не бросались в глаза и чтобы их можно было в мгновение ока отцепить и пустить в дело.
В лагере началось смятение. Воспользовавшись им, маленький отряд, будто ураган, налетел на германцев. Те тотчас обратились в бегство, и тут уже всё стало ясно: будь с этим отрядом царственный пленник, немцы не отдали бы его так просто.
По крайней мере, обманщики поплатились за свой обман: из двадцати одного человека шестеро были убиты и восемь человек ранены. Троим раненым всё же удалось ускакать, а пятерых крестоносцы взяли в плен. Однако их допрос, как и следовало ожидать, ничего не дал: это были простые воины, которые даже не знали, что за узника прятали такое долгое время в Дюренштейне.
Эдгар, перенявший правило сира Седрика не добивать раненых, отпустил всех пятерых. Поблизости была деревня, где им могли оказать помощь. Правда, двое потеряли много крови и не могли идти. Но Фридрих, припомнив все известные ему бранные слова, всё же довёз соотечественников на их же лошадях до посёлка и заплатил крестьянам, попросив позаботиться о воинах.
— А за свои раны и за смерть своих товарищей благодарите императора Генриха! — сказал на прощание Тельрамунд. — Он послал вас на верную гибель, просто использовал, как охотники используют козлёнка, чтобы подманить медведя. С тем и оставайтесь!
После этого крестоносцы со всей возможной быстротой вернулись к Дюренштейну. Они, разумеется, не надеялись, что Ричард Львиное Сердце всё ещё там: Парсифаль не зря отманил их от замка. Но можно было попытаться напасть на след.
Помог тот самый крестьянин по имени Клаус, у которого друзья останавливались на пару дней перед своей первой попыткой вызволить короля Англии. Понимая, что идёт на отчаянный риск (шпионы Парсифаля давно могли разузнать, в какой усадьбе скрывались посланцы Элеоноры), Фридрих навестил почтенного земледельца, и тот принял его с прежним радушием.
— О да, у нас были люди герцога! — сообщил он. — И очень интересовались, кто тут жил, сколько вас было, о чём вы говорили. Ну, я, как мог, запутал их: сказал, что сперва вас было трое, потом приехал четвёртый, потом опять уехал. А о чём вы говорили, я, мол знать не знаю. Откуда же знать, коли все разговоры вы вели по-франкски? Ведь так оно и было.
— Почему же ты решил нам помочь? — улыбнувшись, спросил Тельрамунд. — Я слышал, что герцог Леопольд не обижает своих ландскнехтов.
— Это верно, — кивнул крестьянин. — По крайней мере, что касается оброка и всяких там повинностей, тут всё по-людски, не жалуемся. Герцог наш, да пошлёт ему Господь долгих дней, человек не вредный. Только вот если бы к его смелости да невредности ещё бы капельку ума! Оно, конечно, ваша милость может оскорбиться, что я смею говорить такое о рыцаре...
— Ничего, ничего! — теперь Тельрамунд уже едва удерживал смех. — разумеется, ты ведёшь себя дерзко, но со мной можно: я считаю, что уважение надо заслужить, будь ты хоть рыцарь, хоть король.
— Так ведь о чём и речь! — обрадовался Клаус. — А наш бедолага-герцог из-за своей, хм... малость скудноватой головы вечно связывается со всякими делами, от которых потом сам же бывает в накладе. Вот три года назад, почти что перед самым Крестовым походом, ввязался в войну с баварцами, притом из-за сущей ерунды — кто-то там по ошибке поохотился в его лесу. Ну так и получилось, что в самый пахотный месяц пособирал людей от земли, да ещё скольких угробил! Я-то в тот раз откупился зерном и свиньями. А кончилось всё тем, что пришлось Леопольду с соседями мириться, потому как иначе затеялась бы длинная война, а тут бы император приехал. Ведь покойный Фридрих, Царство ему Небесное, был крут по части непослушания. За междоусобицу мог и наказать как следует!
— Что верно, то верно, — согласился рыцарь, умевший слушать терпеливо, если надеялся в конце концов услыхать нечто важное.
— Ну вот! — Клаус почесал поясницу и ухмыльнулся. — А теперь он навязал себе на голову этого пленника — уж не знаю, кто он там, знаю только, что из-за него охрану Дюренштейна усилили в три раза, а воинам ведь платить надо! А рыцарям! Да ещё и императора принесло, не к ночи будь помянут. И с ним — колдуна этого. Император-то Генрих тоже не так просто приехал и понатащил целый отрядище рыцарей и своих ландскнехтов. Из-за них мы второй месяц кряду по два оброка платили. Им, значит, на прожор!
— А теперь они, наконец, убрались восвояси? — вставил Фридрих вопрос, который давно собирался задать.
— Да вот только позавчера, — охотно ответил Клаус. — Сперва-то (четыре дня назад) уехали человек двадцать. Сам не видал, косари рассказали. Они припозднились, да так, возле дороги, на лугу и заночевали — благо при них собака была. Костёр развели, луковой похлёбки наварили и сидят себе. И тут — глядь едут по дороге, впотьмах, всего с двумя факелами! Тихо, будто что худое затевают. Крестьяне, однако, узнали рыцаря, что ехал впереди: он с Леопольдом на охоте был да ухитрился спьяну подстрелить домашнюю свинью. И не рыцарь он никакой, а простой охотник! Наши и зачесали репу: что ж такое — простолюдин, а в рыцарском плаще, да герб на щите? Факел-то как раз у него и был.
Фридриха не удивило такое сообщение. Про этот отряд он знал достаточно и давно догадался, что рыцари там были «ряженые». Ни Леопольд Австрийский, ни император не решились посылать своих приближённых на убой, выставляя их как приманку для Эдгара Лионского и его товарищей.
— Но, как я понимаю, был и второй отряд? — спросил Тельрамунд. — Ведь с императором приезжало куда больше двадцати человек, да и у Леопольда, сам говоришь, стража была усилена втрое.
— Ну да, — отозвался Клаус. — Второй отряд выехал тоже вечером, почти что затемно, позавчера. С ним укатил Генрих Шестой, дай ему Бог... Ну, в общем,
