Все они сводились к одному — не прогадай, Ларций. Траян недаром зовет тебя. Требуй место в сенате, требуй должность наместника. Требуй то, требуй это. Одним словом, не будь размазней, водится за тобой, Ларций, такой порок. Не в меру ты, префект, строптив, порой не воздержан на язык, гибкости не хватает.
Требуй! Выпрашивай! Моли! Хватай удачу!..
От подобных наставлений Ларций совсем загрустил. Пятьдесят лет прожил, каков есть, таков есть. Другое беспокоило — в приказе ни единого слова о возможном задании или назначении. Сингулярий, приглашенный в дом, тоже ничем порадовать не смог. Заявил, что префект гвардейской конницы Квинт Марций Турбон вызвал его, спросил, знаком ли ему прежний префект Корнелий Лонг? Гвардеец кивнул, сказал, что воевал под его командой в Дакии. Тогда Турбон приказал ему явиться в преторий, к вольноотпущеннику императора Ликорме. Там ему вручили пакет, изрядную сумму денег и приказали мчаться в Рим посуху. Что, как, зачем — никто не подсказал, даже Турбон был в неведении. Ликорма, конечно, знал, но известить не соизволил.
Делать было нечего, следовало готовиться к отъезду, а посетители все шли и шли. После полуночи, когда, казалось, поток доброжелателей окончательно иссяк, явился последний гость.
Ларций уже готовился ко сну. Зия, его радость и горе, заплетала косу. В тот момент в дверь поскреблись.
— Кто? — спросил хозяин. В его голосе ясно слышалась досада.
Снаружи послышался робкий старческий голос.
— Это я, господин.
Прокуратор? Главный распорядитель в доме?.. Ему‑то что надо?
Когда Ларций отворил дверь и с грозным видом шагнул в коридор, прокуратор от страха едва не лишился чувств.
— Зачем скребешься, старик? — гневно спросил хозяин. — Что тебя не спится?
Зия оставила косу, повернула голову и с брезгливым любопытством глянула в сторону двери.
— Прости, господин. Спальник не отважился побеспокоить тебя. Сказал, сам ступай, если такой смелый.
Ларций с нескрываемым раздражением спросил.
— Говори толком, что случилось? Стоит ли дело того, чтобы стучать в дверь, когда я готовлюсь ко сну?
— Мне показалось, стоит, господин. Верю, ты не прикажешь подвергнуть меня, старика, позорному бичеванию? Однажды Лупа уже приходил к нам заполночь…
— Кто?! — изумился хозяин.
— Да, господин, это опять он, дакский строптивец. Он потребовал разбудить тебя. Сказал, что это очень важно.
Зия, сидевшая на постели, обнаженная до пояса, подала голос.
— Сейчас не время, старик. Гони его прочь!
— Кого? — засмеялся прокуратор. — Аквилия Регула Люпусиана? Любимчика Адриана? Одного из первых богачей Рима?
— Нам дела нет до его богатств, добытых нечестным путем! — повысила голос Зия.
— Кому это нам, женщина? — спросил старик.
Ларций не выдержал, приказал наложнице.
— Помолчи, — потом задумчиво добавил. — Лупа, говоришь?.. Что ему надо?
— Он не сказал. Пояснил только, что дело срочное, отлагательства не терпит.
— Хорошо, проводи его кабинет. Разбуди Эвтерма, пусть присутствует.
— А я? — капризно напомнила о себе Зия.
— А ты ложись спать.
Женщина поджала губки.
Этот визит неприятно взбудоражил префекта. Давненько Лупа не навещал его дом. Когда‑то парень числился рабом Лонга, потом префект продал его сенатору Марку Аквилию Регулу, который обезобразил ему лицо. Затем случилось чудо — Регул воспылал необычайной любовью к искалеченному рабу, дал вольную и, что уже совсем невероятно, усыновил его и завещал свое состояние. Лупа стал именоваться Аквилием Регулом Люпусианом. Как ему это удалось, в Риме не спрашивали, однако публично обвинить любимчика самого Публия Адриана в убийстве и попытаться отобрать у него наследство сенатора никто не осмелился.
В последний раз Лупа тоже явился заполночь.
В ту пору они поддерживали доверительные отношения. Причиной была скончавшаяся жена Ларция Волусия, его личный раб Эвтерм и вообще — обстановка в доме, напоминавшая Люпусиану о юности, когда его, молодого мальчишку, взятого в плен в Дакии, Лонг спас от смерти, а Эвтерм от раздробления костей и других жутких пыток, которые ждали его в доме Регула, одного из самых гнусных доносчиков Рима. Только Лонгу и Эвтерму новоявленный богач позволял называть себя Лупой или «волчонком».
Ларций появился, когда Лупа и Эвтерм уже были в кабинете. Гость и раб держали друг друга за руки, видно, только успели поздороваться. В глазах у них стояли слезы.
