— С кем же торговать станешь? Чем кормить народ будешь?
— Сильный мечом — и в торговле силён.
— Но для того, чтобы народ вокруг себя собрать, надо сначала накормить его. Кто за тобой пойдёт, если у тебя будут амбары пусты?
— Ай, неучёный ты, — с досадой отмахнулся Якши-Мамед. — Тебе не понять того, о чём я говорю. Ты одно пойми: я не зря три года у Ярмол-паши жил и в дворянском училище за столом сидел. Ты должен верить мне. Ты пойми, что сейчас везде так, как я хочу здесь сделать. Кавказские ханства тоже признали над собой власть русских, а теперь не знают, как скинуть с себя это ярмо. О Шамиле слышал?
— Ай, болтают что-то, — неохотно отозвался Аман-Назар. — Только Шамиль — святой, от пророка вроде. Да и земля на Кавказе много хлеба родит. Нам, зятёк, как я понимаю, надо у каджаров навсегда отобрать эти плодоносные земли. Пока не отберём астрабадские леса и поля, пока не прогоним персов с Кара-Су и отсюда, житья нам не будет.
— А я о чём говорю! — вновь вскинулся Якши-Мамед. — Да я же хочу внушить всем иомудам, что мы хозяева всего берега. Не надо служить ни одному государю. Если аллах снизойдёт и мы победим, сам государем стану!
— Да, Якши, рукава твоей рубахи широки, — со вздохом произнёс Аман-Назар. — Но я не вижу под этими рукавами сильных мускулистых рук. Ты научился ненавидеть, но силы не приобрёл.
— А ты… ты неуч! — со злостью проговорил Якши-Мамед. — Ты не можешь написать своё имя.
— Иди своей дорогой, нам с тобой не по пути, — глухо отозвался Аман-Назар и зашагал быстрее. Опередив шурина, он первым достиг своего подворья и скрылся в белой кибитке.
Якши-Мамед ночевал в соседней юрте, выставив охрану из пятерых джигитов. Остальных отправил в порядок Назар-Мергена, дав наказ Овезли, чтобы все были начеку и следили за поведением каджаров. Сам он почти не спал. Было в селении тихо, море бесшумно облизывало пологий берег, и с Серебряного бугра доносились то выкрики, то смех, то стрельба. Может быть и замышляли что-то каджары, но, соразмерив силы, напасть на атрекцев не решились. Якши-Мамед уснул на рассвете и проснулся, когда взошло солнце. Его разбудил Овезли:
— Хан, Хатиджа-ханым готова в путь. Если разрешишь, мы двинемся…
Якши Мамед вышел из юрты, совершил омовение, намаз, поздоровался с сестрой и, видя, что нет никаких причин беспокоиться ни за себя, ни за свою молодую жену, велел Овезли возглавить процессию.
Чай Якши пил вместе с Аман-Назаром. Сестра то входила в кибитку, то вновь убегала по делам. Оба следили за ней и не смотрели в глаза друг другу. Уже заканчивая утреннюю трапезу, Якши-Мамед перевернул пустую пиалу и спросил:
— Как думаешь дальше, Аман-Назар? Поедешь на Атрек или здесь останешься? Время тревожное. Не пришлось бы тебе отправиться аманатом к шаху.
— Ай, ничего, — спокойно, не поднимая глаз, отозвался тот. — Как жили, так и дальше жить будем. Разве уедешь, если купец Герасимов аханы у Гургена поставил? Улов надо будет снять, засолить…
— Да, дорогой зять, это верно, — согласился Якши-Мамед и встал. — Ну ладно, злобу на меня не держи. — Он пожал ему руку, попрощался с сестрой и сел на скакуна. Пятеро джигитов давно уже поджидали его.
Едва выехали на дорогу, увидели далеко впереди, примерно в фарсахе, клубы пыли. Ветер дул с севера и нёс эту пыль на Кумыш-Тёпе. Якши-Мамед догадался: это едет Хатиджа с охраной. И тут же заметил — с Серебряного бугра спускаются каджарские всадники. Вот они пришпорили коней и выехали на дорогу. Человек пятьдесят, не меньше. Якши-Мамед зарядил пистолет, то же сделали и его люди. Каджары приблизились быстро. Трудно было понять, с каким намерением они догоняют Якши-Мамеда. На всякий случай, видя, что силы неравны, он пришпорил коня, чтобы догнать своих. Едва джигиты пустили коней вскачь, как то же сделали и каджарские всадники. Вскоре донеслись выстрелы и улюлюканье. Якши-Мамед понял, что Мир-Садык хочет во что бы то ни стало вернуть его, ибо упустил вернейшую возможность взять живым одного из сыновей Кият-хана. Каджары скакали с обнажёнными саблями. Но уже услышал выстрелы и увидел погоню Овезли. Он повернул свою сотню на помощь. Люди Мир-Садыка сразу поняли, чем это может кончиться, и прекратили погоню. Остановившись, Якши-Мамед выстрелил из пистолета вверх и со злобным удовлетворением проговорил:
— Шакалы!
— Надо было ночью пощекотать их! — сказал Овезли. — Мне так хотелось поехать на бугор и поучить их смирению и вежливости.
