
Вот как забавлялся всем известный страж ее в тиши своей квартиры:
«Толстяк» (б. мин. вн. дел Хвостов). Густой караковый жеребец Орловского завода, от «Губернатора» и «Думы». Камзол и рукава черные.
«Подхалим» (его тов. мин. Белецкий). Без аттестата, от «Хама» и «Подливы».
Скачку вел все время «Толстяк», но «Подхалим» на середине круга рискованным броском хотел выдвинуться и неудачно прижал «Толстяка», который завалился и должен был съехать с дорожки.
ГАНДИКАП ДЛЯ ЛОШАДЕЙ ВСЕХ ВОЗРАСТОВ!
Представляет большой интерес по записи лошадей!
Некоторые из них никогда не скакали!
Кроме приза — еще шефские бесконтрольные суммы!
«Думский любимец» (Кривошеин). Серый жеребец завода Столыпина, от «Чиновника» и «Конституции». Камзол зеленый, рукава красные, через плечо лента с надписью: «Закон 3-го июня».
«Каин» (Щегловитов). Густой вороной жеребец завода Победоносцева, от «Правого» и «Монархии». Камзол черный.
«Дурак Второй» (Маклаков). Пегий жеребец с проплешинами, завода Нарышкиной, от «Дурака Первого» и «Интриги». Камзол цветов Союза Русского Народа.
«Горилла» (Трепов). Гнедой жеребец завода Столыпина, от «Неудачника» и «Пролазы». Камзол в клетку, рукава белые.
«Первач» (Штюрмер). Рыжий жеребец завода Распутина, от «Немца» и «Царицы». Камзол черный, рукава в золоте.
«Маньяк» (Протопопов). Соловый жеребец завода Родзянко, от «Купца» и «Болтовни». Камзол неопределенного цвета.
Погода слякотная, круг тяжелый, испорченный предшествовавшей скачкой. Игра оживленная. Фавориты — «Думский любимец» и «Первач». От старта пошли кучно. Впереди «Каин», на хвосте у него в сильном посыле «Горилла». Неожиданно выдвигается «Дурак Второй», но скоро выдыхается. На повороте «Каин» и «Первач» сдают. В большом посыле под хлыстом «Горилла», но перед выходом на прямую настигнут «Маньяком», который и кончает впереди, показав отличную резвость».
Это была злая история русских министерств за последние два года, составленная одним из самых страшных слуг империи.
В той же папке личных бумаг генерал-майора Глобусова нашли сочиненный им «Акафист Григорию Распутину», аккуратно переписанный на пишущей машинке.
Покуда его оглашали для самоувеселения (все тот же долговязый актер читал его речитативом), Ириша, не слушая, была занята своим делом. Ее внимание привлекла очередная синяя папка под легко запоминающимся номером — № 11111. Папка была тощей и заведена была на «вспомогательного сотрудника» петроградского охранного отделения, фигурировавшего под кличкой «Петушок».
Из первых же листков «дела» Ириша узнала, что сей «Петушок», вовлеченный в агентуру последней осенью из среды «штучников», освещал подпольную деятельность знакомых ему социал-демократов большевиков, получая двадцать рублей ежемесячно. Следующий лист «дела» свидетельствовал, что означенным «Петушком» сообщены охранке «ценные сведения» о приведенном к нему на квартиру «нелегальном под фамилией и именем «Кудрик, Леонтий Иосифович», поддерживавшем связь с разыскиваемым ленинцем Андреем Громовым.
Достаточно было Ирише натолкнуться на эту фамилию, чтобы уже не выпускать из рук синюю папку!
Страница за страницей — и глаза ее прочли дорогое, близкое имя любимого человека… Это было так неожиданно, что она вскрикнула, но в общем шуме никто не обратил на нее внимания.
Она вчитывалась в каждую строчку неизвестного ей провокатора, предавшего Сергея и его товарищей в памятную декабрьскую ночь, разлучившую ее с любимым, и быстрые, несдерживаемые слезы побежали из глаз коротким ручейком по ее лицу. Слезы пережитого страха, жалости, огорчения и в то же время — душившей ее радости: боже, как хорошо, что Сергей уже на воле и сейчас ничто ему не может угрожать!
