состав и провёл мать перед шеренгами.
— Вот эти, — показала она пальцем на насильников.
— Три шага вперед! — приказал ротный, расстегнув кобуру «ТТ».
Двое, понурясь, вышли, а третий отказался.
— Да пошел ты, — харкнул на землю.
В ответ грянул выстрел. Бывший зек рухнул на землю, посучил ногами и затих.
Подельников Лосев приказал взять под стражу и вместе с женщиной и ребенком отправил в штаб. Вскоре оттуда нагрянул особист на мотоцикле и взял с Николая объяснение. Пряча бумагу в полевую сумку, спросил:
— Зачем одного расстрелял сам?
— Чтоб другим было неповадно, — буркнул лейтенант. — По военному времени имею право.
— Ну-ну, — хмыкнул контрразведчик и укатил обратно.
Ночью поступил приказ о начале наступления, утром Лосев повел роту в атаку. В спину никто не выстрелил, поставленную задачу штрафники выполнили. Потом были ещё бои, переменный состав менялся. Сорок третий год Николай встретил старшим лейтенантом и был принят в ряды ВКП(б).
На Дону получив контузию, попал в госпиталь. После выписки назначили начальником штаба штрафного батальона 1-го Украинского фронта. Во время Львовско-Сандомирской операции [1] командир батальона погиб при бомбежке, Лосев занял его место. Победу встретил в Бреслау.
И теперь вместе с заместителем Каламбетом и начальником штаба Орешкиным возвращался из штаба дивизии, куда отвозили списки личного состава. Штрафные подразделения упразднялись, переменный состав подлежал реабилитации с последующим направлением в другие части или демобилизации. Постоянный зачислялся в резерв до особого распоряжения.
В штабе случайно узнали, что на Мензель-штрассе поляки открыли ресторан. Орешкин предложил там отобедать.
— Командир, ты когда последний раз был в ресторане? — начштаба спросил майора, когда, выйдя из здания, шли к машине.
— Не приходилось, — пожал тот плечами. — Сразу после школы училище, потом война.
— А ты? — взглянул Орешкин на Каламбета.
— За неделю до неё. Обмывал с сослуживцами очередное звание.
Каламбет был самым старшим из троих. Войну начал капитаном, под Харьковом. За отход с позиции был разжалован в лейтенанты и после этого сам напросился в штрафбат, где дорос до заместителя командира батальона. Орешкин же до недавнего времени являлся ротным, штаб возглавил на подступах к Бреслау. За время совместной службы все притёрлись друг другу, отношения были, можно сказать, дружеские.
Вскоре выехали к перекрестку, по булыжникам цокал копытами эскадрон казаков. Сразу за командиром в первом ряду растягивал меха гармошки чубатый парень в кубанке.
Ты ждёшь, Лизавета, От друга привета. Ты не спишь до рассвета, Всё грустишь обо мне. Одержим победу, К тебе я приеду На горячем боевом коне!
— душевно выводил чистый высокий голос
Одержим победу, К тебе я приеду На горячем боевом коне!
— дружно потягивала ещё полтораста глоток.
— Хорошо поют, черти, — притормозил Лосев, пропуская всадников, и свернул направо.
— Точно Мензелыптрассе, — указал Орешкин на надпись готической вязью на стене разбитого до нижних этажей дома.
— Эта вроде целее других, — оценил с заднего сидения Каламбет.
Многие дома на улице действительно сохранились, как и трамвайные пути, и посеченные осколками деревья (на некоторых зеленели листья). Людей на тротуарах здесь было чуть больше, а транспорта меньше. Часто попадались открывшиеся магазины и лавки. Иногда — «блошиные рынки». Там что-то меняли, продавали и покупали местные обыватели.
— Хозяйственный всё-таки народ фрицы, — покосился на них Лосев. — Вчера воевали, сегодня уже торгуют.
— Это силезские немцы. Изначально, в десятом веке, Бреслау звался Вроцлавом, и тут жили поляки. Затем их вытеснили германцы, — со знанием дела поведал Орешкин, в прошлом студент истфака.
— Тогда ясно, почему город передаем «ляхам», — хмыкнул Каламбет. — Они дадут этим силезцам жизни.
— Что-что, а загребать жар чужими руками умеют, — согласился Лосев. — Те ещё вояки.
Союзников все трое не уважали, на что имелись причины.
Во время Висло-Одерской операции армия Войска Польского особой отваги не проявляла, а порой срывала поставленные перед ней задачи. При наступлении на Сандомирском плацдарме в составе 1-го Украинского фронта её части не смогли прорвать на порученном участке немецкую оборону. За них это сделали штрафники. Тогда батальон Лосева потерял половину личного состава, и Николай после боя дал в морду польскому комполка.
На следующий день остатки штрафбата перебросили на другой участок, операция продолжалась. После её окончания батальон пополнили, и дивизия, которой тот был придан, в составе других двинулась на Бреслау. История последствий не имела.
— Вроде то, что нам нужно, — сказал Орешкин, заметив на одном из зданий вывеску «Restauracja Konspira».
Юркая машина пересекла трамвайные пути и, развернувшись, подъехала к ресторану. У тротуара стояли трофейный «опель» и наша «эмка», припарковались рядом. Лосев заглушил двигатель, вышли из кабины. Одернув гимнастерки под портупеями, направились к двери. За ней были небольшой холл. Сдав фуражки гардеробщику, поднялись по ступеням на второй этаж в зал. Под высоким потолком плавал табачный дым, слышался веселый смех и звяканье приборов. В центре на небольшой круглой сцене аккордеонист со скрипачом исполняли вальс Шуберта.
— Ничего шалман, прямо как у нас в Одессе, — растянул в улыбке губы Каламбет.
Рядом тут же возник сухонький официант в белой накрахмаленной куртке:
— Цо паны бажают?
— Выпить и поесть, — ответил Лосев.
— Пшепрашем, — указал рукой на освободившийся столик у окна, с которого второй официант убирал посуду, а когда гости расселись, поспешил выполнять заказ. Спустя короткое время на столе появились холодные закуски, домашней выпечки белый хлеб и графин янтарной зубровки. Каламбет, вынув пробку, тут же наполнил стаканы. Молча сдвинув, выпили, налегли на закуску.
Как только всё съели, официант доставил горячее — красный наваристый борщ и рубленые бифштексы с молодым картофелем, посыпанным укропом. Под них приняли по второму.
— Да, так жить