— Ничего, они от нас не уйдут! — Якши-Мамед развернул скакуна и поехал во главе отряда.
Вечером были дома. Хатиджа со служанками угощала гостей. Возвратилась она вновь в свою кибитку, которая стояла рядом с юртой Кейик-ханым. Особого веселья на подворье не было, но приходили люди, поздравляли Якши-Мамеда с возвращением его жены, угощались и уходили. Навестил своего молодого друга и Махтумкули-хан. Строгий и озабоченный, усаживаясь на ковёр, спросил:
— Говорят, с каджарами встретился?
— Встретился, сердар. Приезжали за аманатами. Кадыр-Мамеда просят. Чуть было вместо него меня не взяли.
Махтумкули-хан сообщил:
— Сегодня привезли весть: Мирза Феридун напал на гокленов. Думаю, на этот раз каджары заглянут к нам. Надо готовиться. — Он посуровел и обозлённо процедил сквозь зубы: — Отец твой глупец, выживший из ума… Увёл людей с этим урусом к Балханам, когда люди здесь нужны. Возьми калам, напиши урус-хану, чтобы уезжал побыстрей, а людей наших на Атрек прислал. Заодно помощь попроси. Хорошо если два-три корабля из Баку пришлют. Без помощи русских не обойтись… И собаку надо им отдать, чтобы не обижались.
— Какую собаку, сердар?
— Вон ту, разве не видишь, — указал Махтумкули-хан на чёрную юрту, где толпились ребятишки, и, попрощавшись, ушёл.
Якши-Мамед приблизился к чёрной юрте и увидел знакомого ему пуделя. Пёс, грязный и потрёпанный, лежал у терима и отчуждённо смотрел на туркменят. Те ему совали в рот кусочки чурека и косточки, гладили и жалели.
— Его наши собаки погрызли, — уныло обронил сын Якши-Мамеда, семилетний Адына. — Он плачет, видишь?
— Постели ему что-нибудь, Адына-хан, — сказал Якши-Мамед. — Кошму или халат старый.
Парнишка вошёл в чёрную юрту и выволок из неё рваный отцовский бешмет. Якши-Мамед носил его, когда жил ещё на Кавказе. Дети тотчас подсунули под пуделя этот бешмет и снова принялись ласкать собаку. «Русские, русские, — подумал с досадой Якши-Мамед. — И бешмет русский, и собака русская».
СМЕРТЬ МАШЕТ КРЫЛЬЯМИ НА РАССВЕТЕ
О приближении опасности туркмены обычно узнавали заранее. Враг только садился в седло, а на Атре-ке уже толковали — в каких сапогах и какой на нём халат. Оттого и шутили дерзко, когда заходил разговор о нападении врагов: «Вот хорошо! А то у меня халат износился — с каджара новый сниму!» Не страшась ни хивинцев, ни каджаров, туркмены, однако, зачастую переоценивали свои силы. Именно с этого и началось, когда на побережье стало известно о том, что Мирза Феридун бесчинствует на гокленских землях, а хивинский хан Аллакули продвигается к горам, чтобы отобрать гокленов у персов. С востока уже пахло гарью сожжённых селений, и люди, приезжая, рассказывали о несметных полчищах принца Феридуна, а атрекцы днём уходили в залив на киржимах ловить рыбу. Вечером прохаживали коней и чистили ружья, точили сабли, ножи да играли в дуз-зум. Никому и в голову не приходило, что надо было разобрать все кибитки, погрузить на верблюдов и отправиться на Дарджу или ещё дальше — к Кара-Богазу, к обители Сорока дервишей. Спокойствие это исходило ещё из того, что войско Махтумкули-хана, около 1500 джигитов, пребывало в Гасан-Кули и в любую минуту могло обнажить сабли. Каждую ночь сторожили броды на Атреке конные сотни. Утром юзбаши приходили к сердару и сообщали обо всём увиденном.
В одну из ночей, примерно в пяти фарсахах вверх по Атреку, были замечены огни, похожие на множество разведённых костров. Юзбаши тотчас прискакал к сердару, поднял его:
— Седлай коней, Махтумкули-хан, каджары рядом!
Чтобы удостовериться в точности сказанного, сердар разбудил Якши-Мамеда, и вместе они отправились к реке, откуда просматривалась низменная местность далеко на восток. Действительно, далеко-далеко, там, где звёздное небо соприкасалось с землёй, виднелись огоньки. Они то вспыхивали, то гасли, и когда сердар прислушался, то уловил: оттуда доносятся еле внятные звуки. Якши-Мамед сидел на коне рядом и тоже прислушивался к устрашающей ночи.
— Как бы не ошибиться, Якши, — озабоченно проговорил сердар. — Может, это не костры, а факелы скачущих каджаров? Если так, то надо действовать.
— Сердар, приказывай — что делать, — поспешно отозвался Якши-Мамед.
— Упаси нас от всех зол и бед, милостивый, милосердный! Кажется, нельзя терять ни минуты, — с тревогой вымолвил Махтумкули-хан и повернул коня к аулу. Уже на скаку, когда въезжали в аул, крикнул: — Поднимай всех людей на ноги! Детей и женщин — в киржимы и подальше от берега! Джигитов — на коней!
