За блуд наказывают не строго. Священник велит много раз в день молить Господа о прощении и при этом стоять на коленях и кланяться. Закон также повелевает, только если предстоит родиться ребенку, что мужчина должен купить своей любовнице молочную корову… Все это я узнала из разговора тетушки с госпожой Сигезбек, когда они говорили о принцессе Елизавете. За все время пребывания госпожи Сигезбек в России она лишь один раз слышала об убийстве ребенка… Младший Миних называет Елизавету в своем роде «покладистой притворщицей», то есть «сИ881пш1е e mais faci1e». Она со всеми, как говорят, хитрит, юлит, легко поддается различным влияниям и в то же время чрезвычайно недоверчива…
Итак, мы стоим у окна. Внезапно принцесса Елизавета с громким визгливым криком отскакивает в сторону. Окно озаряется необычайно яркой вспышкой. Слышится звон разбитого стекла. Я кидаюсь в сторону. Принцесса-наследница уже успела отскочить. Она замирает в испуге. Я бросаюсь к ней. Елизавета громко зовет на помощь. Сбегается едва ли не толпа. Оказывается, стекло разбито ракетой. Это удивительно, непостижимо и противоречит всему устройству фейерверка, да и погода совершенно тихая… К счастью, Ее высочество нимало не пострадала. Осколки попали в ее высокую прическу и застряли там. Мы – принцесса, тетушка и я – поспешно удаляемся в гардеробную, где тетушка собственноручно распускает прическу своей воспитанницы, я помогаю. В два гребня мы тщательнейшим образом вычесываем и выбираем пальцами осколки.
После фейерверка при дворе начались бал и маскарад, продолжавшиеся до раннего утра. Ночь напролет сияла иллюминация. Улицы были заполнены экипажами и гуляющими. Но мы уже ничего этого не видели. Утомленная принцесса уснула. Я оставалась при ней долго. И, устроившись за туалетным столиком, неподалеку от постели Ее высочества, читала при одной лишь свече занимательный роман герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского. Принцесса спокойно спала. Я затем перешла к тетушке и ночевала у нее.
* * *
По случаю счастливого неранения принцессы-наследницы осколками разбитого оконного стекла Ее величество приказала на следующий день отслужить торжественное молебствие в придворной церкви. Госпоже Адеркас и мне невозможно было не присутствовать. Придворная церковь невелика, но хорошо украшена живописью и лепниной. Плафон представляет крещение Христа, а по обеим сторонам от него – библейские сюжеты и четыре портрета отцов греческой церкви. Над средней дверью к хорам изображена Тайная вечеря, а по сторонам опять же – вознесение Христа и Благовещение. На четырех маленьких картинах изображены апостолы, объединенные по трое, с их мученическими символами. Кафедра соответствует размерам церкви и хорошо сделана. Она расположена напротив трона Ее величества, представляющего собой помещение, построенное рядом с церковью; в нем большие окна и застекленные двери, благодаря чему оттуда хорошо видно и слышно богослужение. Певчие – взрослые и мальчики – все обладают красивыми голосами, одеты не в монашеское облачение, но в красивые польские одежды.
* * *
После занятия с господином Генингером принцесса изволила беседовать со мной. Она была в хорошем расположении духа и смеялась искренне над недавним происшествием с разбитым окном. Смеясь, она приблизилась к окну в комнате, где мы находились, и принялась водить пальчиком по стеклу. Затем, вдруг обернувшись ко мне, посмотрела на меня пристально и склонив голову чуть набок; затем потупилась и тихо спросила, была ли я когда-нибудь влюблена, как в романе или же в опере. Я с полным самообладанием отвечала отрицательно, чем, кажется, разочаровала Ее высочество. Но я не намеревалась никому открывать тайну погубленной своей жизни. Я твердо знала, что – никому, никогда!.. Принцесса, поколебавшись, робко сказала, что в одиннадцать лет у нее уже был жених. Она за молчала, и я, понимая, что ей хочется говорить, поощрила ее, попросила рассказать эту историю в подробностях. Принцесса, однако, рассказала все же кратко и по-прежнему робко.
Женихом ее явился в ее отрочестве принц Мануэль, брат португальского короля[45]. Он фактически сватался одновременно и за одиннадцатилетнюю Анну, и за двадцатилетнюю красавицу Елизавету, и наконец – не прочь был от брака с самой императрицей, которой было около тридцати девяти лет. Анна боялась его, горько плакала и с детской решительностью объявила тетке, то есть Ее величеству, что никогда не выйдет замуж, а уйдет в монастырь. Вскоре после этого ее заявления принц покинул Россию… Я уже знала, что сейчас поисками достойного жениха для принцессы заняты вице-канцлер Остерман и обер-шталмейстер Левенвольде. Этот последний ныне находится в Германии, присматриваясь к властительным семействам.
