– Мне не в чем раскаиваться, – ответил Меджнун-Шейх. Он вскинул голову и распрямил плечи, словно приняв решение. – Я люблю Бога, и Бог любит меня. Разве можно раскаиваться в любви? Есть множество вещей, достойных раскаяния. Алчность. Жестокость. Ложь. Но о любви сожалеть нельзя.
Джахан так заслушался, что не заметил, как слишком туго натянул поводья. Чота издал недовольный звук, который привлек всеобщее внимание.
– Какое удивительное создание… – произнес Меджнун-Шейх, с восхищением рассматривая слона. – Разве это животное не является свидетельством неисчерпаемого богатства и разнообразия нашего мира? Кому-то кажется, что это всего лишь огромный зверь, но ведь он вбирает в себя все сущее. Когда мы умираем, наша душа оставляет тело и входит в другое. Поэтому смерти не существует. Нам нечего мечтать о рае и бояться ада. Мне ни к чему молиться пять раз в день и соблюдать пост во время Рамадана. Тому, кто так высоко воспарил, не нужны правила, установленные для обычных людей.
Над площадью повисло напряженное молчание, которое, казалось, длилось целую вечность. Тишину разбил голос верховного муфтия:
– Все вы были свидетелями того, как обвиняемый отверг предоставленную ему возможность и отказался признать собственные ошибки. Еретик сам предрешил свой конец. Он будет предан смерти, прежде чем истекут три дня. Все его приверженцы будут арестованы. Те из них, кто раскается в своих грехах, получат свободу. Прочие разделят участь наставника.
Джахан опустил глаза, опасаясь встретиться взглядом с человеком, обреченным на смерть. Упоминание о слоне, долетевшее до его ушей, заставило мальчика вздрогнуть.
– Если позволит верховный муфтий, я хотел бы поделиться одним соображением, пришедшим мне в голову, – произнес Эбуссууд-эфенди. – Как известно, жители Стамбула любят белого слона, принадлежащего нашему великому султану. Почему бы этому диковинному зверю не стать для вероотступника орудием смерти? Пусть слон затопчет его ногами. Это будет воистину незабываемое зрелище.
Верховный муфтий выглядел озадаченным: никогда прежде в их городе не случалось ничего подобного.
– О почтенное собрание, мне доподлинно известно, что такие казни приняты в Индии. Воры, убийцы и насильники часто встречают свою смерть под ногами этих животных. Если слон затопчет еретика, это будет достойным уроком для тех, кого пленяют нечестивые воззрения, – настаивал Эбуссууд-эфенди.
После недолгого раздумья верховный муфтий произнес:
– Что ж, это предложение представляется мне не лишенным смысла. Я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы его осуществить.
Все взгляды устремились на слона и погонщика. Мальчик открыл рот, но от ужаса не мог вымолвить ни слова. Сердце пойманной птицей колотилось у него в груди. Наконец он обрел дар речи и пролепетал:
– Умоляю вас, досточтимые мужи, откажитесь от этого намерения. Чота никогда не делал ничего подобного. Он не сумеет убить человека.
– Разве ты и этот слон прибыли не из Индии? – спросил Эбуссууд, и в голосе его прозвучало подозрение.
– Мы прибыли именно оттуда, эфенди, – кивнул белый как мел Джахан.
Верховный муфтий провозгласил окончательное решение:
– Если слон не умеет убивать людей, научи его. У тебя есть на это три дня.
* * *Через трое суток после суда Джахан, дрожа как лист, сидел на спине слона и глядел вниз, на толпу возбужденных зевак, казавшуюся ему настоящим людским морем. На человека, который лежал на земле совсем рядом с ним, мальчик старался не смотреть. Меджнун-Шейх был связан по рукам и ногам, глаза его тоже закрывала повязка. Он молился, но так тихо, что голос его тонул в рокоте толпы.
– Вперед, Чота! – закричал Джахан, не слишком, впрочем, уверенно. Слон не двинулся с места. – Давай двигай ногами, скотина!
И погонщик несколько раз ударил слона: сначала хлыстом, потом дубинкой. Он то осыпал животное упреками и проклятиями, то обещал ему орехи и яблоки. Но ничего не помогало. Наконец Чота пришел в движение. Однако, вместо того чтобы затоптать осужденного, он отступил назад и снова замер, беспокойно поводя ушами.
Судьи, заметив, что публика утомилась от ожидания, сочли за благо изменить способ казни.
– Согласно традиции, еретик и его последователи будут преданы смерти через повешение, – заявили они.
