Юрий Борев - Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах

Хрущёв тонет и кричит: «Кому нужна помощь?»

— Как жить без Хрущёва?

— По-брежнему в хрущобах.

— Папа, а что, Никита Сергеевич больше не Хрущёв?

Брежнев гордился: «Хрущёв развенчал культ Сталина после его смерти, а мы развенчали культ Хрущёва при его жизни».

Хрущёв сказал: «Это благодаря моим политическим реформам они смогли снять меня простым голосованием».

Новое руководство конфисковало мемуары Хрущёва как в своё время он арестовал рукопись романа Гроссмана «Жизнь и судьба».

В кабинете Рабиновича висят портреты Хрущёва и Брежнева. Парторг увидел, говорит:

— Сними ты этого дурака!

— Которого?

Главный подбирает команду по принципу «глупее меня». При отсутствии нормального механизма смены власти новый руководитель может появиться только из этой команды. Он подбирает окружение по тому же принципу. Так происходит вырождение власти и появляются Брежневы, Черненки, Живковы, Хонеккеры, Чаушески… Чем ничтожнее — тем выше. Эта конструкция переходит из политики в экономику и культуру. Исключения редки, как Сахаров среди советских академиков.

Двадцать лет брежневщины — это время реставрации сталинизма в возможных после оттепели условиях, сталинизм без массовых репрессий. Но инакомыслящих сажали, по улицам Праги ползли танки, а «ограниченный контингент» шёл по долинам и по взгорьям Афганистана. Экономика была экономной для одних и щедрой для других.

Ползучая сталинизация сопровождалась тихим возрождением образа благолепного вождя. То, что было неловко делать политикам, передоверялось художникам. (Смотри фильм Бондарева, Курганова и Озерова «Освобождение», получивший Ленинскую премию.)

Сталин выслал чеченцев в Казахстан. В 60-е годы они получили возможность вернуться на родину. Но не все из них поехали. Старики ненавидели Сталина, но в новом поколении к нему относились лояльнее. Так, в будке одного сапожника висел его портрет. Это и гордость земляком-кавказцем, и некоторая фронда по отношению к нынешним руководителям.

В конце 60-х годов при появлении Сталина на экране в зале раздавались аплодисменты, хотя не так уж много в кинотеатре, отражающем социальную структуру средних слоёв общества, прямых сталинистов. В этом проявлялась романтичность молодёжи, понаслышке знающей о репрессиях и приверженной сильным личностям, и оппозиционность пожилых «нынешним».

Прошло двадцать три года со дня смерти Сталина. В Дагестане нет грузовика, такси, сапожной будки без портрета Сталина. Особенно любим групповой портрет: Сталин, его старая мать, Василий в форме генерала. Образовался доходный бизнес: торговля снимками.

В докладе, посвящённом 60-й годовщине Советской Армии, министр обороны СССР Устинов упомянул Сталина. Пять тысяч офицеров и ветеранов, сидевших в зале, устроили овацию.

В брежневское время армией руководил Гречко. Где-то за городом для него держали тройку и сани с пологом из рысьих шкур. В армии говорили: пережили кукурузу, переживём и Гречку.

Нескольких генералов уволили без пенсии за торговлю армейскими дублёнками, которые самолётами отправляли в Польшу.

Со второй половины 60-х годов центральным событием Отечественной войны становится битва на Малой земле, а фигурой, определившей победу, — политработник полковник Леонид Брежнев. Брежнев вполне по-сталински переписывал историю. Но если Сталин при этом теоретизировал: «Историю нельзя ни улучшать, ни ухудшать», то Брежнев делал это простодушно.

Вопрос анкеты: «Что вы делали во время войны: отсиживались в окопах Сталинграда или сражались на Малой земле?»

Мы живём в восточной деспотии. Время остановилось, и не пытайся уловить его движение.

В 1956 году, после XX съезда, появилась надежда, но после Будапешта и Новочеркасска она дала трещину. В 1968 году, после подавления Пражской весны, надежда исчезла. В 1979 году, после вторжения в Афганистан, ушла даже надежда на надежду.

Сахаров говорил: «Страной должны править не партийные, а умные люди».

Было притчей во языцех самодурство купцов. Теперь главный Самодур — чиновник. К нему перешла вся власть. Взамен одного диктатора в каждом отдельно взятом советском учреждении возник свой. Делает что левая нога хочет. При Хозяине боялся. Теперь некого бояться. Мышление чиновника знает только вертикаль. К высшим — предупредительность, к равным — зависть, к низшим — презрение. У него нет другого отношения к человеку кроме иерархического: он или заискивает, или похлопывает по плечу.

Когда рабочий Пупкин узнал, сколько стоит памятник, вставленный при жизни очередной гертруде, он сказал: «За такие деньги мог бы и сам постоять».

«Меня нет и не будет».

Разговор в высшем свете.

— Вы почему арбуз не едите?

— Ухи пачкает.

Рассказывал один из старейших кинематографистов Яков Райх.

После войны Райх был директором картины, снимать которую пришлось в Запорожье. Жильё и питание ему удалось организовать сравнительно легко, но вот транспорт можно было получить только с разрешения первого секретаря обкома. Им в те поры был Леонид Брежнев. Он принял членов съёмочной бригады радушно. Угостил и к слову рассказал историю: «Во время Парада Победы я стоял по правую руку от трибуны Мавзолея. Было прохладно, и я грелся коньяком, и так нагрелся, что меня швырнули в „эмку“ и доставили в гостиницу „Москва“. Решив вопрос с машиной, секретарь обкома сказал: „Каждый должен иметь возможность получить пользу от своего труда“ и вызвал директора филармонии. Указывая на заезжих киношников, Брежнев распорядился: „Два кассовых концерта на сумму пятьдесят тысяч“. Директор промямлил: „Но у меня Бейбутов…“

Бейбутова отодвинули, и московские кинематографисты уехали из Запорожья с пятьюдесятью тысячами.

В Большом театре завершалось торжественное заседание, посвящённое 33-й годовщине Октября. Все встали и запели „Интернационал“. Сталин взял под козырёк, хотя его на голове у него не было. Поскрёбышев прошептал: „Постарел наш вождь!“ После торжественной части состоялся концерт. Последним его номером было выступление молдавского танцевального коллектива, лихие пляски которого вызвали овацию. Когда концерт закончился, Сталин в сопровождении Поскрёбышева вышел из правительственной ложи. Навстречу шёл человек с широкими, густыми бровями. Сталин сказал:

— Молодци твои молдовьяни!

Человек смущённо улыбнулся, а Поскрёбышев сказал:

— Товарищ Сталин, это Брежнев — секретарь Днепропетровского обкома.

— Постарел ты, Поскрёбышев, стал отставать от жизни.

В тот же вечер Сталин распорядился избрать товарища Брежнева первым секретарём ЦК Молдавии.

Воевавший в одной армии с Брежневым Александр Аникст сказал: „Мы сочли бы сумасшедшим того, кто сказал бы, что этот полковник будет сидеть на месте Сталина“.

Брежнев стал Генсеком.

— Как вас теперь называть?

— Можете просто: Ильич.

Анекдоты садятся и придумывают, вернее, сначала придумывают, а потом садятся.