Мне кажется, что хотя принцессу Анну все полагают законной наследницей, императрица еще не объявила об этом открыто. Бригадир Швар в разговоре с доктором Сигезбеком предположил, что, возможно, императрица объявит наследником кого-либо из детей племянницы, по своему выбору, не руководствуясь правом первородства, каковое в России никогда не имело особенного значения. Ведь и сам Великий Петр являлся самым младшим из сыновей своего венценосного отца. Ему пришлось бороться за престол и власть не со своим старшим братом Иваном, кротко уклонившимся от подобной борьбы, но со своей старшей сестрой Софией. Трудность положения усугублялась и тем, что София, равно как и Иван, родились от первой супруги государя, а Петр и его младшая сестра Наталия – от второй…[46]
Рассказав мне кратко о своем незадачливом женихе, принцесса вздохнула и затихла. Мне кажется, что при всей своей наивности она склонна к некоторой скрытности. Она также стыдлива, что странно, если вспомнить сплетни о ее матери. О матери Ее высочество говорит не часто и очень печально. Герцогиня Мекленбургская тяжело больна, ожидают ее смерти. Анна навещает больную мать почти ежедневно и всегда после этого печальна, едва сдерживает слезы. Герцогиня больна уже достаточно давно. Анну сопровождает к матери гофмейстерина Ее величества, вдова фельдмаршала Голицына. Ни госпожа Адеркас, ни другие дамы из штата Анны не присутствуют при этих свиданиях, возвратясь после которых Анна делается молчалива и испуганна. Тетушка объяснила мне причину возможную подобного душевного состояния принцессы: ходят слухи, будто герцогиня, жившая около десяти лет в разлуке с мужем, имела столько любовников, что захворала дурной болезнью и теперь впала в тяжелое слабоумие. Императрица настоятельно повелевает племяннице ни с кем не говорить о болезни матери, вид больной удручает единственную дочь. Всем этим возможно объяснить молчаливость, явный испуг и печаль Анны после визитов в покои герцогини.
* * *
Большой зал во дворце расписывает Каравак. Я думаю, и помощник его – при нем. Я предложила Ее высочеству пойти взглянуть. Она охотно согласилась. Я надеюсь, рядом с ней буду чувствовать себя словно бы защищенной от своего рода огромности этого человека (смешно! ведь он и вправду высок) в моей жизни, в моей душе. Как мучительно это чувство влюбленности в человека чужого и чуждого… Влюбленности? Пустое, жеманное слово! Какая же это влюбленность, как я могу называть это влюбленностью, когда я знаю, что жизнь моя погублена, что этот человек явится и уже является единственной радостью жизни моей… Радостью? То есть печалью, безысходным отчаянием, тоской… То есть… радостью!..
На мне шелковое платье кремового цвета, каштановые волосы распущены по плечам и перевиты золоченым шнуром.
Зал необыкновенно просторный, уже украшен мраморированным гипсом, несколькими зеркалами (их будет больше) и многочисленными позолоченными барельефами. Уже готово место для императорского престола. Над ним лепное изображение государственного герба, а также Марса и Паллады. Пол в зале выложен дубовым паркетом. Украшающие зал скульптуры сделаны неким шведом и не являют собой ничего особенного. Разумеется, они лучше, нежели изображения на корабельных носах. Особую прелесть и своеобразное очарование скульптурным изображениям, украшающим зал, придает обильная богатая позолота.
Я сразу же увидела господина Каравака в одежде, запачкан ной пятнами красок, рукава кафтана были засучены до локтей, кафтан был расстегнут, и видный ясно шелковый коричневый камзол также запачкан. Живописец был без парика, и мы могли любоваться его лысой головой. Нас сопровождала одна из фрейлин принцессы. В зале поставлены леса по стенам. Высоко и с кистью в длинной руке стоял на лесах русский помощник Каравака. Он стоял спиной к нам и, разумеется, не мог поклониться. Однако он услышал наш приход, разговор с Караваком и повернул голову. Впервые он посмотрел на меня. Могу сказать, что его красивые серые глаза выражают ум. Каравак повел нас по залу, показывая скульптуры. Его помощник снова повернулся к нам спиной и продолжал работать; его длинная рука в темном рукаве, также обнаженная до локтя, двигалась достаточно споро, водя большой кистью по стене.