Эвтерм посетовал, что волчонок давно не появлялся у них. Забыл, наверное, дорожку?..
Лупа пожал плечами, затем подошел к хозяину, протянул руки. Ларций пожал их, потом они обнялись, сели.
Лупа сразу перешел к делу — предупредил префекта, чтобы тот не возлагал больших надежд на этот приказ и сделал все возможное, чтобы остаться Риме.
— По крайней мере, не стоит спешить с отъездом в Парфию, — добавил гость.
Подобный совет настолько удивил хозяина, что в первое мгновение он не нашел, что ответить.
Лупа добавил, что эта поездка может печально закончиться не только для самого префекта, но и для всего семейства.
В этот момент без стука в кабинет вошла наложница.
Зия успела распустить волосы, накинуть столу. За эти годы она немного располнела, однако прежняя жуткая, темная красота и на этот раз поразила гостя. Прежде всего, в глаза бросались роскошные, до пояса черные волосы. Она обычно носила их распущенными, прически в виде завитков и корон, предпочитаемых худосочными уроженками Рима, Зия презирала. Лицо ее было соразмерно, рот идеально очерчен, при этом верхняя губка была чуть вздернута. Создавалось впечатление, что ее губы всегда раскрыты для поцелуя. Лупа попытался встать, однако Ларций жестом усадил его в кресло, а Зие приказал покинуть кабинет.
Женщина, выразительно стрельнув глазами в сторону гостя, пожаловалась хозяину, что маленький Бебий опять лазил в катакомбы, нарытые под холмом.
— Не по наущению ли Эвтерма мальчишка так распоясался?.. — спросила она и тут заметила Эвтерма, пристроившегося в дальнем углу кабинета. Она и бровью не повела, добавила.
— Прикажи дать сыну розог.
Хозяин мрачно глянул на нее, кликнул прокуратора. Старик будто стоял у дверей — тут же появился на пороге, спросил, чего изволите?
Ларций указал на женщину и распорядился.
— Выведи ее и проследи, чтобы она не торчала поблизости.
Когда Зия и раб вышли, Ларций пожаловался Лупе — совсем распоясалась! Если бы не Постумия и Эвтерм, она давно бы перевернула в доме все верх дном.
Эвтерм и на этот раз промолчал.
Лупа вздохнул.
— Эта напасть, Ларций, ничто по сравнению с той угрозой, которую таит этот приказ.
Ларций пожал плечами.
— Какая беда может ждать человека, которого сам император вызывает в ставку? Опала? Меня и так давно отстранили от дел.
— Смерть.
Ларций презрительно скривился.
— Не слишком ли, Лупа?
— Не слишком, префект. Очень даже не слишком.
Ларций натужно рассмеялся, поднялся и, заложив культю за спину, подошел к забранному прозрачным стеклом окну. Спросил оттуда.
— Вот прямо так и вызывают, чтобы казнить перед строем? — и уже не в силах сдержать раздражение, воскликнул. — Других забот у императора нет? На меня поступила жалоба? Донос? Если даже и так, откуда ты можешь знать об этом? За какие такие прегрешения меня ждет смерть?!
— Прегрешения отыщут, это пустяк. И как все случится, не знаю. Только сдается мне, что от имени императора зовут тебя в ставку твои прежние дружки.
— Какое ты, бывший раб, имеешь право совать свой нос в государственные дела?! Как ты смеешь называть «дружками» Лузия Квиета, Публилия Цельза, Авла Пальму, Луция Конста, лучших полководцев Рима? Ты полагаешь, что теперь, когда ты спутался с Адрианом, тебе все позволено?
Лупа ответил не сразу, взял паузу. Наконец промолвил.
— Мне дорога память о Волусии. Мне дорог Эвтерм, не побоявшийся ради презренного раба рискнуть жизнью. И ты мне дорог, Ларций, потому что когда‑то спас меня от смерти. Поверь, я сказал правду.
Вновь молчание, затем Лупа продолжил тихим, пустым голосом.
— Подумай о сыне, префект. Сам ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится, но подумай о Бебии.
— Каким же это образом, позвольте спросить, мне следует позаботиться о нем?
— Если решишь отправиться в Азию, немедленно дай вольную Эвтерму. Назначь его и меня опекуном Бебия. Заранее приготовь все документы об опеке. Распредели состояние, чтобы в случае чего твоя семья не осталась без средств существования.
— В случае чего? — выкрикнул хозяин.
Лупа, стараясь убедить хозяина, повысил голос.
— В случае беды! В этом вызове таится страшная угроза.
— Ты призываешь нарушить дисциплину, забыть о долге? Ты призываешь меня пренебречь приказом, который, по общему мнению, принес мне честь и уважение всего Рима? В своем ли ты уме, Лупа?
