— Нет.
Он положил руку ей на плечо.
— Может, я посватался к тебе слишком скоро, но что толку ждать. Я знаю, что ты все еще скорбишь, но…
Оэлун отбросила его руку и медленно встала. В его черных глазах теперь не было печали — одна лишь жажда урвать… Его широкое грубое лицо отталкивало ее. Как мало было в нем от человека, которого она потеряла.
Она сказала:
— Я не выйду за тебя, Даритай.
— Без мужчины жизнь будет тяжкая.
— Мунлик обещал присмотреть за мной, а я присмотрю за сыновьями. Мне не нужен муж. Я не могу смотреть на тебя, не думая о твоем брате.
Она знала, что следует молчать — пусть себе думает, что лишь любовь к Есугэю не дает ей принять его предложение, но вернуть свои слова она уже не могла.
— Я не могу жить с тобой, зная, что ты никогда не станешь таким, как он. Ты притворяешься, что ты такой, но, видимо, все мужество и сила вашего отца были переданы моему мужу и сыновьям, а тебе ничего не досталось.
Даритай замер, щека его дергалась. Внутренний голос нашептывал Оэлун, чтобы она была мудрее. Когда-нибудь помощь этого человека понадобится. Но она уже зашла слишком далеко.
— Тебе следовало бы стать на мою сторону, — сказала она, — и я бы уважала тебя. Но я не могу связать свою жизнь с человеком, который думает лишь о притязаниях на то, что имел его брат.
Он вскочил и схватил ее за руки, потом стал трясти так сильно, что запрыгал ее головной убор.
— Ты пожалеешь, Оэлун.
— Пожалею? Ты мне уже показал, что ты из себя представляешь.
Он оттолкнул ее. Она постаралась удержать равновесие и выпрямиться.
— Тебе нужны союзники, — сказал он. — Ты ошибаешься, если думаешь, что сможешь руководить, пока не вырастет Тэмуджин.
— Ни в коем случае.
Он посмотрел на нее и ушел. Всхлипывания Тэмулун перешли в рев. Оэлун стала на колени рядом с люлькой, отвязала младенца и поднесла его к груди.
Тело ее сотрясалось от рыданий. Есугэй никогда больше не шагнет в эту юрту, требуя дать ему попить и поесть. Он никогда не посмотрит на нее с сомнением и уважением. Он никогда не повалит ее на постель, и она не почувствует тяжести его тела.
Она подняла голову, потому что дверной полог поднялся. В юрту вошел Тэмуджин. Оэлун вытерла лицо рукой.
— Моему дяде не следовало бы говорить с тобой таким тоном, — пробормотал он.
Она запахнула грудь и положила Тэмулун на постель.
— Нехорошо подслушивать, Тэмуджин.
— С той стороны собака задрала ногу на юрту. Я ее прогнал, чтобы не портила войлок. И не мог удержаться, чтобы не подслушать.
— Прежде ты не часто гнал собак.
— Бортэ научила меня, как не бояться их, — сказал он, подойдя к ней, сев на пол и положив руки на постель. — Тебе бы она понравилась, мама. Я тебе не рассказывал раньше, как она гналась за мной и Мунликом и не хотела покинуть нас, пока я не рассказал ей, что произошло. Она поклялась не говорить об этом никому, и я знаю, что она сдержит свое обещание. Она будет мне такой же хорошей женой, какой ты была отцу.
— Я только что допустила ошибку, сынок. Я дала твоему дяде повод отказаться от помощи нам.
Мальчик покачал головой.
— Ты сказала о нем правду. Не бойся. Когда я возглавлю племя, Даритай последует за мной, как он следовал за отцом.
Эти слова утешили ее, хотя произнес их всего лишь доверчивый ребенок.
— Твой дядя, может быть, прав лишь в одном, — сказала она. — Наверное, мы не готовы вести войну с татарами.
— Нет, мама. Если мы будем сражаться и проиграем, нам с тобой не будет хуже, а если мы победим, разговоры о другом руководстве закончатся. Нам стоит рискнуть.
Она дотронулась до его руки; это уже были слова не мальчика.
— Ты можешь принять участие в схватках с мэркитами.
— И если я отправлюсь с нашими людьми, придется смотреть, чтобы не получить удар в спину. Кое-кто попытается решить свои дела, убрав меня во время сражения. — Он помолчал. — Мы немногим можем теперь доверять. Мунлик передал мне последние слова отца о том, чтобы я с братьями отомстил за него. — Тэмуджин посмотрел на Оэлун отцовскими глазами. — Я не забуду тех, кто причинил нам зло.
Она притянула мальчика к себе, жалея, что не может вернуть его в детство, которое он потерял так рано.
Оэлун лежала в постели, у нее не было сил встать. Тэмулун закатывалась в крике.
— Мама.
