Время от времени по улицам Москвы проносились господские лимузины, везущие комиссаров в кожаных куртках с неизменными папками под мышкой, символом власти над жизнью и смертью побежденного и угнетенного общества.
По ночам патрули, словно голодные волки, врывались в квартиры перепуганных граждан, проводили обыски, забирали с собой мужчин, женщин, детей, гнали их на принудительные работы и смерть.
После нападения властей, подкрадывались другие группы. Это были бандиты; под видом комиссаров они врывались в частные дома, насиловали и грабили, вели бои с милицией и отчаявшимися жителями измученной столицы.
Церковные колокола молчали, а на площадях и Кузнецком мосту военные оркестры громко играли «Интернационал». Церкви, музеи, университет стояли закрытые и пустынные, зато в театрах лучшие артисты во главе с недавним любимчиком царя Федором Шаляпиным пели, играли, танцевали и ставили представления для уличных зевак, пьяных от крови солдат, темных и преступных отбросов, всплывших со дна российской жизни.
Ленин после памятной, проведенной у Дзержинского ночи не покидал Кремля. У него была точная информация, что в Москве свирепствует отважный, готовящий покушения и неуловимый террорист Борис Савинков. Доказательством этому служили почти ежедневно появляющиеся трупы убитых комиссаров и правительственных агентов. На шедших переодетыми Дзержинского и Федоренко напала группа поляков, убивших бывшего жандарма и ранивших председателя «чека». Тайная еврейская организация уничтожала своих сородичей, работающих в московском «чека», которым руководил хитрый и жестокий Гузман. Молодой офицер Клепиков, неотступный товарищ Савинкова, точными выстрелами укладывал трупы людей в кожаных куртках и непонятным образом избегал погони и засад. Троцкий, Каменев, Рыков и Бухарин не отваживались выйти без усиленного эскорта за стены охраняемого латышами и финнами Кремлевского дворца.
Начали кружить беспокойные, страшные для новых властителей слухи. Возник какой-то до сих пор неизвестный «союз спасения отчизны и свободы», готовящий восстание и мечтающий о взятии Москвы, раздавленной кровавыми руками Ленина, Троцкого и Дзержинского, а также Петрограда, в котором безумствовал Зиновьев.
«Чека» похищала все новые и новые сотни, тысячи виновных и невинных людей, давя их колесами своей окровавленной машины.
В Москву поступали протесты из-за границы, на которые Совнарком отвечал полными увиливаний и фальши продиктованными Лениным нотами, а Гузман, совершая налеты, убил английского капитана Кромы, несколько французских семей и, наконец, поручил своему агенту Блюмкину, чтобы тот спровоцировал покушение социалистов-революционеров на немецкого посла в Москве, барона Мирбаха…
Ленин, читая в заграничных письмах энергичные протесты, щурил глаза и говорил смеясь:
— Это все лицемерные штучки! Европа упилась кровью, и теперь все стерпит, все выдержит и со всем смирится! Боясь нас, разражаясь громом проклятий, она кокетничает с нами, как старая проститутка! Помните, как умоляюще и покорно заглядывали нам в глаза представитель Франции — капитан Садул, английский агент Локарт, американец Робинс, подосланный послом США? Им не удалось удержать нас от подписания мирного трактата и помешать в организации армии для революционных целей, поэтому-то они мечутся и угрожают. Но вот что я скажу вам, товарищи, достаточно шевельнуть пальцем и заявить, что, не признавая никаких обязательств царя, мы все же выдадим им разрешение на добычу на Кавказе или Урале, как они прибегут и будут махать перед нами хвостом как собаки!..
В Кремль приходили кипы писем и заявлений с просьбами о снисхождении в отношении людей, которые умирали в тюрьмах и были приговорены к смертной казни. Эти заявления чаще всего были адресованы Ленину, а некоторые — жене всемогущего диктатора. Однажды Крупская пришла к мужу и робким голосом сказала:
— Я слышала, что Дзержинский, Володарский, Урицкий и Гузман позволяют себе необычайную жестокость… Я хотела попросить тебя вмешаться, ведь это ужасные, невыносимые вещи, позорящие пролетариат, народ, правительство!
Ленин опустил голову. Крупская заметила, что возле ушей мужа выросли мощные желваки. Внезапным движением он обратил к ней искаженное гневом и отчаянием лицо и тонким голосом прокричал:
— Только я могу все вытерпеть… все в себе подавить, а они — враги народа заслуживают снисхождения?! Естественно! Я должен, сжимая сердце, днем и ночью отгонять от себя черные, страшные мысли, потому что Ленин — чудовище, палач, сумасшедший, а они — бедные, невинные, обиженные! Уйди прочь и не смей говорить мне о снисхождении!
