– Всесветлая госпожа, это боевой слон. И все его предки тоже были боевыми слонами. Чота еще совсем молод, но уже доказал свою храбрость на поле битвы.
Султанша с удивлением посмотрела на мальчишку, совершенно не сведущего в дворцовых обычаях.
– Говоришь, это слон-воин?
– Да… именно так, всесветлая госпожа, Чота – слон-воин.
Едва только слова эти сорвались с губ Джахана, как он уже пожалел о своей лжи.
– О, значит, тебе крупно повезло, – усмехнулась султанша. – Вскоре начнется война.
Супруга Сулеймана повернулась к главному белому евнуху:
– Этот слон будет сражаться вместе с нашей доблестной армией. Проследи за тем, чтобы про него не забыли.
И, сказав это, она повернулась и двинулась прочь, а вся свита послушно потянулась следом. Гвоздика Камиль-ага, смерив ледяным взглядом сначала слона, потом погонщика, тоже ушел. Но не все спутники султанши покинули зверинец. Две женщины, стоявшие поодаль, не сводили глаз с Джахана: Михримах и ее няня.
– Ты огорчил мою досточтимую мать, – заметила Михримах. – Никому не дозволяется огорчать супругу султана.
– Я не хотел, – ответил Джахан, едва сдерживая слезы.
– А почему ты сам так расстроился?
– На самом деле этот слон и понятия не имеет, что значит сражаться, милостивая госпожа.
– Значит, ты обманул мою досточтимую мать? – спросила девушка с притворным ужасом. – Посмотри на меня, погонщик.
Джахан на мгновение вскинул голову, взглянул в лицо Михримах – нежное овальное личико, которое она унаследовала от матери, – и вновь смущенно опустил взгляд. Но в то мгновение, когда глаза его встретились с глазами дочери султана, он успел разглядеть в них шаловливые искорки.
– Ты глупее, чем я думала, – изрекла Михримах. – Скажи, погонщик, ты бывал когда-нибудь на войне?
Джахан покачал головой. С дерева донеслось карканье вороны – пронзительный, резкий крик, который прозвучал как предостережение.
– Я тоже ни разу не была, – призналась Михримах. – Но я очень много путешествовала, честное слово. Больше, чем моя досточтимая матушка. Даже больше, чем мои благородные братья. Мой милостивый отец так меня любит, что берет с собой в дальние страны. Только одну меня из всех своих детей. Правда, – тут в голосе ее послышались нотки печали, – в последнее время мы перестали путешествовать вместе. Отец говорит, что я уже не ребенок и меня надо скрывать от чужих взглядов. А вот братья мои свободны, как перелетные птицы. Счастливые! Ты не представляешь, как бы я хотела родиться мальчиком!
Джахан, изумленный словами дочери султана, по-прежнему не осмеливался поднять голову. Но его почтительность, похоже, была ей не по душе.
– А некоторым мальчикам не худо было бы родиться девочками, – насмешливо бросила Михримах. – Взять хотя бы тебя. Ты готов зареветь от страха при одной мысли, что тебя отправят на войну, а я бы все отдала, лишь бы сражаться на поле битвы рядом с отцом. Эх, вот бы здорово нам с тобой поменяться местами, хотя бы на время!
* * *Вечером, набравшись смелости, Джахан отправился к главному белому евнуху. Он объяснил ему, что Чота еще очень молодой слон и не готов сражаться. Говорил он торопливо и сбивчиво, множество раз повторяя одно и то же. Джахан не боялся, что Гвоздика Камиль-ага не поймет его. Он чувствовал: стоит ему смолкнуть, и из глаз хлынут слезы.
– Ты говоришь, он еще не готов? – переспросил евнух. – А какая подготовка ему требуется? Он же боевой слон, верно? Или индийский шах обманул нас?
– О, конечно же нет. Чота – настоящий боевой слон, как и все его предки. И все же ему надо пройти выучку. Сейчас он слишком легко пугается.
– И чего же он боится?
– Тигров, – судорожно сглотнув, сказал Джахан. – Я заметил, Чота начинает беспокоиться всякий раз, когда до него долетает рев тигра.
– Если он боится только тигров, то волноваться не о чем, – усмехнулся Гвоздика Камиль-ага. – Тигры в Кара-Богдании[6] не водятся.
– В Кара-Богдании? – эхом повторил Джахан.
– Да, именно туда направляется наша доблестная армия. А теперь убирайся прочь и не вздумай впредь надоедать мне подобной ерундой.
* * *Олев, неунывающий укротитель львов, снова пришел Джахану на помощь. Приказ есть приказ, сказал он. Его необходимо выполнять. И в оставшееся время им придется подготовить слона к тем испытаниям, которые ему предстоят. А если Чота боится тигров, надо помочь ему преодолеть свой страх.