Рука коснулась ее лица. Тэмуджин наклонился над ней, потом отошел.
— Хасар, — сказал он, — присмотрит за остальными. Я скоро вернусь.
Оэлун закрыла глаза. На нее навалился злой дух, застя свет. У нее больше не было сил бороться с ним. Дух этот бродил рядом во время ее встречи с мужчинами. Теперь он забрался внутрь, заглушив все чувства.
Дух говорил с ней то голосом Даритая, то Таргутая. «Послушай нас, — шептал он. — Твой муж скончался: красивый драгоценный камень разбит вдребезги, табун оказался без жеребца и нуждается в руководстве другого».
Только Мунлик и Чарха говорили с ней, пока другие не заставили их замолчать. Люди не поклянутся в верности ей и ее сыну. Она с ними не сладит. Легче дать Даритаю пройти в вожди своего рода и разрешить Таргутаю и Тодгону управлять тайчиутами. Даритай уехал из стана, но еще не слишком поздно признать его старшинство.
Тэмулун кричала.
— Видишь, как маме плохо, — услышала она голос Тэмуджина.
— Возьми братьев и иди пасти овец.
Это был голос Хокахчин.
Оэлун лежала тихо. Тэмулун вскоре перестала плакать.
— Ты спишь? — спросила Хокахчин.
Оэлун открыла глаза. Хокахчин держала ее дочь и кормила ее из бурдючка с овечьим молоком.
— За мной пришел Тэмуджин, — сказала старуха, — но мне, наверно, надо привести шамана.
— Нет, — удалось сказать Оэлун.
— Тогда ты больна не очень сильно.
Хокахчин привязала Тэмулун к люльке и стянула покрывало с Оэлун.
— Бедное дитя.
Служанка приподняла ее и стала надевать на нее сорочку и длинный халат.
— Какой ты выглядишь усталой.
Хокахчин засунула косы Оэлун под берестяной головной убор, а потом помогла обуться.
— Стан загудит от разговоров, если ты не придешь в себя. Люди скажут, что Оэлун-уджин оказалась именно такой слабой, как они думали, но это снимет с тебя кое-какое бремя.
Внутри нее черный туман рассеивался. Злой дух в конечном счете не очень силен.
— Я служила тебе все эти годы, — сказала Хокахчин, — и была довольна, что у меня добрая хозяйка. Ты всегда меня понимала с полуслова, мне остается лишь быть откровенной с тобой. Ты была так занята уговорами воинов, что пренебрегла их женами. Что они видят в тебе после смерти твоего мужа? Лишь вдову, убитую горем и думающую об отмщении, женщину, которая может дать им то, чего они больше всего боятся — гибель их мужей и сыновей в жестокой битве, плен или худшую долю им самим.
— Мы можем и выиграть эту войну, — сказала Оэлун.
— Мужчины этого не думают, а женщины в таких случаях верят мужчинам, — возразила служанка. — Возьми немного силы у Этутен, у Земли, которая возрождается после гроз Тэнгри. Теперь тебе следовало бы обратиться к женщинам и показать, что если мы не поддержим тебя и твоего сына, будет большая беда. Они должны убедиться, что ты способна руководить, а также что ты разделяешь их тревоги. Женщины боятся неопределенности, которая наступает, когда мужчины остаются без вождя. Если они поверят, что ты можешь предотвратить такое положение, они станут умолять мужей поддержать твое дело.
— Ты мудрее, чем я думала.
Старуха тряхнула головой.
— Мудрее? Даже глупая женщина набирается мудрости, если долго живет на свете. Ты хочешь власти, Оэлун-уджин, а не можешь воспользоваться властью, которую имеют женщины. Когда муж был жив, тебе этого не требовалось, а теперь надо. На моих глазах умирали другие вожди, и их сподвижники сражались друг с другом. Я видела, как сыновья вождей бежали от тех, кто служил их отцам. Действуй не медля.
Женщины нуждаются в определенности, матери озабочены судьбой своих детей. Она может пренебречь мужеством их мужей, но ей придется заставить их поверить, что она способна руководить мужчинами.
Подходило время весеннего жертвоприношения душам предков. Это событие она может использовать. Когда все женщины соберутся на пир, она напомнит им об их обязанностях.
Оэлун взяла Хокахчин за руки.
— Все, что ты сказала, я должна была понять сама.
— Ты еще совсем молодая, уджин, — откликнулась Хокахчин. — Молодые женщины думают о том, как им ублажить своих мужей и как вырастить сыновей. Они считают, что мужчины всегда будут ограждать их от неприятностей.
— Спасибо за твои слова, Хокахчин-экэ.
— Уджин, не называй меня…
— Да. Отныне ты для меня мать Хокахчин.
«Еще один союзник», — подумала Оэлун. У нее их очень мало.