Максиму Горькому, критиковавшему ужасную «чека», он ответил резким письмом, раз и навсегда заставив писателя не только замолчать, но даже отказаться от лицемерных объяснений по поводу жестокости российского народа.
В своих газетах диктатор опубликовал коммюнике, чтобы ни к нему, ни к его жене не обращались по делам заключенных, так как эти просьбы будут безрезультатными.
В марте пришли первые сообщения о вооруженных восстаниях против Советской власти. Долгую гражданскую войну, неуверенно и с опозданием поддерживаемую бывшими союзниками, начал Ярославль, утонувший после затяжных боев в крови повстанцев, так как кроме убитых на поле боя, по приговору полевого суда, было казнено 3500 офицеров. В Пензе военнопленные — чехи, сформировав под командованием генералов Чечека, Сыровоя и Гайды свои полки, выступили с маршем на Урал. На Дону, Кубани, в Оренбурге и Забайкалье поднимались казаки. На историческую арену возвращались известные имена «белых» вождей: Корнилова, Каледина, Краснова, гетмана Датова, Деникина, Врангеля. Деморализованные солдаты и своевольные толпы рабочих, составлявшие Красную Армию, беспорядочно отступали по всем фронтам, прижимаясь к Москве. На западе, юге и в Сибири начинали действовать генералы Юденич, Миллер, Алмазов, Колчак, гетман Семенов и опасный безумец и мистик «белый Дзержинский» — Унгерн-Штернберг. Угнетенный народ поднимал голову. Все высматривали спасителей и готовы были им помочь.
Совнарком терял голову. Товарищи в панике прибегали к своему вождю и, вырывая на голове волосы, кричали:
— Пришел час расплаты! Идет смерть… что вы на это скажете, Владимир Ильич? Что с нами будет?
Ленин издевательски улыбался и говорил:
— Что будет? Вас белые повесят за воровство и убийства, меня — за идею, а всех вместе — за шею! Не хотите этого? Тогда надо прекратить изображать из себя больших начальников. Беритесь за работу, товарищи, так как это было во время октябрьской революции! Троцкий — хороший организатор, пускай берет Тухачевского, Брусилова, Буденного, Блюхера, Фрунзе, Эйхе и срочно создает настоящую армию, агитирует, любыми методами и обещаниями привлекает в наши ряды немецких, австрийских, венгерских военнопленных и бывших царских офицеров, пускай начинает оборонительную и диверсионную войну! Мы должны объявить «военный коммунизм» и выдвинуть лозунг: все для войны во имя победы пролетариата!
— Контрреволюция располагает значительными силами и будет поддержана Францией, Англией и Японией, — заметил Каменев. — У меня есть информация от наших агентов Иоффе, Воровского, Литвинова, Радека, что вопрос об интервенции уже решен в Париже и Лондоне; поговаривают даже о возможности введения блокады с тем, чтобы вызвать в России голод…
Ленин рассмеялся:
— Не так страшен черт, как его малюют, товарищи! — воскликнул он. — Не так просто начать интервенцию и направить десант в Россию с ее пустынными просторами! Все в худшем случае ограничится портами… Ерунда! Наши доморощенные патриоты сами развалятся, как идолы из сохнущей глины!
— Неизвестно! — вмешался Рыков. — Там есть такие способные, боевые командиры, как генералы Корнилов, Деникин, Врангель, Юденич…
— Безусловно! — пожал плечами Ленин. — Против них мы пошлем портного-журналиста Троцкого, желторотого капитана Тухачевского, старшину Буденного… Они будут вбивать в мужицкие головы только одно: «Власть — рабочим и крестьянам, свобода и счастье — пролетариату», а «белые» генералы сначала пробормочут: «земля крестьянам», а после первой победы примутся орать: «Да здравствует великая, неделимая Россия, да здравствует царь-батюшка!» Гм, гм! Как думаете, пойдут за ними мужики, которые уже захватили землю и зарезали своих господ? Никогда! Поэтому необходимо позаботиться о двух вещах: вбить в головы крестьян и рабочих, что «белые» несут им виселицу и приготовить армию к серьезным военным действиям!
Все молчали и с глубоким уважением слушали приглушенный, полный силы и уверенности голос Ленина. Он тем временем задумался и после паузы сказал:
— Есть еще одно дело… важное, очень важное и срочное! Мы должны перевезти царя из Екатеринбурга в Москву. Мы не можем отдать его «белым»! В их руках он станет для нас опасным оружием… Сегодня вечером я созываю заседание, на котором будут вызванные мной товарищи из Екатеринбурга.
