Ознакомительная версия.
Елизавета очень хотела возразить, сказать, что ведь это нелепо: беспокоить Бога для того, чтобы он не дал танцевать легкомысленной девице; и это в то время как тысячи людей бедствуют, обретаются в крайности! Не лучше ли помолиться о благополучии подобных несчастных!.. Однако Елизавета подавила свое желание говорить такое. Зачем? Анна скажет запальчиво, что заботилась о спасении души своей сестры! Нет, незачем вступать в бессмысленные споры…
Все чаще она задумывалась о том, что снова очутилась среди людей, которые должны, обязаны слушать одни и те же слова в храме, читать одни и те же книги, верить в одно и то же. Елизавета все более и более укреплялась в мысли, что в основе той или иной религиозной системы обретается в качестве краеугольного камня отнюдь не попытка постичь некую божественную суть и не философические выкладки об устройстве бытия, но именно ревностное, бездумное соблюдение обрядности и – самое, пожалуй, важное! – ненависть к иноверцам и неверующим!.. Теперь Елизавета задавала себе вопрос: что она делает здесь, в монастыре? С таким же успехом она могла бы подчиниться покорно обычаям, принятым на еврейской улице, в доме родственника ее покойной матери и в других домах. Она могла бы выйти замуж за молодого Шмуэла, уехать с ним в Германию, вести жизнь бедной, но честной и благочестивой еврейской женщины… Но она хотела найти какую-то совсем иную жизнь! Она бежала наугад, бежала туда, где происходила эта иная, неведомая ей жизнь, то есть происходила одна из разновидностей этой неведомой, иной жизни… И что же, что она нашла? Все ту же самую рутину, скуку обыденного серого существования, узость мысли, наслаждение неприязнью…
Единственное, более или менее прочное приобретение она все же сделала, резко переменив свою жизнь. Этим приобретением явилось имя! Елизавета! Она не знала, будет ли она снова и снова переменять свои имена, не знала. Однако чувствовала имя «Елизавета» прочно своим. Да, она может назвать себя иначе, но в глубине своей души, своего сознания она будет для себя оставаться Елизаветой!..
И пожалуй, не о чем было раздумывать. Это все равно были бы совершенно бесплодные раздумья. И родственники ее матери и настоятельница, мать Тереза, могли бы долго, с некоторым презрением и в достаточной степени убедительно говорить ей, что она ничего не поняла в правильности и праведности избранного ими пути, что она не постигла необходимость единственно верного служения единственно верному Богу, что она изменница, предательница… Все равно Елизавета знала: эти люди не убедят ее ни в чем! Они ведь просто-напросто жонглируют словами, никаких настоящих доказательств нет в их распоряжении!.. Предположим, куда бы она ни кинулась, она повсюду найдет все одно и то же, рутину обыденного существования. Но хотя бы двигаться, хотя бы пытаться, хотя бы нечто менять, постоянно менять в своем существовании!..
* * *
Елизавета даже не могла бы сказать, что хочет бежать из монастыря! Ей не надо было убегать, она могла уйти спокойно и ни от кого не прячась. Ведь она даже и не считалась официально послушницей. Но не хотелось обманывать мать Терезу, эту женщину с таким морщинистым лицом, с такими глазами, взгляд которых представлялся Елизавете острым… Мать Тереза всегда смотрела серьезно, строго, но в ее лице девочка видела ум, серьезный, спокойный… Елизавета подошла после мессы к сестре Марии Святого Сердца, келейнице настоятельницы, и кротко спросила, возможно ли говорить с матерью Терезой.
– Ты, должно быть, хочешь считаться настоящей послушницей? Но ты обязана проявлять терпение. Матушка сама знает время…
– Нет, я хотела бы говорить с матушкой о другом деле…
Сестра Мария Святого Сердца почувствовала в голосе юной Елизаветы нотки явственные смелости, даже дерзости, тщетно скрываемые, тщетно укрощаемые. Монахиня посмотрела совсем строго:
– Я, конечно же, передам матери-настоятельнице твою просьбу…
Спустя три дня мать Тереза приняла Елизавету в своей келье. Настоятельница сидела за столом, сколоченным из самого простого и даже щелястого дерева, не покрытым скатертью. Кровать без полога, с неизменным соломенным тюфяком, застланным тонким шерстяным покрывалом. Распятие… Девочке почудилось на мгновение, будто распятие надвигается на нее со стены…
Елизавете так хотелось быть искренней, говорить правду… «В конце концов, если я сейчас увижу, что она не понимает меня, я просто-напросто уйду! Она не будет удерживать меня. Зачем я ей!..»
