Оставив Бухару в руинах, Чингисхан по долине Согдианы направился к Самарканду. Предатели открыли ему ворота и без боя сдали город. Так же поступили и в городе Балхе. Но ни в том, ни в другом случае добровольная сдача не спасла жителей города от насилия и грабежа. Дальше Самарканда Чингисхан не пошел, но отправил Тули с семидесятитысячной армией взять Хоросан, а два летучих отряда во главе с Джебе и Субедеем-багатуром преследовали Мухаммеда, который скрылся в Нишапуре. Проигравший войну и не имеющий поддержки Мухаммед бежал к Каспийскому морю, где в прибрежной деревушке Астара и умер от приступа пневмонии, передав власть своему сыну Джелал-ад-Дину. Тем временем Тули вместе со своим войском вошел в провинцию Хоросан и взял штурмом Нессу, после чего появился перед крепостными стенами Мерва. Воспользовавшись изменой жителей города, монголы захватили его и по свойственной им манере разграбили и сожгли город. Из Мерва Тули отправился в Нишапур, где столкнулся с чрезвычайно упорным сопротивлением. Четыре дня жители отчаянно сражались на стенах и улицах города, но силы были неравные; город был взят, и, за исключением четырехсот ремесленников, оставленных в живых и отправленных в Монголию, остальные мужчины, женщины и дети были зверски убиты. Герат избежал судьбы Мерва и Нишапура, открыв свои ворота монголам. На этом этапе своего продвижения по городам Азии Тули получил приказ от отца присоединиться к его армии в Бадахшане. Чингисхан собирался после небольшого перерыва, во время которого он захватил Газни, возобновить преследование Джелал-ад-Дина. Получив подкрепление, Чингисхан настиг Джелал-ад-Дина, который со своими турками укрепился на берегу реки Инд. Хотя войска Чингисхана сильно превосходили армию Джелал-ад-Дина по численности, турки фанатично защищались. Только когда монголы разгромили их наголову, фактически уничтожив почти всех, оставшиеся в живых в смятении бежали. Джелал-ад-Дин, видя, что битва проиграна, вскочил на свежего коня, погнал его к реке недалеко от поля битвы и бросился в воду. С восхищением смотрел Чингисхан на этот отчаянный поступок своего врага и без сожаления увидел, как вынырнувший всадник выбрался на противоположный берег. Некоторое время спустя Чингисхан снова пошел по следам Джелал-ад-Дина, бежавшего на этот раз в Дели, но, поняв, что тот неуловим, монголы вернулись в Газни, по дороге опустошив провинции Лахор, Пешавар и Меликпур. Здесь Чингисхану сообщили о том, что жители Герата свергли правителя, которого назначил Тули, и на его место поставили своего человека. Чтобы подавить восстание, Чингисхан отправил армию в восемьдесят тысяч человек. После шестимесячной осады Герат был взят. Целую неделю не прекращались убийства, пожары и грабежи. По свидетельству очевидцев, 1 600 000 человек были замурованы в стены города. Отомстив, Чингисхан вернулся в Монголию через Балх, Бухару и Самарканд.
Появление в Европе. Пока происходили эти события, Джебе и Субедей-багатур со своими отрядами прошли через Азербайджан и весной 1222 года вторглись в Грузию. Здесь они разбили объединенные силы лезгинов, черкесов и кипчаков и пошли на Астрахань, преследуя остатки кипчаков вдоль Дона. Монголы разгромили и половцев, которые бежали на Русь. Русские князья были встревожены появлением загадочного врага. Однако Мстиславу, князю Галицкому, удалось уговорить их собрать на берегу Днепра объединенную армию. Здесь он и встретил посланцев из монгольского лагеря. Даже не выслушав их, Мстислав казнил посланцев. Монголы ответили на это событие такими словами: «Вы хотели войны, вы ее получите. Мы не причинили до этого вам никакого вреда. Бог беспристрастен, он рассудит нас». В первой же битве у реки Калка славяне были полностью разбиты, и остатки армии бежали от победителей, а те, опустошив Волжско-Камскую Болгарию, удовлетворенные добычей, вернулись по реке Ахтуб в Среднюю Азию, где и соединились с основной армией монголов.
Оставшимся в Китае монгольским войскам сопутствовал такой же успех, что и армиям в Западной Азии. Монгольская империя была расширена за счет нескольких новых завоеванных провинций, лежащих к северу от Желтой реки, за исключением одного-двух городов. После смерти императора Сюинь-Цзуна в 1223 году Северная китайская империя практически прекратила свое существование, и границы Монгольской империи почти совпали с границами Центрального и Южного Китая, управлявшегося императорской династией Сун.
