Кричал маг, не глядя на ученика: последнее время он как-то опасался смотреть ему в глаза.
– Не бойся, великий Василид, без вина мы не останемся… (Слово «великий» Катон сказал с едва заметной иронией и повернулся к Флакку.)
Флакк дернулся и застыл, глаза его остекленели.
– Ты пойдешь к своему грязному, вонючему отцу и скажешь, чтобы прислал сорок амфор сладкого фалернского в святилище Феба-Аполлона. Великие пить хотят.
– Я пойду к своему грязному, вонючему отцу и скажу…
– Иди!
– Не останешься ты без вина, великий, – устало сказал Катон и вдруг зевнул, широко и шумно. – Скучно. Ты прав, Василид, – это черви, но давить их – тоже скучно.
Катон шел по улице, сопровождаемый любопытными, чуточку испуганными взглядами. Обрывки фраз, произнесенных сдавленным шепотом, доносились до его ушей:
– Мист![8] Посвященный мист Аполлона!
– Такой молодой, и уже мист?!
– Тише, тише… это же Катон.
– Марк Порций Катон? Потомок того самого?[9] Разрушителя Карфагена?
– Да тише ты! Порчи захотел? Щелкнет пальцами – и привет!
… Камень, жара и пыль – это Рим. Миллионный город, прожаренный солнцем, собирал толпы вокруг фонтанов, дающих лишь временное облегчение. Те, кто мог себе это позволить, устремлялись к общественным садам, где в тени и прохладе трактирщики раскинули свои навесы. Катон нашел уединенное местечко под таким навесом и устало сел на скамью, прислушиваясь к пустоте, медленно растущей в его груди. «Радость ушла… радость ушла… – билась в голове надоедливая мысль, а ей вторила другая: – Украли радость…»
Суетливый трактирщик подскочил и затараторил:
– Такая честь, такая честь… для тебя все бесплатно, заказывай что хочешь!
– Вина.
– Холодной воды? У меня ключевая, со льда…[10]
– Не надо.
Трактирщик не уходил. Опять! Одно и то же…
– У тебя есть конкурент, – уверенно заговорил Катон и обвел глазами окрестности. – Вон его шатер…
По мгновенной бледности трактирщика Катон понял, что попал в точку. Он продолжил, добавив в голос немного льда:
– Ты хочешь, чтобы он умер?
– Нет, нет, – замахал руками трактирщик, – этого совсем не нужно…
– Пожалуй, я пойду отдыхать к нему…
– Не надо, господин, – трактирщик стал совсем серым от страха, – здесь тебе будет спокойней…
– Проследи за этим. А если напьюсь… знаешь, куда меня отнести?
– Знаю, господин.
И Катон действительно напился.
При храме Аполлона тайно собирались жрецы разных храмов Рима, что было нарушением закона, запрещающего тайные собрания. Не исполнялся также и закон, согласно которому на любых собраниях должен присутствовать представитель Римского Народа. Впрочем, власти уже давно смотрели на такие нарушения сквозь пальцы.
Если бы представитель пришел, он увидел бы много любопытного. Рядом с почтенными служителями традиционных римских, греческих и некоторых восточных богов сидели непонятно откуда взявшиеся жрецы запрещенных культов Молоха, Беленоса, Луга[11] и других, за принадлежность к которым полагалась смерть.
Участников ночных собраний объединяла принадлежность к братству высших магов. Хотя название «брат» меньше всего подходило к членам этого странного сообщества, девиз которого можно было выразить так: «Каждый за себя, и все против одного». Только необходимость координировать усилия по воздействию на внешний мир заставляла их собираться вместе.
Маги бродили по святилищу, угощались около уставленных яствами столиков и ждали, когда капитул братства закончит свое отдельное заседание. Конечно, это было унизительно, и некоторые участники собрания открыто возмущались, но… как-то вяло. Капитул терпели потому, что каждый надеялся когда-нибудь в него войти и получить вожделенную возможность унижать остальных.
Капитул состоял из пяти магов и главы не имел: подчиниться одному для остальных было бы уж слишком… Говорили по очереди, решения принимали только единогласно.
Очередь говорить выпала старейшему магу капитула, друиду Вигеториксу, тайному служителю Беленоса. Впрочем, в миру Вигеторикса звали Паниск[12] и промышлял он торговлей мулами. Белоснежную бороду, непременную принадлежность друида, он при этом отвязывал.
– Так он и вправду так хорош, как о нем рассказывают? – спросил Вигеторикс.
