Шли дни. Народ справился с жатвой. Наступило время обмолота.
По косогорам на санях свозили ячмень. Отовсюду доносились выкрики, хлопанье бичей. С утра и до ночи быки топтали тока, обмолачивая зерно.
Летом каждый день — это новые заботы. И люди стали забывать про пожар Гойтемира. Но не мог забыть о нем Гойтемир.
У него в запасе и хлеба и скота на многие годы. Но черное, выгоревшее жнивье стояло перед глазами, снилось. И радость людская корежила его, будто он сам, как поле его, горел в огне этой радости. Никто не пришел к нему с доносом. Никто не узнал огниво. И это бесило старшину больше всего. Но сколько он ни прикидывал — не мог подумать ни на кого, кроме как на Гарака. Все, все доводы вели к его дому.
И вот однажды пришла тревожная весть. От аула к аулу неслась она черным вороном:
— Солдаты!..
Кто мог ждать от них для себя плохого, уходил в скалы, пока не минует опасность.
Узнав об этом, Калой прибежал домой. Гарак был во дворе. Сын рассказал ему новость.
— Пусть себе идут. Мало ли какие у них дела! — откликнулся Гарак.
Но Калой уловил в его голосе скрытое беспокойство.
— Это из-за пожара, — сказал он, — и Гойтемир выдаст им только тебя! Ты должен скрыться, пока они не уйдут!
Но, несмотря на все уговоры Калоя, жены и Пхарказа, Гарак наотрез отказался уйти. Он знал, что если солдаты вызваны из-за него, то, не найдя его дома, пристав обязательно схватит заложником кого-нибудь из рода Эги. Он надеялся, что и власть не дойдет до того, чтобы арестовывать человека без улик.
Так рассуждал Гарак. А помощник пристава рассуждал по-другому. Он велел созвать сход в самом Эги-ауле. И когда люди собрались, объявил:
— Силою данной мне власти я арестую Гарака Эги за поджог поляна земле старшины. Доказательства виновности будут предъявлены ему на суде. Мы рассматриваем этот акт не как личные отношения, а как выступление против закона. Бунт! Он не один! Таких много, и мы будем судить их как бунтарей, всех вместе!
Гойтемир перевел его слова и добавил:
— Я здесь ни при чем. Если бы я не был старшиной, может быть, они и не вмешались бы. Но теперь это дело их. Я никого не звал.
— Но ты же знаешь, что это не я… Я присягал! — крикнул ему Гарак уже со скрученными за спиной руками.
— Это ты скажешь на суде, — ответил, не глядя на него Гойтемир и хотел распустить людей.
Вдруг к помощнику пристава подбежал Калой.
— Начальник! — закричал он. — Я поклянусь богом Аллахом, и пусть поразит меня бог скал Ерда — это не Гарак! Отпусти его! Это не он!
Все замерли в ожидании.
— Что он говорит? — спросил помощник пристава.
Гойтемир перевел.
— Интересно. Пусть тогда он скажет, кто поджег?
— Не болтай глупостей! — закричал на Калоя отец.
Но сын посмотрел на него и ровным голосом начал:
— Отец, я не скажу ни одного слова неправды. — И, обратившись к начальству, продолжал: — Весной мы с отцом хотели вспахать эту землю. Она наша. Гойтемир и его родные прогнали отца. И тогда я решил не позволить им пахать. За это они опозорили меня… Дали пощечину…
А потом… — в это время Калой увидел рядом на башне среди детей Виты и Зору. Зору смотрела на него со страхом. — А потом, — еще громче продолжал Калой, — его сын из меня сделал «курицу», и я попал под быков… Их было десять мужчин. А я — один. Я не мог ничего… я поклялся, я сказал: «Вы не будете есть хлеб с этой земли!» И я это сделал! А Гарак ничего не знал…
Гойтемир перевел и добавил:
— Научили. Сговорились.
Помощник пристава понимающе покачал головой.
— Скажите, что я ему не верю. Отец не мог не знать, что его избили. И если действительно сын поджег хлеб, то по его же наущению. А это все равно.
— Гойтемир, — снова заговорил Калой, когда тот объяснил людям ответ полицейского, — я не вру. Я клялся. Я не вру. Гарак ничего не знал. Отпустите его и возьмите меня!
Но у помощника пристава и у Гойтемира не было никакого желания слушать его, и они собрались уходить.
Тогда Калой отбежал, поднялся на бугорок и крикнул так, чтобы его услышали все:
— Гойтемир, если его увезут, люди свидетели, я убью тебя!
— Разбойник! Схватить его! — приказал помощник пристава, узнав об угрозе.
Но Калой исчез в каменных лабиринтах башен.
Отряд полицейских ночевал в Эги-ауле. Вечером старик Зуккур и несколько других членов рода Эги пришли к помощнику пристава и Гойтемиру просить отпустить Гарака. Они согласились вернуть Гойтемиру его потери от пожара. Но помощник пристава и слушать не хотел. Он сказал, что это не первое выступление у ингушей против старшин и власть решила положить им конец, строго наказав виновных.