По возвращении из Центральной Азии Чингисхан еще раз провел свою армию по Западному Китаю. Во время этой кампании астрологи сообщили Чингисхану, что пять планет находятся в неблагоприятном соответствии. Суеверный монгол посчитал, что ему грозит опасность. Под властью дурного предчувствия грозный завоеватель отправился домой, но по дороге заболел и вскоре умер (1227 год). В своем завещании Чингисхан назначал своим наследником третьего сына Угедея, но до тех пор, пока тот не будет провозглашен Великим ханом (императором), смерть Чингисхана должна храниться в тайне. Похоронная процессия двинулась из стана Великой Орды на север, к реке Керулен. Завещание монгольского властителя выполнялось с такой тщательностью, что людей, попадавшихся навстречу процессии, убивали. Через родное становище его тело пронесли жены, и в конце концов он был похоронен в долине Керулена.
Так закончился путь одного из величайших завоевателей, когда-либо живших на земле. Родившись в маленьком монгольском племени, он, сын рядового вождя, добился того, что его армии победоносно прошли от границ Китая до берегов Днепра. Хотя созданная им империя в конце концов распалась как из-за неумелого правления последующих монгольских властителей, так и вследствие объективных исторических закономерностей, она оставила многочисленные свидетельства своих побед над другими народами. Одним из таких свидетельств является присутствие турок в Европе, вытесненных из Центральной Азии монгольскими завоевателями.
Глава 1
СТРАХ ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА
Они зовут меня Кара-Чоно, Черный Волк. Однажды утром я шел вниз по течению реки, как часто хожу по утрам вниз по течению, ступал голыми ногами по мокрой от росы траве, как это всегда бывало по утрам, и мечтал о рыбе, которую хотел наловить. Хорошо об этом мечтать в утренней тишине — она словно замерла в кустах и траве долины. Иногда ветерок треплет ветки и стебельки, тогда они легко-легко подрагивают, как девушка от первого поцелуя.
Над рекой поднимался туман.
Вскрикнула птица.
Где-то хрустнула ветка.
Вскоре я достиг того места, где давным-давно ураган вырвал с корнями гордый кедр, росший на крутом берегу. По его стволу я перебежал речку почти до того места, где из воды торчала верхушка дерева. Здесь я уселся, опустил уду с наживкой в голубой Керулен и опять стал мечтать о рыбах, которые мне попадутся.
Я был счастлив.
У другого берега, на мелководье, неподвижно стояла серая цапля, а повыше открывался молчаливый и загадочный черно-зеленый лес, из-за которого выкатывалось солнце. Стоило мне оглянуться, и я увидел бы нашу орду: тонкие дымки стрелами уходили в небо. И пока сонные еще кони стряхивали морось со своих грив, скот уже удалялся в сторону тучных пастбищ. Вслед за рогатыми, тесно сбившись друг к другу, семенили блеющие овцы.
И тут я поймал первую рыбину, а потом вторую и третью, когда вытащил из воды четвертую, я улыбнулся моей отлетевшей мечте о богатом улове.
Счастье мое все ширилось в груди.
Я убил рыб ножом, нанизал их на кожаный ремешок и привязал к крепкой ветке. Они были красивыми даже теперь, когда жизнь покинула их.
У одинокой цапли вырвался из горла хриплый крик, голова ее хищно и злобно задралась вверх.
Потом она торопливо оставила мелководье и возбужденно заторопилась к красным лилиям, которые цвели в тени леса.
Обернувшись, я посмотрел в сторону нашей орды. Вон юрта моего отца, вон соседские, а дальше — вязовая рощица. За ней темная пропасть и потом уже цепочка холмов, с которых видна тянущаяся к самому горизонту бескрайняя степь.
Не успела еще цапля подлететь к ближайшему дереву, как я заметил группу всадников, которые, громко крича и угрожающе размахивая копьями, мчались вниз по холму. Мне показалось даже, что до меня донесся их смех. Да, они смеялись. Солнце слепило им глаза — они скакали прямо против солнца, и лица их отливали красноватой бронзой.
Их и впрямь охватило веселье. Теперь я слышал их смех отчетливо. Может быть, смеялись над женщинами и детьми, в страхе спрятавшимися в юртах или бросившимися врассыпную по кустам, где они дрожали, как листья на ветру, и причитали; или над стариками, которые словно замерли в нерешительности на том месте, где их застало появление всадников; или над парнями, которые отгоняли скот подальше в степь, чтобы и его спасти, и самим не погибнуть. Они смеялись, эти невесть откуда взявшиеся чужие всадники, смеялись с издевкой и презрением к нам.