Неизвестно откуда Олев добыл тигриную шкуру. А затем попросил Санграма принести овцу, безобидное животное с глупыми карими глазами. Весь день овца паслась в саду, а на ночь ее загоняли в сарай. Олев дал одному из мальчишек, которые помогали на кухне, маленький бочонок и договорился, что тот наполнит его кровью, когда будут резать цыплят.
На следующее утро, когда Чота гулял во дворе, Олев попросил того же самого кухонного мальчишку набросить на плечи тигриную шкуру, встать на четвереньки и издать подобие тигриного рыка.
Слон не обратил на странное существо особого внимания, лишь взглянул на него краешком глаза. В тот день они не дали Чоте ни воды, ни пищи, зато тщательно наточили ему бивни. На следующий день Олев набил тигриную шкуру картошкой и поместил ее поблизости от клетки Чоты. Слона опять не кормили, лишь дали ему немного воды. На прогулку его тоже не выпускали. Понурый и голодный, слон глядел на тигриную шкуру, по всей видимости считая, что во всех его несчастьях виновата именно она.
На следующий день Олев обернул тигриной шкурой овцу. Бедное животное хотело сбросить столь неподобающий наряд, но Олев предусмотрительно смазал изнанку шкуры липкой сосновой смолой. Злополучную овцу он притащил к сараю Чоты и впустил внутрь. К этому времени слон уже обезумел от голода и жажды, а овца – от страха. Олев щедро окропил овцу куриной кровью, так что тигриная шкура и овечья шерсть пропитались ею насквозь. Резкий, тошнотворный запах крови носился в воздухе. Олев завязал овце глаза тряпкой. Лишившись возможности видеть, бедное животное окончательно впало в панику. Испуг его передался и Чоте, который принялся тяжело переступать с ноги на ногу. Овца с завязанными глазами в исступлении носилась туда-сюда и в конце концов врезалась в слона. Чота взмахнул хоботом и со всей мочи огрел овцу. Несчастное создание повалилось на землю, а потом с трудом встало, издавая жалобное блеяние, которое потом еще долго звучало у Джахана в ушах.
Мальчик запер дверь сарая, оставив животных наедине. Припав ухом к двери и сжав ручку так крепко, что пальцы побелели, он ждал. Овца продолжала блеять, потом блеяние ее переросло в душераздирающий стон. Постепенно все звуки стихли. Джахан тихонько приоткрыл дверь. В нос ему ударил запах крови, мочи и помета. Затоптанная овца недвижно лежала на полу.
Вечером Джахан вместе с другими работниками зверинца сидел у очага, где весело потрескивали кедровые дрова. Все негромко разговаривали, дым от курительных трубок кольцами поднимался в воздух. Китайцы-близнецы, одурманенные гашишем, то и дело заходились в приступах беспричинного смеха. Полная луна стояла в небе совсем низко, заливая своими холодными лучами спящий Стамбул. Небо походило на решето, сквозь отверстия которого проникал свет звезд. Все треволнения этого дня остались позади, и теперь Джахан ощущал лишь усталость. Что он делает здесь, среди диких животных, вдали от семьи и родного края? Наверное, все его сестры уже вышли замуж, может быть, у них даже есть дети. Сейчас они тоже сидят в своих домах у очагов, далеких очагов, тепло которых не может его согреть. Мысль об этом наполнила сердце Джахана печалью. О, как бы он хотел вернуться домой! Но вместо этого ему предстояло отправиться на войну.
В пятницу, после большого богослужения, султан отдал приказ бить в военный барабан. То был огромный бронзовый инструмент, в который, согласно традиции, перед началом новой войны полагалось ударить семь раз. Резкий тревожный звук эхом пронесся по мраморным залам дворца, по фруктовым садам и цветникам и достиг зверинца. Всякий, кто слышал грохот барабана, будь он богат или беден, ощущал, как мурашки бегут у него по коже и кровь стынет в жилах.
Весь город начал готовиться к войне. Матери прощались с сыновьями, которые должны были стать воинами. Янычары точили сабли. Паши седлали коней. Буквально все в Стамбуле, независимо от рода занятий – кузнецы, пекари, повара, портные, гончары, скорняки, садовники, ткачи, каменщики, красильщики, стекольщики, свечных дел мастера, пильщики, плотники, медники, чеканщики, гребцы, птичники, крысоловы и даже предсказатели будущего, – вооружались, кто чем мог. Да что там говорить, даже среди портовых шлюх и то царило лихорадочное возбуждение.
Все ждали, когда главный придворный астроном объявит день, наиболее благоприятный для начала войны. Как известно, звезды могут указать день, подходящий для любого важного события, будь то битва, свадьба или ритуал обрезания. Наконец после долгого наблюдения за звездами астроном вычислил судьбоносную дату. Войскам следовало отправиться в путь через двадцать дней.
