– Остается пожелать вам счастливого пути, – Лев Эммануилович тоже казался немного огорченным. – Монетку в Сену бросили на счастье?
Андрей пожал плечами.
– Нет, не успел.
– А вот это напрасно, верная примета. Кстати, только что был виден купол Дома инвалидов, – Чиж по обыкновению качнул своей крупной седой головой в неопределенном направлении. – Там могила Наполеона. Кстати, о знаменитостях. Другой мой дядя служил водителем парижского такси. Так вот, однажды к нему в такси садится пассажир, и дядя слышит – очень знакомый голос. Смотрит – и улыбка знакомая. А когда он взмахнул рукой и сказал «поехали!», дядя так растерялся, что даже забыл взять с него деньги.
– И кто это был? – спросил Андрей рассеянно.
Лев Эммануилович подскочил на сиденье от возмущения.
– Стыдно, юноша! Стыдно не знать… Первый человек в космосе, Юрий Гагарин!
Машина проезжала какую-то пеструю площадь с цветочными клумбами и всегдашними столиками кафе, выставленными на тротуар. Андрей чуть не вскрикнул от неожиданности – он увидел у обочины дороги незнакомку, с которой были связаны таинственные происшествия последних дней. Девушка, как две капли похожая на княжну Веру Чернышеву из его снов, стояла у дороги, вытянув руку. Андрей услышал ее звонкий оклик: «Такси!».
Чиж продолжал болтать.
– Гагарин сбежал от официальной делегации, чтобы попасть в кабаре «Мулен Руж». Советским людям это категорически запрещалось, за это сразу отправляли в ГУЛАГ…
– Стойте, стойте! – крикнул Андрей, схватившись за руль.
Машина ехала в потоке транспорта, Чиж изумленно уставился на Андрея.
– Но здесь нельзя, запрещено!
Он все же начал выкручивать руль, продвигаясь к обочине. Вокруг сигналили автомобильные гудки. Не дожидаясь, пока он остановится, Андрей выскочил машины.
– Куда вы, сумасшедший?! – крикнул Лев Эммануилович.
– В «Мулен-Руж»!
Наталкиваясь на прохожих, торопливо извиняясь, Андрей побежал назад, к той площади, где видел незнакомку. Она исчезла. Два или три такси проезжали вдоль набережной, и в какое из них села девушка, Андрей не знал.
Страшно огорченный, Куликов возвратился к машине краеведа.
– Андрей, я, конечно, извиняюсь, – проворчал взъерошенный Чиж, – но вы опаздываете на самолет.
Перед взглядом Андрея снова плыли картины прошлого – бал, усадьба, смерть князя, госпиталь. Он обращался в ротмистра Долматова и никак не мог понять, чего от него хочет этот низенький забавный человечек. Чужим голосом он отвечал:
– Я никуда не еду. Я должен ее найти.
Сообразить, где расположена квартира с цветами на окнах, было нетрудно. Андрей решительно позвонил в дверь. Ему открыл кругленький месье в самом расцвете лет, в изысканной пижаме алого шелка и расшитой бисером шапочке. Он улыбался любезно, хотя и с некоторым удивлением. Куликов отругал себя за то, что не подготовился заранее и теперь с трудом подыскивал французские слова.
– Пардонне муа. Же шерш…[24] Как это по-французски…
Маэстро, как окрестил он про себя элегантного мужчину, осмотрел Куликова с ног до головы. Махнул рукой:
– Да вы не мучайтесь. Говорите по-русски.
Андрей обрадовался – вот удача встретить соотечественника! Только кем он приходится незнакомке – отец, дядя? Муж?
– Извините… Здесь была девушка.
– Девушка?! – изумился маэстро. – В моей квартире?
Андрей кивнул.
– Она уронила мне на голову цветочный горшок. С вашего балкона…
– Гениально! Я только сегодня приехал из отпуска… Но кажется, я вас понимаю. – Маэстро повернулся в глубину полутемных апартаментов, строго окликнул: – Иллария!
Пожаловался Андрею:
– Это моя помощница по дому. Не женщина, а просто ка-та-стро-фа!
Взволнованный Андрей услышал торопливые шаги. Но вместо его незнакомки в дверях появилась плотно сбитая темнокожая красавица с курчавой шевелюрой. На ней поверх коротенькой юбки был повязан кокетливый фартук с оборками.
– Иллария, зачем вы бросили в мужчину горшком? – спросил маэстро строго.
Та изумленно передернула плечами.
– Je ne sais pas…[25]
– По-русски, Иллария, по-русски! – приказал маэстро, пояснив Андрею: – Пять лет она учит русский язык и не может запомнить элементарных слов!
Иллария возмутилась:
– Но я не знаю никакой горшок!
– Нет, нет, это не та девушка! У той были светлые волосы, голубые глаза…
Андрей стал лихорадочно искать в отделениях сумки папку с фотографией семьи Чернышевых.