Гарака поместили в отдельную башню вместе со стражниками. Вокруг расставили часовых. Никого к нему не пустили, но еду разрешили принести.
Докки плакала, не зная, что делать. Кричал маленький Орци. А Калой исчез.
Уже поздно вечером жена Пхарказа послала к Гараку Зору с лепешками и сыром. Стража пропустила девочку. Гарак стал ужинать. Стражники не обращали на них внимания.
— За поворотом, где родник, спрыгни в пропасть, — сказала девочка.
— Кто передал? — спросил Гарак.
— Не знаю! — невозмутимо ответила Зору и с детской наивностью стала рассматривать полицейских.
Калой не вернулся домой и ночью.
К утру погода испортилась. И, как это бывает в горах, резко похолодало. Пошел дождь. Отряд выступил поздно. Все ждали: может, распогодится.
Впереди ехал Гойтемир, за ним помощник пристава, потом шли два стражника, Гарак и следом все остальные. При выходе из аула их поджидали женщины. Они снова начали умолять начальника не уводить Гарака, кормильца семьи, отца маленького Орци. Докки со слезами на глазах поднимала сына и показывала его помощнику пристава. Но тот ехал с каменным лицом, не обращая на нее внимания.
— Перед кем унижаешься! — крикнул жене Гарак. — Если скажешь еще хоть слово, ты мне не жена!..
Докки умолкла и пошла с ним рядом.
— К Калою относись хорошо. Он сделал то, чего я не посмел… — успел сказать Гарак перед тем, как стражники отогнали от него провожавших.
Извиваясь на узкой тропе длинной темной лентой, отряд ушел.
Печальные возвращались женщины в аул. Они плакали вместе с Докки. Вспомнив слова Гарака, Докки встревожилась: «Куда же делся Калой? Даже проститься с отцом не пришел! Стыдно стало? Или испугался? Конечно. Он ведь еще ребенок!.. — И она крепче прижала к груди Орци. — Когда ты увидишь теперь отца?..»
Отряд двигался медленно. Там, где почва была каменистая, идти было нетрудно. Но во впадинах лошади погружались по колено в раскисшую землю, а пешие едва передвигали ноги. Гарак задерживал всех. Связанные руки сковывали движение, и он то и дело падал. Стражникам приходилось поднимать его. Узнав об этом, помощник пристава велел развязать ему руки. Куда он здесь денется, окруженный двумя десятками вооруженных людей! Гарак растер затекшие кисти, снял расползшиеся чувяки и, засучив штаны до колен, сразу пошел легко и быстро. Дождь не утихал и во второй половине дня. Привала в пути решили не делать, хотя тяжело одетая стража изрядно вымоталась в непривычном походе. Начальство хотело засветло добраться до Джараха.
Нехорошо было на душе у Гойтемира, хотя, казалось, какая к тому причина? Гарак арестован. После признания Калоя Эги все равно заплатят ему за сожженный ячмень, это уже по обычаю. Да и совесть спокойна — человека забрали не зря! А то ведь Гарак в глазах людей почти очистился от обвинения, клялся на народе! И все-таки на душе неспокойно. Верни он тогда Турсу хоть часть их родовой земли — народ посчитал бы его благодетелем, а Эги стали бы друзьями. А теперь… Если Гарак умрет в тюрьме, на него, на Гойтемира, ляжет вина. С него взыщут. От обычаев ни чин, ни богатство, ни время не спасут. Побоятся его, так отомстят сыну… От этих мыслей старик содрогнулся.
Тропа пошла круто вверх по каменистым ступеням, вплотную к высокой стене. Дальше над пропастью ее сменили плетни, повисшие на вбитых в стену кольях, потом она снова побежала ровным, узеньким карнизом. Но страшной тропа была только для полицейских. Ни Гойтемир, ни Гарак не думали о ней. И тут Гарак вспомнил о том, что сказала ему Зору: «За поворотом, где родник…» Поворот был в нескольких шагах, а за ним и родник. «Прыгнуть можно, — подумал Гарак. — Там стена чуть-чуть пологая, а саженей через пять каменная осыпь, по которой легко забежать назад, под карниз, спуститься к реке и на ту сторону, в лес… Но сзади идущий пристрелит, да и передние обернутся, возьмут на мушку… — Он усмехнулся. — Хорош совет! Кто его придумал? А что, если прикрыться одним из них?.. — От этой мысли у него сильно заколотилось сердце. — Зря я дался им в руки… это все Гойтемир… Убрал нас двоих… Если сейчас не уйду, — значит, никогда… Умру в Сибири… Погибнут дети… А после родника дорога вниз и места просторные, открытые…» Но Гарак ничего еще не решил, а поворот вот он, уже на него завернули и Гойтемир, и начальник, и солдаты… Гарака стало лихорадить.
