Ознакомительная версия.
По коридору сновали сотрудники, и видно было кто по делу, а кто покурить. У тех, кто по делу, была отрешенность в лицах и сосредоточенность. Они даже видом своим демонстрировали участие в общем. А он, Мокашов, совсем не желает в общем. Ему нужна собственная идея. Вот Главный – разве великий математик или топ-учёный? Нет, вовсе нет. В миру он легендарен, анонимен, знаменит, но по сути своей – всего лишь носитель коллективной идеи, с которой повезло. А навороты фирмы ему и вовсе ни к чему, а если и нужны, то лишь на первых порах.
Ушли пришлые прибористы. Что-то у них не вышло, и они чертыхались на ходу.
Иркин сидел, нависая глыбой над столом. Он мельком исподлобья взглянул, но ничего не упустил.
– Почему не к Воронихину?
– Воронихина нет, а срочно.
– А когда срок? – спросил с виду мягко Иркин. Он знал обычные ухищрения, когда документ подают в последние минуты и не тому. Сам начинал с техников. Он видел, замялся новичок, чей-то важный ребенок.
Мокашов поежился. Оказывается, удивительно неприятно, когда при тебе читают твоё.
– Суконный язык, – проворчал Иркин. – Так, когда срок?
– Вчера.
Многое позволяет себе этот новичок. Сам Иркин говорил нередко об отрицательных сроках. Но мало ли. Не всем прощается небрежность разговора. Он – мелкий клерк, но, видно, крупный родственник. Одновременно мелок и велик. Иркин перелистнул страницу.
– Тургеневщина какая-то – вздохнул он.
И что мог изобрести этот перекормленный ребенок? Всё то же, так уже устроен мир. Человека тянет неведомое. Прибористов чарует математика, и они непременно вставят где надо и не надо – операторы и векторы, а теоретик блок-схемы, и приборные характеристики. Обыкновенный фетишизм.
– Что у вас за выводы? Вывод должен быть кратким, как мат, а у вас слюни на пол-листа.
Мокашов было заикнулся о сроке, на что Иркин ответил, что сами сорвали срок с вытекающими отсюда последствиями. Ему и в голову не могло прийти, что моделирование выполнено новичком за ночь. Он просто отметил, что Воронихин и здесь всех обошел. Мысли начальства ловит. Скрытен.
А Мокашов думал, что моделирование за ночь здесь, должно быть, в порядке вещей, и это лишний раз подтвердило, что не герой он, нет, а обыкновенный рабочий муравей, и всем доступно пинать его, кому не лень. Он вздохнул и поплёлся к Невмывако.
– Борис Николаевич, – почти радостно встретил его тот. – На вас докладная. Что вы ночью на территории делали?
– Моделировал.
– Вы что, порядка не знаете? – Невмывако вздохнул, и его рыхлое тело заколебалось, – нужно оформлять заранее.
– Когда заранее? – возмутился Мокашов. – Воронихин после работы позвонил.
– Поймите здесь всё зарегламентировано, и если вы это игнорируете, то обижаться следует только на себя.
Невмывако самого раздражала кабевская заорганизованность, и именно этим был вызван его планируемый уход. Но уходить следует так, чтобы комар носа не подточил. Не уходить даже, а отпочковываться.
Он передал иркинские слова.
– Да, вы в своем уме? – возмутился Невмывако. – Невыполнение плана, отдел лишится классного места. Люди сутками работают по пилотируемым. А вы не успели прийти, но успели наследить.
“Он сказал "наследить", – подумал Мокашов, – а мог сказать не" наследить", а "нагадить". Зачем я только ввязался? Инициатива наказуема”.
– Теперь понял, как бежать впереди паровоза? – сказал ему Вадим. – Готовы вне сроков нам на голову валить. Я посмотрел твою справку: крупных ляпов нет, а так, мелочи. И какой выговор? Постараемся премию получить. Спокойно ждем Воронихина.
Славка теперь совсем не бывал в отделе – начались электрические испытания. Он любил кисовскую работу за острое чувство ответственности, за темп, при котором любые сложные вопросы разрубались точно гордиевы узлы. После КИСа обычная жизнь смотрелась замедленным кино.
Взгляду со стороны работа выглядела несложной: каждая операция была расписана. Включить тумблер, посмотреть зажегся ли нужный транспарант? Словом, была серия шагов, и каждый последующий выполнялся при полной уверенности в надёжности предыдущего. Всё менялось, если не ладилось.
В этот день, пока всё шло отлично. Телеметрические записи проверок раскатывались на столах и разбирались условные иероглифы. В одном только месте кисовский испытатель показал Славке точечку. Она выглядела случайной и запись следовало повторить. Выходило, что вместе с требующимся управляющим двигателем сработал и противоположный. На остановки времени не планировалось, и нужно было срочно установить диагноз и тут же придумать ему быструю проверку. Испытатель сходу повел себя хамовато.
