всем взрослым: и тогда, когда над ним издевались, и теперь, когда все начали его бояться.
Но краски почему-то скоро погасли и погрузились во мрак. Раздражение и ненависть всё чаще давали о себе знать. Страх, который он внушал своим одноклассникам, стал казаться Степану недостаточным возмездием за всю ту боль, которую год за годом ему причиняли люди. Обиды, даже давно забытые, теперь вспоминались и поднимались из самых глубин души, сбивались в тяжёлый камень и мешали свободно дышать. Все мысли его были заняты местью, которой он наслаждался, которую он смаковал.
– Ты теперь проклятый… Все теперь видят лишь твоё уродство: тупость и трусость, которые раньше тебе удавалось скрывать за пышным чубчиком, – презрительно процедил Степан, проходя однажды мимо Красавчика.
Свита подпевал, состоящая из мальчиков и девочек, не самых умных и не самых честных, тут же рассеялась, как будто совсем ещё недавно они не заглядывали в рот своему кумиру и не поддакивали каждому его слову.
Степан усмехнулся: «Наконец-то и ты узнаешь, что такое одиночество…» Но и этого было мало. Всего было мало. Забитый и обычно молчаливый, он теперь ходил расправив плечи и постоянно говорил всем гадости. Пользуясь ужасом, который неизменно появлялся у всех при виде чёрных набухающих капель в уголках его розовых глаз, он пророчил всем скорую смерть, страшную, мучительную боль, позор и всё, что мелькало в этот момент в его полыхающей голове. А потом громко смеялся, когда одноклассники шарахались от него и прятались по углам.
Однажды в бесконечном школьном коридоре Степан столкнулся с девочкой из своего класса, она шла глядя себе под ноги и что-то тихо шептала под нос.
– Вот, мышь серая! Ты что совсем одичала?! – зло закричал на неё Степан из-за того, что она не уступила ему дорогу. – Смотри, и тебя прокляну! Со всеми вами давно пора кончать…
Девочка вздрогнула, взметнулись ресницы, открыв удивлённые круглые, как у мыши, глаза. Печально посмотрела на Степана и юркнула в сторону. А он остался стоять, пригвождённый внезапной мыслью: «Что я творю?! Кем я становлюсь?! Что со мной происходит?!»
Степан знал, что до того, как он пришёл в этот класс, главной мишенью была она, эта маленькая, хрупкая девочка в сильно изношенном платье. Над ней издевались, срамили за нищету, бойкотировали всем классом и в глаза прозвали Серой Мышью.
…Прозвенел звонок, коридор опустел. Из классов уже звучали монотонные голоса учителей. А Степан всё стоял на том же месте. «Что со мной? Какой ужас! Надо остановиться! Надо срочно остановиться! Я не хочу стать таким же, как они со мной…»
Чернота начала заливать его лицо и руки. В голову вдруг вонзилась непонятная, пугающая мысль, будто её произнёс чужой, незнакомый голос: «Либо ты их, либо мы тебя…» И тогда же впервые мальчик увидел, что капли, попавшие на одежду, выглядят как чёрные, скорченные силуэты. Кого-то жуткого, отталкивающего, но завораживающего.
С этого дня мальчик наглухо замкнулся в себе: машинально посещал уроки, не слыша, что говорили учителя, ел, не чувствуя вкуса, бродил по улицам, не узнавая мест, где проходил, спал, не ощущая отдыха. Чем дальше, тем яснее он понимал, что чернота не его сила и защита. Она расползлась внутри него, захватила его и управляла им, его мыслями и чувствами. И вырваться от неё он не мог и не знал, как освободиться. Обратной дороги у него не было…
«Ты должен отомстить. По-настоящему. Ты должен умереть, чтобы отравить всем жизнь. Чтобы все жалели, чтобы все страдали…» – неотступно в его голове теперь пульсировала мысль о самоубийстве.
Степан пытался сопротивляться ей, чувствовал её чуждость, пытался убежать от неё. Но как?!
«Я хочу жить! Я хочу узнать, что такое счастье!» – плакал мальчик, но по лицу его лишь растекалась чёрная слизь.
«У тебя есть выбор. Хочешь жить – живи, существуй, терпи и дальше. Но ты лишишься всего… Вместо тебя уйдёт другой, тот, кто тебе дороже жизни…»
От этих мыслей, которые нашёптывал холодный, злорадный голос, Степана бросало в дрожь. Он понимал, что попался в ловушку.
– Стёп, ты почему не пошёл сегодня в школу? Ты не болен? – спросила мама, но тут же, не дав ему ответить, добавила: – Посмотри, пожалуйста, за братиком, мне нужно сделать только один звонок…
– Мне некогда! – зло выкрикнул Степан и, хлопнув дверью, выскочил на лестничную площадку, а затем на улицу.
В серых дворах застыла серая осень. С Невы дул ледяной, влажный ветер. Подставив лицо ему навстречу, Степан долго бродил по подворотням вдоль реки. Напряжённая борьба мыслей и чувств не давала покоя, мучала его, причиняла боль. Хотелось найти выход, хотелось убежать… Но останавливала одна непоколебимая правда: единственный человек, который был ему дороже жизни, – это мама. Несмотря на обиду. Несмотря на её безразличие и пустой взгляд. «Если не я, тогда она…»
«Вот ты и сделал свой выбор. Это совсем не сложно… Зачем обманывать себя пустыми мечтами? Ты никому не нужен! Даже ей… Той, которая тебя родила. Завтра ты придёшь к Неве, поднимешься на Литейный мост и освободишься от всего…»
…Надвинув на лицо капюшон серой толстовки, Степан вышел из дома и плотно закрыл за собой дверь. Сегодня он уходил навсегда. Последний его путь был в один конец.
В душе больше не бушевала буря, не было сожалений. Задавленная в чёрные тиски, она перестала биться. Надежды на свободу не оставалось. Ненависть заполнила всё его существо. Степан, глядя под ноги, шёл знакомой дорогой через дворы к Неве. Холоднее и пронзительнее становился ветер. Смерть приближалась. До неё оставалось всего несколько шагов…
Привычно оглядевшись по сторонам, Стёпа перебежал проезжую часть набережной и ступил на серый гранит.
«Да уж… смешно бояться попасть под колёса, когда пришёл топиться», – машинально усмехнулся он и зашагал к мосту.
– Совсем безрукий! Ты видел, как он рисует?! Просто позорище! Всё у него размазывается, течёт… – брезгливо сказала пухленькая, нарядная девушка и поглубже закуталась в шарф.
– Художник от слова худо… – манерно откликнулся её долговязый собеседник.
– Безобразие! Кто-то всю жизнь учится, творит, умирает в безвестности! – тряся головой, говорила своей собаке пожилая женщина, прошедшая следом за парой. – А этот маляр стоит на всеобщем обозрении и марает бумагу. Возмутительно! Позор для настоящих художников!
Стёпа, привлечённый этими репликами, обернулся и увидел человека в мешковатом, коричневом пальто, из которого торчала голая, красная от холода шея. На ветру трепыхалась его тонкая, очень длинная и очень растрёпанная седая косичка. Старик привалился к гранитному парапету, всматриваясь