Она знала теперь больше, чем Сергей, чем все, — она была теперь обладательницей тайны провала альтшуллеровской типографии. В своем донесении человек под кличкой «Петушок» писал:
«…Повстречавшись со мной в трактирчике «Гигиена» тот самый Громов стал жаловаться, что был, конечно, среди товарищей кто-то такой осведомитель властей, по какой причине произошло все с партийной газетой. Как помнил я ваш совет, ваше высокоблагородие, что если так будут говорить мне товарищи или даже подозрение имеют на меня, то я сказал ему, что, может, никакого осведомителя и нет, а вышло так несчастливо, потому именно в ту самую ночь, когда печатали газету, приключилось почти что рядом убийство Гриши Распутина и что, значит, полиция тогда кругом имела наблюдение. Вроде обложила медведя, сказал я, а поймали волка. На такие мои слова Громов сказал: все возможно, конечно, есть между товарищей, которые это признают, что несчастный случай такой в совпадении, и выругал матерным словом того Гришу Распутина, но только, говорит, должен не без причины также быть в том деле осведомитель властей. Как он доверие ко мне Громов много имеет, семью мою знает, то еще сказал, что подозрение имеют они, партийные, на одного «жирного» по причине слежки раньше за ликвидированным Кудриком-Ваулиным, но кто «жирный» есть, не сказал»…
Читая, Ириша старалась запомнить каждое слово: казалось страшным, непростительным что-либо забыть.
— А вы почему про Распутина не слушали? — спросил ее подошедший актер. — Из скромности?
— Да нет… устала как-то, — деланно-вялым голосом ответила она, пряча за спину синюю папку.
— Я тоже чертовски!.. Есть хочу. А вы?
— Пожалуй…
— Где-то здесь рядом буфет. Пошли?
— Идите. Я сейчас приду.
— Я займу вам место.
— Да, да… спасибо.
— Вы чем-то расстроены?
— Говорю вам: устала!.. Надо подкрепиться на самом деле. Займите мне место.
— Ну конечно. Заметили эту толстую фельдшерицу?
— Она фельдшерица?
— Да. Вот та — в пенсне.
— Она, кажется, все предвидит? — улыбнулась Ириша.
— Вот именно!
— И скачки и акафист начальника охранки?
— Это еще что! Ей дурно стало.
— Почему?
— Наткнулась на одно «дельце». Ее деверь — провокатор. А это вы предвидели? — спросили мы ее. — Ну так, значит, придете? Жду!
Актер пошел к двери.
Прежде чем последовать за ним, Ириша решила спрятать драгоценную папку. Но каждое место казалось ей недостаточно сохранным, и она блуждала по обеим комнатам, приглядываясь к углам и уголочкам. Люди у столов, согнувшись над стульями, присев на корточках на полу, возились с тысячами бумаг. Она останавливалась возле них, наблюдая присутствующих, занятых своим делом.
Она не доверяла себе самой: спрячешь, — а, может, неудачно?
В раздумье стояла она, не зная, как поступить. Синяя мягкая папка, сложенная вдвое, лежала в ее муфте, в которую Ириша продела обе руки.
— Да неужто холодно вам, товарищ? — заметив эту позу, участливо обратился к Ирише занятый бумагами на подоконнике молодой курносенький рабочий с постреливающими по сторонам васильковыми глазами.
— Нет, так… — смутилась она, не зная, что сказать.
— Лицо у вас в горячке, вижу. Не захватить бы болезнь какую?
— О, что вы?! — тронуло ее это участие.
Васильковые глаза вдруг стали озабоченными, грустными.
— Жена у меня, простите, в беременности какой месяц… так тоже сильно жалуется на хворость.
— Я не жалуюсь, я здорова, товарищ. Спасибо вам…
— А я думал: помощь, может? Если что — порошки достану?
Он говорил с ней и в то же время не прекращал своей работы, как будто и впрямь был на службе, за которую ему платил хозяин: быстро пробегал глазами название «дела», не просматривая папки, откладывал ее в сторону — каждую под цвет. Он рассортировывал «дела» охранки, безучастно откладывая для других «архивариусов» бумаги жандармского управления, валявшиеся тут же.
У него было симпатичное, вызывающее доверие лицо доброго русского парня, — Ириша неодобрительно вспомнила в ту минуту мясистую фельдшерицу в пенсне, беспричинно час назад взъевшуюся на этого молодого человека.
— Послушайте, товарищ… У меня к вам просьба, — решилась она вдруг.
— В аккурат сделаю… пожалуйста! — внимательно и предупредительно посмотрел он на нее.