– Вот она!
Приподняв очки, маэстро внимательно стал разглядывать фотографию.
– Молодой человек, видите ли, я историк моды. Судя по нарядам, шляпкам, это фото 1914 года. Вы уверены, что именно эта девушка была в моей квартире?
Темнокожая помощница тоже успела бросить взгляд на фотографию и тут же скрылась в глубине квартиры.
– Я понимаю, но она была очень похожа… А кроме вас тут никто не живет?
Маэстро покачал головой.
Андрей повернулся к дверям, уже готовый уйти. Но тут, стуча когтями по паркету, в прихожую выбежал тот самый пес, которого они ловили с незнакомкой под столиками уличного кафе.
Андрей закричал:
– Вот же он! Вот свидетель! Он тоже был там…
Встревоженный маэстро взял собаку на руки.
– Вот как? Бижу был там? Что ж, остается спросить у него: «Ты узнаешь этого молодого человека?»
Андрей почувствовал себя глупо. Приходилось поверить, что и горшок, и пес, и незнакомка тоже привиделись ему во сне, как и княжна и ротмистр из прошлого. Наверное, он стал жертвой наваждения или временного помешательства. Поворачиваясь, он заметил в глубине коридора белое платье с бантом и ту самую соломенную шляпку, которую он видел на незнакомке, когда наблюдал за ней в окно.
Маэстро проследил его взгляд.
– Это всего лишь манекен. С вами все в порядке? Может, чайку? Водички?
– Извините, – пробормотал Андрей. – Наверное, я ошибся.
Он вышел из квартиры и медленно спустился по лестнице вниз. На улице, подняв голову, увидел на перилах балкончика целый и невредимый тот самый цветок в горшке, который пять дней назад прямо перед ним упал на мостовую.
Андрей направился вниз с холма, к Большим бульварам. Но если бы он задержался на несколько минут, он увидел бы, как темнокожая Иллария выходит из дверей, оживленно что-то обсуждая по телефону.
Проводив Илларию по кривым и узким улочкам Монмартра, он бы узнал сидящую за столиком в открытом кафе худенькую светловолосую девушку, как две капли воды похожую на Веру Чернышеву. Увидел бы, как Иллария, веселая и возбужденная, поцелует ее в щеку: «Salut!» А затем торопливо расскажет подруге про молодого человека, который только что искал ее.
– Искал меня? – встревоженно и удивленно спросит незнакомка. – Зачем?
– Откуда я знаю! Главное, что мы нашли точно такой же горшок! Он ничего не заметил.
– Но ты… дала тому парню мой телефон? – отпивая кофе из чашки, осторожно поинтересуется у подруги худенькая блондинка.
– Конечно же, нет! Не могла же я сказать хозяину, что я уезжала с Полем на побережье, а ты гуляла с Бижу и поливала его цветы. Он в обморок упадет, если узнает.
Андрей увидел бы, как при этом вздохнула незнакомка.
Впрочем, он бы не понял ни слова из разговора подруг, ведь болтали они по-французски.
Вечер был светлый, подернутый дымкой. Прозрачный воздух прорезали крыльями стрижи и остроконечные шпили соборов. Опершись о каменные перила моста, Андрей смотрел, как на реке разворачиваются теплоходы. Здесь, в Париже, среди текущей, вечно праздничной толпы жизнь обманчиво казалась легкой как бумажный кораблик. Не хотелось смотреть на часы, а только плыть, покачиваясь на волнах, мимо высоких, выбеленных солнцем набережных, мимо величавых дворцов. Щуриться от дрожащих на лице бликов света. Быть влюбленным в этот город, в цветущие каштаны и медленные воды реки. В незнакомую девушку, которую, может быть, никогда больше не встретишь. Влюбленным в свои мечты и великие планы. В жизнь, как в самый прекрасный дар.
Андрей достал из кармана горсть мелочи. Среди медных и золотистых местных монеток отливал серебром новенький рубль. Вспомнив совет Льва Эммануиловича, Андрей размахнулся и бросил монеты в Сену. Они сверкнули и попрыгали в воду, как стайка рыбешек.
К лету 1917 года стало окончательно ясно, что в этой войне не будет победителей. Ресурсы Европы, как материальные, так и человеческие, истощились до последних пределов. Опустели огромные прифронтовые территории, на месте полей, фруктовых садов и живописных деревень осталась одна страшная пашня войны, изрытая воронками снарядов, засеянная мертвыми телами.
Голод, разруха, страх смерти гнали сотни тысяч людей по разбитым дорогам; области и города, не затронутые сражениями, наполнились беженцами. империи распадались, уничтожалась сама идея возможности совместной жизни и единого управления национальных сообществ. Народы, еще вчера вместе пахавшие землю и всем собором молившиеся в церквях, теперь ненавидели друг друга. Каждый отныне хотел быть сам по себе, стирались привычные границы государств и возникали новые.