– Я как чувствовал вашу бузовую систему, и вот подтверждение. Заглатывай, заглатывай, – тыкал он в папиросную бумагу записи, – понимаю, переварить ты не в силах, так заглатывай, а я в нужный момент подсеку.
Замедление испытаний грозило многими бедами, и Славка жёстко сказал:
– Считай, что я заглотил, но подсекать поостерегись. Мы по обе стороны лески, и кто поймал – неизвестно ещё. Во всяком случае не важно, кто первым начал ловить.
Испытания приостановили. Сначала Славка позвонил в отдел Вадиму. Нашел его он, правда, не сразу.
– Не смог бы в КИС подскочить?
– А что? – осторожно спросил Вадим.
– Какой-то дребезг идет.
– Может из-за упругости?
– А посчитать можно? – хотел конкретности Славка.
– Посчитать всё можно, – вздохнул Вадим и добавил тверже, – если нужно.
– Послушай, выручи, – пытался разжалобить Славка. Обычно просьбы воспринимались, однако теперь параллельно шли пилотируемые, и было ясно, как может не кстати быть внезапный расчёт. И потому он просительно сказал:
– Посчитай, пока я причину поищу.
– Такого ведь раньше не было. Верни прибор, что сняли, экономя веса. Теперь с весами успокоились.
Изменение жесткости гибрида было одной из версий. Сняли научный прибор. Однако объект в целую тонну вряд ли существенно задрожит из-за хилого прибора. Такая версия понадобится, когда остальные отпадут, и хорошо бы иметь расчётную справочку. Но на Вадима как залезешь, так и слезешь. Шли пилотируемые.
Пилотируемые, пилотируемые. Разве в этом суть? "Венеры" и "Марсы" возникли раньше, и пока доводились до ума, зародились пилотируемые. Да, он и сам не прочь подключиться к пилотируемым, но там другие орлы. И пройден определённый этап. Они попали в струю. Но были плюсы и здесь. Ослаб контроль по "гибриду", меньше мешали теперь, он даже ввёл свои изменения. Хотя он знал: сбои не от этого, однако не дай бог, если всплывёт. Начнётся невообразимое. Вадим, видно, о чем-то догадывался, потому что спросил:
– Значит, жесткость, считаешь?
– Выручи.
– Хорошо, – смилостивился Вадим, – сам я в твои игры не играю, но "меньшого Балду" пришлю. Звони Мокашову и с пропуском распорядись.
Изменилась жесткость объекта, сняли прибор. Прибор сняли в рамках экономии веса, что, возможно, изменило упругость. Славка усвоил простую истину: “Объект всегда прав”. Практически это означало – не стоит менять ничего из того, что прежде работало. Он понимал, что дело вовсе не в том, что изменилась жесткость, но как версия …Он записал в журнал: вернуть снятый прибор.
Мокашов вписывал цифры в третий экземпляр. Два остальных были на подписи. Он продолжал чувствовать какой-то горячечный подъем, и в голову лезли мысли какие-то пёстрые. Он увлёкся. Хотелось сделать справку “по краю” с изюминкой моделирования. Забьётся датчик у края планеты, как муха о стекло, но у экватора должен успокоиться. И успеваем с переходными процессами, с нелинейностями и запаздываниями. Не этот, правда, а другой датчик станет его путеводной звездой, а не привычной мишурой космоса.
Ему впору стать Иеронимом Мюнгхаузеном, вытаскивающим себя из болота за волосы. Продюсером собственного таланта. Не зря ведь люди говорят, таланту следует помогать, бездарность пробьётся сама. И он непременно поможет себе. И пускай летят объекты не к Луне и не к Марсу, а просто от планеты Земля, проверить его идею. Этого для его идеи достаточно.
А рядом катилась обычная жизнь. Семёнов рассказывал про Леночку: как её на модели дёргало. Утечки или наводки, что ли, так ведь никого не дергает, а тут такая чувствительность. Так это – прекрасно, если девушка чувствительна. Просто замечательно. Для жизни другого нечего и желать. Для жизни – да, а не для работы. А для работы это – явный дефект. И с этим ничего не поделаешь.
Мокашов, выскочив на минутку в коридор, наткнулся на Васю. Тот явно страдал манией чистоплотности. С встречными за руку не здоровался и, приходя в отдел, сначала мыл и сушил растопыря руки, расхаживая по коридору.
– Здравствуйте, – стандартно начал он, – как дела, настроение, состояние? Иду на вас жаловаться.
– Вася, вы о чём? – делал круглые глаза Мокашов.
Ознакомительная версия.