И Елизавета сказала, что хочет уйти из монастыря…
– …потому что я утратила веру… – Мать Тереза молчала. Девочка продолжила: – Я знаю, что сомнения возможно изжить, но… мои сомнения уже не сомнения! Я не верю!.. Вы – моя крестная и вам, именно вам я возвращаю!.. – Елизавета протянула серебряный крестик на тонком кожаном шнурке…
– Ты хочешь возвратиться к своей прежней вере? – Настоятельница заговорила спокойно. Она чуть опустила глаза и посмотрела на раскрытую ладонь девочки – тонкие розовые оттенки окружили крестик, посверкивающий смутно. Мать Тереза не спешила, казалось, взять его…
– Нет, не хочу! – Ладонь по-прежнему оставалась протянутой к настоятельнице монастыря. – В моей жизни был период, когда я верила самым искренним образом, это было здесь, в монастыре. Но теперь я вернулась в прежнее свое состояние, то есть я снова не верю. Простите. Я хочу уйти. Возьмите крестик, я не вправе оставлять его себе…
Настоятельница молчала, быть может, минуты четыре, которые показались девочке долгими. Мать Тереза смотрела пристально на розовую ладошку, представлявшуюся ей горячей…
– Оставь себе крестик. Даже не веря, ты можешь носить его на груди как украшение… – Глаза настоятельницы оставались строгими, но сухие, чуть потрескавшиеся губы улыбнулись…
Девочка сжала пальцы и опустила руку.
– Да, я отпущу тебя, – продолжала говорить мать Тереза. – Но все же я хотела бы позаботиться о тебе. Я поняла, что твоя натура отличается пылкостью, ты еще можешь вернуться к тому, что теперь отвергаешь…
Девочка резко мотнула головой:
– Нет, нет!..
Мать Тереза смотрела по-прежнему, строгими глазами, но с улыбкой на губах.
– Тебе ведь некуда уйти. Замужество – не такое простое дело!..
– Я не хочу замуж!..
– Тебе не стоит перебивать меня! – Девочка наклонила и снова вскинула голову. Настоятельница продолжала: – Я могу помочь тебе. Но и ты должна понять, что ты принадлежишь к людям неимущим. Замужество ты отвергаешь. Готова ли ты продавать свое тело?
Девочка невольно фыркнула, глаза ее весело сверкнули:
– Нет, я не хочу быть проституткой!.. – Она употребила грубоватое определение продажных женщин и чуть смутилась. Она пыталась понять, к чему клонится речь матери Терезы…
– …Ты должна понять, девочка: у тебя в жизни всего два пути – торговать собой или трудиться…
Девочка молчала. Ей не хотелось ни того ни другого. Но, кажется, мать Тереза желала помочь ей. И лучше сейчас послушаться…
– Я бы трудилась, но я ничего не умею…
– Ты можешь учиться, ведь здесь, в монастыре, ты работала.
– Что вы посоветуете мне? – В голосе трепетали нотки дерзости, которые девочка пыталась скрыть, но не могла!..
– Я могу помочь тебе. Но только если ты согласишься трудиться честно…
– Я соглашусь, если это не будет слишком тяжелый труд…
– Ты должна внимательно выслушать мои слова… – Глаза матери Терезы смотрели еще серьезнее, губы уже не улыбались… – Ты можешь сделаться служанкой, горничной богатой дамы…
– Но я не умею стирать и гладить…
– Это работа прачки! Сможешь ли ты следить, чтобы платья твоей хозяйки содержались в порядке, одевать ее…
– Я не могу сделать сложную прическу!..
– Это работа куафюра!..
– Если так, то я, наверное, смогу делать то, о чем вы говорите, то есть то, что входит в обязанности горничной богатой дамы…
– Очень хорошо. А ты не хотела бы не прерывать отношения со мной?
– Я немного побаиваюсь вас, но я по-своему привязана к вам… – Елизавете было так приятно говорить искренне!.. – Мне было бы хорошо, если бы я по-прежнему могла бы иногда видеть вас, говорить с вами!..
– Это вполне возможно. Я хотела бы попросить тебя об одной услуге. Это важно для меня. Это важно для нашей матери, святой церкви, но, впрочем, ты не веришь, я запомнила твое признание. Поэтому я прошу тебя об услуге, которую ты можешь оказать лично мне. Я рекомендую тебя даме, о которой говорю. Я не намереваюсь скрывать от нее твою неопытность, но моя рекомендация значит для нее чрезвычайно много…
– Благодарю…
– Не спеши перебивать, прошу тебя! – Сухие губы снова шевельнулись в улыбке. – Ты сможешь видеться со мной, и даже в достаточной степени часто. Но ты должна будешь сообщать мне о том, что происходит в доме твоей хозяйки, о чем беседуют ее гости. Она понимает, что девушка, рекомендуемая мной, займет в ее доме положение несколько особенное…
Ознакомительная версия.
