— Молодой человек, — наставительно заявила Като, снизу вверх глядя в его красивое наклоненное лицо, — У меня есть муж и было два любовника.
— Ну вашему мужу, мадам, не грешно и шею свернуть, — хмыкнул Григорий. — А что касается первого любовника, то весь Петербург знает, кто и зачем вам его привел. У папаши деревенька была под Москвой, так вот, нашей корове тоже быка для приплода водили и развратницей ее никто не считал.
«Грубо, но точно», — усмехнулась Екатерина. Она предпочла бы, чтоб он этого не говорил, но знала, что сама вызвала своего нового возлюбленного на откровенность.
— Что же до второго, — голос Орлова снова зазвучал хрипло, — То ничего не могу о нем сказать ни хорошего ни плохого, потому как не встречал, но ежели встречу, — Григорий облизнул неожиданно пересохшие губы, — не обессудьте, ребра ему пересчитаю.
Като сдвинула брови к переносице.
— Я оставила его, — твердо сказала она, беря Григория за руку. — И он этого не стоит. Но, если пересчитаешь, буду благодарна. — великая княгиня укуталась в его кафтан и положила подбородок на свои колени. Ей было уютно и тепло.
— Семечки кончились, — сказал через минуту Григорий, скомкал кулек и метким движением послал его в ближайшую водосточную трубу. — Пошли что ли?
Они спустились вниз через чердачное окно, выходившее прямо на крышу. В комнатах заведения все было перевернуто вверх дном. Екатерина забрала свой плащ и вуаль в той самой «отдельной камер», которая так не нравилась ее спутнику, а затем прошествовала на второй этаж, где невесть почему застрял Григорий.
Найдя здоровенную корзину с изящной тонкой ручкой, специально стоявшую на окне с декоративными цветами, он вытряхнул из нее пыльные шелковые розы и принялся укладывать на дно оставшиеся после полицейского погрома бутылки с венгерским и красным итальянским алиатико, фрукты и эклеры, разложенные в плетеных из серебряной проволоки вазочках и расставленные на маленьких круглых столиках у диванов и кресел.
— Что ты делаешь? — Озадаченно спросила великая княгиня.
— Я заплатил, — мрачно ответил он, уталкивая в корзинку легкие закуски, предварительно завернутые им в хрустящую белую бумагу, которой продавцы цветов обычно гофрировали свой товар. — Я не во дворце живу, чтобы харчами пробрасываться…
Като ахнула. Никто из ее знакомых не позволил бы себе подобной выходки. Тем более в присутствии дамы. «Кажется, Парас права: у него действительно не все в порядке с головой!»
— И после этого вы отказываетесь взять деньги? — С тихой злобой в голосе процедила она.
— Мадам, — Григорий на мгновение прервал увлекательный процесс запихивания и перестал пыхтеть, — Возможно, я странный человек, но я человек с принципами. Если вам угодно впредь знаться со мной, извольте их уважать. Идемте, мне еще до Летнего вас тащить. Ума не приложу, как мы пройдем через караулы. Сегодня измайловцы дежурят.
С этими словами Орлов взял ее за руку и, перехватив другой рукой корзинку, двинулся по направлению к выходу.
* * *
На улице было еще довольно темно, хотя небо на востоке начинало сереть. Кареты графини Брюс, которая привезла Екатерину на окраину города, уже давно не было. Кучер, испугавшись полицейского налета, предпочел вернуться домой. Идти через весь город пешком оказалось не столько далеко, сколько страшновато. Бесконечные дыры дворов, черные подворотни, в которых маячили какие-то тени, не внушавшие великой княгине никакого доверия. Она шагала, крепко вцепившись в руку своего спутника, который казался ей сейчас единственной в мире защитой.
Пару раз на них из-за углов выскальзывали какие-то бесформенные силуэты, но оценив издалека угрожающую фигуру прохожего, предпочитали также беззвучно исчезнуть, не приближаясь.
Хуже дело оказалось с будочниками. Эти ночные стражи порядка, хоть и не рисковали далеко отходить от своих деревянных скворечников, раскрашенных в черно-белую полосу, но на родной территории чувствовали себя хозяевами. Дважды Григорию и его спутнице даже угрожали задержанием и препровождением в участок за нарушение распоряжения генерал-губернатора об «обязательном хожении по городу в темное время с фонарем».
— Я с фонарем, — неизменно отвечал Орлов, показывая издалека бесформенный силуэт корзинки. — Только он у меня потух, вишь ты. А огнива нет, — и дергал великую княгиню за руку, заставляя бежать от будочника, как можно быстрее.
