– Правильно делают, – икнув, пролепетал Куеля. – Чего их касаться, если их уже ждет богиня смерти. Бедные русские, они все умрут.
Печенежский князь проехал еще немного и снова остановил коня.
– Слушай, – в его глазах мелькнули проблески мысли. – А чего мы едем туда, если они все умрут?
– А мы едем к ним в гости, как приказал великий кангарский князь Куеля, – невозмутимо отчеканил слуга.
– Так и приказал?
– Именно так и приказал.
– Ну, раз он так приказал... раз я так приказал...
Куеля проехал в задумчивости еще несколько шагов.
– Постой, а кто же будет их убивать, если мы все поедем к ним в гости, – вождь печенегов усилием воли наморщил лоб, пытаясь разогнать пьяный туман.
– Так, наверное, вначале в гости, а потом убивать, – бесстрастно сделал логический вывод невозмутимый слуга после минутного раздумья.
Куеля посмотрел на него вытаращенными глазами и перестал пьяно улыбаться.
– Тут что-то не то, – провозгласил он, громко икнув.
Князь поворотил коня и наехал на полог ближайшей юрты. Полог тотчас откинулся, и из юрты выскочила женщина.
– Воды мне! – крикнул Куеля.
Женщина мгновенно исчезла и через пару секунд стояла на том же месте с чашей, полной воды. Куеля ударил ногой по чаше и закричал еще громче:
– Я ж тебя просил воды, а не чашку!
Женщина снова исчезла и появилась теперь уже с кожаным ведром. Слуга, не слезая с лошади, подхватил из ее рук этот мешок с водой и, перекинув его через седло, глянул с укоризной на Куелю.
– Князь, готов ли ты принять дар богов и излечить свою душу?
Куеля снял высокую кангарскую шапку, отороченную лисьим мехом, и, упав на гриву коня, свесил вниз свою хмельную голову. В ту же секунду на эту голову обрушился целый водопад, хлещущий через край кожаного ведерка. Куеля завертел головой, зафыркал, жадно хватая воздух и отдуваясь, и, наконец, выпрямился, подняв злые, но совершенно трезвые глаза. Сердито выхватил из рук слуги ведерко с остатками воды и плеснул с размаху в одного из своих знатных воинов, упившегося не менее его самого, но в отличие от Куели, мирно спящего в седле. Воин вскрикнул и, взмахнув руками, чуть не выпал из седла.
– Пьяницы! – закричал Куеля. – Упились, как свиньи!
– Так мы ж... – начал было возражать трезвеющий воин.
– Всех водой поливать, живо! – продолжал кричать разгневанный князь. – Ну, я вам покажу, вы у меня попьянствуете!
Он схватил плеть и стал стегать своих мертвецки пьяных товарищей. В этот момент подъехал бледный как полотно, но совершенно трезвый хазарский посол.
– Ну что, великий князь кангар, никак в гости собираешься? – спросил ехидно Обадия.
Куеля опустил плеть и с ненавистью посмотрел на хазарина.
– Из-за тебя перепились мои лучшие воины, ты – змеиное отродье – и есть причина всех наших бед! – выкрикнул он гневно и взмахнул плетью.
Но на этот раз Обадия не задрожал в притворном страхе, а, глядя прямо в глаза печенега, спокойно проговорил:
– Хочешь убить меня, так убей, и ты лишишься единственной в твоей жизни возможности стать действительно великим князем всех кангар. Упустишь русское серебро – упустишь свою славу и всякое почтение к твоему роду.
– Проклятье! – выругался Куеля, отворачиваясь в сторону.
– Сейчас не время для ругани, – нравоучительным и равнодушным голосом, словно ничего и не произошло, провозгласил посол. – Сейчас мы должны подумать, как заманить в твой стан русских.
– Заманить русских?! – опять заорал Куеля. – Зачем?! Я же обменялся с ними оружием, и теперь мир между нами освящен самими богами! И ни один мой воин после этого не станет с ними биться!
– Не горячись, князь, не все потеряно, – произнес уверенно Обадия. – Кинжал можно выкрасть, а русских обвинить в том, что они потеряли священное оружие твоих предков. Очень удобный повод для мести.
– Ну и кто ж его выкрадет? – усмехнулся Куеля. – На такое святотатство никто из кангар не пойдет.
– А и не надо, – нагло усмехнувшись, ответил Обадия. – Я уже послал надежных людей, и сегодня же вечером кинжал будет у тебя. А ты уж подумай, каким небесным силам приписать его чудесное возвращение.
Куеля вытаращил глаза. Такого наглого бесстыдства, святотатства и презрения к обычаям предков он просто не ожидал встретить, наслышавшись про набожность хазар. Но, может быть, иудей свято чтил только своего бога, Иегову, а прочих богов презирал. «Впрочем, не все ли это равно, – вдруг подумал он устало, – ведь если бы не этот пройдоха, то кто бы тогда делал все эти грязные дела, к которым противно прикоснуться любому уважающему себя воину».