– Да! – ответил Василид. – Он совсем не ошибается и никогда не прибегает к иллюзии. Здесь, между своими, мы можем признаться, что половина всех наших чудес – обыкновенные фокусы…
– Что уж там половина, – хмыкнул краснобородый пуниец[13] Гамилькар, жрец Молоха, – почти все!
– Это у кого как, за себя говори, – жеманно огрызнулся Анаксимен, завитой и надушенный жрец Асклепия[14].
– Хи-хи-хи, – тоненьким голосом засмеялся кастрат Апепи, жрец Исиды[15], – а кто говорящую змею публике показывал?!
– Ну и что? – обиделся Анаксимен. – Змея была настоящая! Почти…
– Братья, братья, не будем ссориться! – призвал магов к порядку Василид. – Все мы знаем, как это происходит. Сначала сила дается нам легко и чудеса почти всегда получаются; потом сила исчезает и приходят существа, которые ее давали. Они предлагают сделку… э… скажем так, посвящение, и сила возвращается, но уже под контролем… э… этих существ. Если… существа… нами довольны, то сила возрастает, а если нет – убывает. У всех ведь так?
Ответом ему было молчание, видимо, так было у всех.
– У Катона сила хлещет через край и не кончается! У него не бывает этих досадных «почти»! На моей памяти ничего подобного не случалось, а ведь я вырастил тридцать семь магов! – с жаром говорил Василид.
– Расскажи, какой он? – задумчиво попросил Паниск-Вигеторикс.
– Ну, он горд, высокомерен…
– Мы все такие! – отмахнулся Паниск. – Что его отличает от других магов?
Василид задумался, стараясь припомнить, потом неуверенно заговорил:
– Он не умеет лгать. Всегда доискивается правды. Справедлив даже с врагами…
– Девственник?
– По-моему, да… И еще: однополый эрос вызывает у него какое-то патологическое омерзение, не выносит даже намеков.
– Понятно, – Паниск с важностью помахал привязанной бородой. – Наш – только не обижайтесь на правду! – наш э… Хозяин стремится сам подчинить человека милым и естественным слабостям – удовольствиям, которые мы все так любим. Для Хозяина это дело чести, что-то вроде спорта. Второй ученик ведь не блещет успехами?
– Флакк? На уровне рыночного фокусника.
– И какой он, этот Флакк?
– Обычный человек, стремится взять от жизни все… довольно дрянной мальчишка, между нами.
– Вот видите! Хозяину просто неинтересно с ним возиться; он, так сказать, уже готовый результат. Вспомните, какие жертвы мы приносили во время… посвящения.
Присутствующие поморщились: воспоминания никому радости не доставили.
– Итак, – продолжил Паниск, – достопочтенный Василид предлагает провести досрочное посвящение своего ученика…
– Я против! – пискнул Апепи, которому за всю жизнь не удалось воспитать ни одного порядочного мага. – Пусть все идет своим чередом!
– Да, собственно, голосования и не нужно, – смущенно сказал Василид. – У меня был контакт…
Все разом поскучнели, задвигали креслами, только огненнобородый Гамилькар захохотал, грозя пальцем Василиду:
– Ну Василид, ну хитрец! Если бы мы все проголосовали за посвящение, получилось бы, что великий Василид великого мага вырастил! А у него, оказывается, контакт был! Хозяин приказал – говорить не о чем! Ха-ха-ха!
Василид притворился, что не обижен, и деловито сказал:
– Подготовьте все. Подходящая статуя у кого-нибудь есть?
– У меня, – откликнулся Анаксимен. – Новенькая, только из мастерской, в два человеческих роста. Аполлон, между прочим.
– По такому случаю, – с необычайной мягкостью в голосе сказал Паниск, – хорошо принести в жертву младенца. Или, на худой конец, девственницу. А?
– Указаний не было, а проявлять инициативу… сами знаете, – сухо сказал Василид.
Судя по мрачным физиономиям, знали все.
– С этим решили, – подвел итог Паниск. – Что у нас вторым вопросом? Засиделись мы, маги ждут.
– Подождут, – сурово отрезал Василид. – Второй вопрос их тоже касается. Второй вопрос – христианство. Мы все хорошо поработали, проводя в императоры Деция[16], на которого можно исподволь влиять, подталкивая к нужным решениям. Он сделает все, что мы захотим; надо только определиться, чего мы от него хотим.
– Как это «чего»?! – задохнулся от возмущения Гамилькар. – Истребить всех сакрилегов под корень, и все! Я всегда за простые решения!
– А я с самого начала возражал против кандидатуры Деция, – подал голос Апепи, – слишком уж он положительный, ну просто человек без недостатков! Сорвется, что будем делать?