В конце концов Меджнун-Шейх и девять его приверженцев были повешены, а тела их брошены в Босфор. Один из учеников, избежавший общей участи, ибо в день суда был в отъезде, остался ждать на берегу, на косе, уходящей далеко в море. Он знал, волны Босфора непременно вынесут тела на сушу. Одно за другим он вылавливал их, очищал от тины, осыпал поцелуями и предавал земле. В отличие от прочих захоронений, могилы этих людей не были украшены надгробными плитами.
С того самого дня, как они с Чотой прибыли в зверинец, Джахан ждал, когда же султан Сулейман пожелает увидеть слона. Но прошли недели, потом месяцы, а повелитель не вспоминал о присланном ему из Индии подарке. Султан или командовал армией на полях сражения, или следовал к месту очередной битвы. В те редкие дни, когда властитель пребывал во дворце, он был поглощен государственными делами или же искал отдохновения в гареме. Джахан продолжал ждать. Султан так и не пожаловал, однако настал день, когда зверинец соизволила посетить его супруга Хюррем.
Быстрая, как ветер, бесшумная, словно кошка, она появилась неожиданно, застав всех врасплох. Только что сад был пуст, и вдруг султанша, сопровождаемая свитой, возникла точно из воздуха. На ней были пурпурное платье, отделанное мехом горностая, и головной убор с кистями, доходившими до ее острого подбородка. На среднем пальце правой руки сверкало кольцо с изумрудом размером с куриное яйцо.
За матерью, в отдалении от свиты, почтительно державшейся на расстоянии семи шагов, следовала Михримах Султан. Лицо ее было наполовину прикрыто прозрачным шарфом, а в глазах, поблескивающих, словно камешки на дне прозрачного ручья, плясали веселые искорки. Встретив восхищенный взгляд Джахана, девушка слегка улыбнулась, обнажив щербинку между передними зубами, придающую ее улыбке особое обаяние и шаловливость.
Джахан несколько раз открыл и закрыл рот, борясь с желанием заговорить с дочерью султана. Он невольно сделал шаг в ее направлении, но тут евнух отвесил ему затрещину и прошипел:
– На колени! Что ты себе позволяешь, олух!
Испуганный погонщик исполнил приказ так поспешно, что колени его громко стукнули о камни, которыми был вымощен двор. Кое-кто из присутствующих засмеялся, и бедняга покраснел до ушей.
Хюррем, не удостоив Джахана взглядом, прошла мимо. Подол ее платья едва не коснулся склоненной головы мальчика.
– Кто ухаживает за этим зверем? – спросила она.
– Я, всесветлая госпожа, – ответил Джахан.
– Как его зовут?
– Чота, всесветлая госпожа.
– Что он умеет?
Вопрос привел Джахана в замешательство, и после секундного размышления мальчик ответил несколько невпопад:
– Слон – благородное животное.
Он хотел объяснить султанше, что слоны отличаются не только гигантскими размерами, но и великодушием. В отличие от всех прочих зверей, они понимают, что такое смерть. У слонов есть особые ритуалы, с помощью которых они приветствуют появление на свет новорожденных и оплакивают ушедших. Львы свирепы, тигры величественны, обезьяны сообразительны, павлины красивы, но лишь слон сочетает в себе все упомянутые качества.
Однако у погонщика не было ни времени, ни возможности выразить все это словами.
– Покажи нам какие-нибудь трюки! – приказала султанша.
– Трюки? – растерянно переспросил Джахан. – Но Чота не обучен никаким трюкам.
Поднять голову он не осмеливался, так что выражения лица Хюррем видеть не мог. Все, что мальчик видел, – ее ноги в шелковых туфлях. Ноги эти сделали несколько шагов. Султанша подошла к слону и велела служанкам принести прут. Приказ был незамедлительно исполнен. Джахан боялся, что гостья ударит Чоту, но она лишь взмахнула прутом в воздухе и спросила:
– Может слон поймать это?
Прежде чем мальчик успел ответить, Хюррем бросила прут, который, описав в воздухе полукруг, упал у задних ног слона. Тот взмахнул хоботом, словно отгоняя невидимую муху, и снова замер, не понимая, чего от него хотят.
Султанша презрительно рассмеялась. В этот момент Джахан увидел слона ее глазами. Неуклюжая громадина, которая слишком много ест, слишком много пьет и ровным счетом ничего не умеет.
– Неужели этот зверь ни на что не способен?
Слова Хюррем прозвучали скорее как утверждение, а не как вопрос.
– Всесветлая госпожа, это боевой слон. И все его предки тоже были боевыми слонами. Чота еще совсем молод, но уже доказал свою храбрость на поле битвы.
Султанша с удивлением посмотрела на мальчишку, совершенно не сведущего в дворцовых обычаях.