– И не забудь подумать, как заманить к себе русов, – добавил напоследок Обадия, с удовольствием наблюдая за ошарашенным видом печенежского князя.
Когда розмысл прибежал по приказу Ратибора на стену детинца, бой за стены каменной крепости уже начался. Вторая вереница плотов успела воткнуться в дальний берег одним концом и уже была накрепко привязана к нему толстыми канатами и теперь вот-вот должна была другим концом зацепиться за берег около крепостной стены, образовав еще одну переправу. Не дожидаясь этого, по первой переправе уже вовсю бежали кара-хазары, прикрываясь деревянными щитами. Эти щиты и были главным отличием воинов, предназначенных для взятия стен, от тех, кто будет поддерживать их, обстреливая защитников крепости из луков. Но теперь хазары, учитывая большие потери среди стрелков, почти пренебрегли этой поддержкой, сделав упор на большой крепкий щит и стремительность передвижения. Но, несмотря на это, слышно было, как время от времени щелкали луки вятичей, стрелы которых не знали промаха. По приказу воеводы они стреляли в неприкрытые ноги врагов, нанося иногда даже легкие, незначительные, но все-таки раны, лишающие подвижности и сил. Некоторые раненые продолжали наступать, но уже прихрамывая, некоторые тут же падали и начинали ползти или ковылять обратно на свой берег. Там, на вражеском берегу, уже скопилось около тысячи всадников, которые соскакивали с коней и, скатившись по крутому откосу вниз, бежали к переправе.
– Что там в посаде? – Ратибор схватил розмысла за плечо.
– Начали переправляться, но как-то неуверенно, – еле переведя дух, отвечал тот. – Словно ждут чего-то.
– Ясно чего – приглашения, когда мы отведем войска для защиты детинца. Видишь, что тут творится, – воевода указал на бегущих к стене хазар, – лезут, как тараканы. И это еще не все. – Он ткнул пальцем в излучину реки, из-за которой медленно выплывала третья связка плотов.
– Да... – вздохнул розмысл, то скребя подбородок, то почесывая нос. – М-да...
– Чего дакать-то, – осерчал Ратибор. – Ты давай думай, как плоты их разбить и переправу разрушить. Можно что-нибудь сделать?
– Конечно можно, – розмысл еще раз вздохнул, тяжелее прежнего. – Но не могу быть уверенным, что получится.
– Ну, давай же, давай, сказывай скорее! – Воевода затряс розмысла за плечо. – Али не видишь, что рвут нас на части; то ли все бросать и войска отводить в детинец, то ли попытаться дать бой в посаде?
– Вижу все, боярин-воевода, – насупился розмысл, – да бремя решений тяжко, цена ошибки велика будет зело.
– Да говори уж, Кудел, всю душу вымотал! – воевода еще раз потряс розмысла за плечо, словно таким образом и впрямь можно было вытрясти из него особо ценную мысль.
– Горшки я уже заготовил с маслом и смолой, – моргая глазами от непрерывной тряски, наконец выговорил розмысл. – Если разогреть их, то масло кипящее горит неугасимо и, смешиваясь со смолой, липнет ко всему. Сжечь можно будет плот, но боюсь, что гнали плоты издалека и дерево сильно вымокло, а потому угаснет вскоре.
– Значит, не годится, – подвел итог воевода, – давай дальше.
– Якорь с цепью, что в наш берег воткнули, можно попробовать выдернуть, и тогда плоты унесет по течению, – розмысл наморщил лоб в раздумьях. – Но боюсь, что засел глубоко в землю под тягой реки, не осилим его второпях.
– Ты мне говори про то, где нет твоего «боюсь».
– Везде будет боюсь, – угрюмо буркнул розмысл.
– Ну а ежели нам попробовать прорваться на плоты и перерубить канат, которым они связаны? – глаза Ратибора блеснули задором и удалью.
– Если прорвешься, то окружат тебя и в спину ударят с других переправ, а прорываться по всем переправам сил нам не хватит.
– А и пусть окружат, – в голосе воеводы слышна была отчаянная решимость, – с обеих сторон обрублю канаты, и вниз по реке, а там, за поворотом, пристану около Посадских ворот. Канат мне бросите.
– Ты что, сам хочешь в пекло голову сунуть?! – вскричал розмысл. – А ежели ты погибнешь, кто будет крепостью править и людей рядить?
– Найдутся еще умные головы. – Ратибор свел брови с выражением упрямой непреклонности. – А там без меня заробеть могут или не пробьются или обрубят канат не в том месте, где надо, и в полон попадут.