Несколько раз его узнавали и благодушно пропускали со словами:
— Тише! Это же Гришан Орлов со своей бабенкой идет. Расступитесь ребята.
На перекрестки Лиговки и Сенного спутник Като вдруг разозлился и ответил, что фонарь у него под глазом, а если будочник любопытствует, то он легко может и ему сделать такой же. Страж разразился бранью, начал свистеть в свисток и трещать трещоткой, призывая к себе товарищей, так что великая княгиня и ее ночной защитник насилу унесли ноги от разгневанных блюстителей городского спокойствия.
Отдышавшись, они пошли тише, и Екатерина вдруг ощутила, что после испуга ее захлестывает азартное веселье. Она ни разу в жизни не видела Петербурга таким. Казалось, ночной город полон совей необычной, притягательной, но скрытой от обычных людей жизни. В погребах, чьи низкие оконца выходили на улицу, слышались голоса и смех, а иногда и бражные песни. Вверху над головами то стукала ставня, то раздавался плач разбуженного ребенка, то за неплотно задернутой занавеской склонялись друг к другу чьи-то силуэты в слабом колыхании свечки. Остальной город спал, и на фоне его сна эти звуки особенно остро волновали Екатерину.
— Чему вы смеетесь, сударыня? — Сердито спросил Орлов, которому изрядно надоело тащить спутницу, отстававшую от него на каждом шагу.
— Я никогда не была в борделях, никогда не гуляла по крышам, и никогда не шаталась по Петербургу в такой час, — ответила она. — Чего же вы хотите от дикаря, впервые увидевшего большой корабль?
— Я хочу поскорее доставить вас домой. Без приключений, — вздохнул Гришан, — Хотя, видит Бог, мадам, — смягчившись добавил он, — ничего на свете я не желал бы сейчас сильнее, чем показать вам наши пиратский бриг.
На подступах к Летнему дворцу Орлов повел Като какими-то невообразимыми зигзагами, прокладывая маршрут так, чтоб обогнуть расставленные на ночь караулы.
— Куда вы меня тащите? — Возмутилась великая княгиня, — Ведь дворец там. Что это за подворотни?
— Терпение, мадам, не годится, чтоб нас схватили уже у цели. — Григорий не дал спутнице вырвать руку и, как бабочке на огонь, устремиться в первый же просвет между домами, сквозь который открывался вид на императорскую резиденцию.
— Вот сюда. Влезайте на этот ящик у стены. Еще чуть-чуть. Дайте руку, тянитесь. Вот вы и на месте. Ваш дворец, как на ладони, век бы на него не смотрел.
Перевалившись через низкую кирпичную стенку, Като не поверила своим глазам. Только что она стояла на перевернутых ящиках в каком-то грязном дворе у глухого забора, обозначавшего тупик. А теперь ее ноги касались рыхлой земли дворцовой клумбы. Перед ней простирался по-утреннему тихий парк, в котором она сотни раз гуляла вот по этому самому месту, мимо этих самых вазонов с фиалками и даже не подозревала, что к невысокой, отделанной камнем балюстраде с другой стороны вплотную примыкают городские дома.
— А хорошо, мадам, иметь провожатого из караульных? — Засмеялся Григорий, перелезая вслед за ней. — Я же говорил, что нашел бы способ с вами встретиться в безопасном месте. Стоило вам только на это намекнуть. А вы вон куда отправились!
— Зато вы подарили мне поистине незабываемую ночь, — заявила Екатерина, разглядывая свои, превратившиеся в ничто от путешествия по городским улицам, шелковые туфли. — Я их сожгу. Сейчас же. В камине.
— Зачем? — Не понял Григорий.
— А вы хотите, чтоб я их сохранила как память? — Великая княгиня рассмеялась. — В детстве, в Штеттине я дружила с уличными мальчишками, но никак не предполагала, что с годами это войдет в привычку.
— Вы можете называть меня, как угодно, — сказал Орлов, ставя свою корзинку на сырой от утренней росы песок дорожки. — Но я не потерплю, чтоб наши отношения вы считали дружбой. — он удержал Екатерину возле себя и, взяв ладонями ее лицо, с силой прижался губами к дразнящему маленькому рту цесаревны. — Дружат, мадам, дети.
Като вырвалась через несколько минут.
— Вы с ума сошли! Кто вам мешал целоваться в городе? — Запоздало возмутилась она.
Но ее спутник, справедливо решив, что дальше она справится сама, уже исчез за кустами.
Великая княгиня прижала холодные пальцы к мгновенно распухшим губам и, улыбаясь своим мыслям, побрела к южному крылу, где располагались ее покои. В цокольном этаже была маленькая дверка, через которую она исчезла вчера вечером и намеревалась вернуться сейчас.
