— Будет исполнено, конунг. — Перемысл помолчал. — Неждана знает о твоем повелении отдать Изборск кривичам.
— Я и не думал, что дело сладится так быстро. — Олег неожиданно улыбнулся. — Ты принес мне добрую весть, Перемысл. Запрети ей охоты и дальние прогулки.
— Она строптива и своенравна, конунг.
— Моим именем.
Вернулся Хальвард. Доложил, что лазутчика приковали к стене в пыточной подклети, вновь отошел к оконцу. Олег долго молчал, размышляя. Потом сказал:
— Пошлешь в Киев самого надежного из своих людей. Он должен убить Рогдира даже ценою собственной жизни. Только это может разрушить союз Аскольда и Рогхарда.
— Я разрушу его, конунг.
— И еще. Сигурд слишком юн, чтобы служить послом. Но я не меняю своих решений, и с посольством он поедет. Изыщи способ, Хальвард, задержать его в пути с каким-либо поручением, не обидным для его чести. Моим послом будет Перемысл.
2
Бурная весна всегда бодро влияла на Рюрика. Угнездившаяся в нем с отроческих времен привычка, что с весны начинается жизнь воина, не оставила его и ныне. Он чувствовал знакомый прилив сил и жажду деятельности, и даже боли в спине и ломота в суставах не то чтобы оставили его, но помаленьку исчезали, отступали в глубину, затаивались до глухой осенней поры, когда дружинники расселялись по зимовьям и становищам, лодьи вытаскивали на берег и все замирало в безлюдье и тишине. Птицы отлетали на юг, звери уходили в чащобы, и он, князь Новгорода, покидал Городище, где обычно стоял с дружиной, перебираясь в глухую укрепленную усадьбу.
Он построил это Городище после убийства Трувора Белоголового. Хорошо запомнив внезапный бунт новгородцев под началом Вадима Храброго, Рюрик не рисковал более: он вообще стремился не повторять собственных ошибок. И договорился с Новгородом, что князь отныне будет стоять с дружиной не в самом городе, а в укрепленном Городище, а в Новгород наезжать на советы, суд и расправу. И все с этим согласились, потому что раздельная жизнь устраивала как новгородцев, так и Рюрика с его мощной и хищной ватагой. За Новгородом оставалась обязанность охранять Городище в зимнее время, возвращать ему жизнь весной и особыми гонцами извещать своего князя, что все готово к переезду.
Но куда раньше этих весенних гонцов из Новгорода к Рюрику прибыл посланец Вернхира.
— Роги знали, что конунг Олег везет мое золото?
— Вернхир сказал: откуда роги могли знать, что конунг Олег везет твое золото, князь Рюрик. Так мне велено передать, и так я передаю.
— Со двора не отлучайся. Когда велю, поедешь к Вернхиру. Ступай.
«Откуда» означало «из чьих уст», и, отпустив гонца, Рюрик крепко задумался. Он более ни разу не прикасался к зелью берсерков — да у него уже не было ни зелья, ни берсерков, — весенние ветры выдули туман из головы, и князь обрел не только ясность мысли, но и память. И сейчас, оставшись один, неторопливо восстанавливал весь разговор с Олегом. Здесь нельзя было спешить, здесь имело значение каждое слово и точное время, когда это слово было сказано. Он вспомнил, как складывалась их беседа, так похожая на поединок, и в конце концов пришел к выводу, что слова о золоте для Киевского похода были произнесены в самом начале. Они уточнялись под крики забиваемого батогами палача, затем — в ночном разговоре… «Я собирался позвать ката из сеней», — вдруг подумал Рюрик и впервые вспомнил о слуховом прорубе над дверью. Именно через этот проруб он и намеревался кликнуть Клеста, но, пропустив в самом начале поединка два продуманных удара Олега, напрочь забыл об отверстии, и их разговор, конечно же, слышали в сенях. Там был боярин и… и Клест, но палача забили насмерть. Когда смолкли его крики, Рюрик и Олег вышли удостовериться. Клест был мертв, но его нельзя было узнать, потому что били не столько по телу, сколько по лицу. Расчетливо — по лицу: значит, это мог быть и не Клест.
Додумавшись до этого, Рюрик не стал спешить. От начальника стражи он выяснил, кто был отнаряжен в тот день, тайно допросил их и окончательно удостоверился, что уйти к рогам и рассказать о золотом обозе мог только Клест. И это испугало его: палач слишком многое знал.
Еще раз все продумав и убедившись, что случилось именно так, Рюрик повелел, чтобы боярин и двое стражей-исполнителей явились к нему.
— Ты поведал прийти, — сказал боярин: двое стражников стояли по обе его стороны; это настораживало, и голос боярина звучал напряженно. — Я пришел, конунг и князь.
Рюрик молча смотрел на него. Он не пугал: он вспоминал, как долго и как старательно служил ему этот славянин, за отвагу и дельные советы вознесенный им на вершину. Он дал ему все: власть, славу, богатство. За что же он так отблагодарил своего конунга? Перестарался, схитрив и обманув, или заранее обеспечил себе дорогу к рогам, прикинув лисьим умишком, что конунг теряет опору в дружине и в Новгороде? Впрочем, это сейчас уже не имело значения.
— Ты помнишь мое повеление схватить Клеста и забить его под этим окном?
— Да, конунг и князь.
Голос боярина дрогнул: точно так же, как и тогда, сухой перст конунга уперся в маленькое оконце. Рюрик уловил эту дрожь, но виду не подал.
— Как ты исполнил его?
— Я приказал схватить Клеста и забить его батожьем под окном. Ты сам видел, конунг…
— Кого? — Рюрик резко подался вперед. — Кого я увидел в той груде мяса? Молчишь?… У тебя есть семья, боярин. Есть дети, жена. Я не отдам твой дом на поток, а детей не продам в рабство, если ты скажешь, кого я увидел.
— Конунг и князь. — Боярин рухнул на колени. — Конунг и князь…
— Встань, — брезгливо сказал Рюрик. — Варяги умирают стоя. Или ты уже не варяг и тебя следует забить батожьем, как того… Кого?
Боярин тяжело поднялся с колен. Но молчал, опустив голову.
— Я знаю, сколь упрямы славяне. Но ты стал варягом, дав мне клятву на верность и отрешившись от племени и рода своего.
— Я только передал страже твое повеление, конунг и князь.
— Где вы взяли того человека? — спросил Рюрик стражников, — У боярина замутилась память.
— Во дворе, князь Рюрик. В сенях никого не было, и тогда боярин указал нам на твоего, дворового раба.
— Верно ли говорят стражники, боярин?
— Да, конунг. Так было, но я хотел…
— Ты опоздал с признанием, и дети твои уйдут с первым караваном в цепях. Жену я пощажу: пусть она помучается подольше без мужа, без детей и без имущества.
— Пощади, конунг! Не для себя, для детей молю о пощаде!
— Поздно. На мечи!
Воины выхватили мечи, одновременно вонзили их в боярина и подняли его дергающееся тело на вытянутых руках. Рюрик терпеливо дождался, пока боярин перестал хрипеть, и приказал:
— Бросьте у крыльца. И вернитесь. Стражники молча выдернули мечи, выволокли тело, вернулись.
— Вы оба достойны смерти за умолчание. Но если вы привезете голову Клеста, я забуду вашу вину. Ступайте, ищите и исполните.
3
С приглашением переехать в Городище прибыл не гонец и даже не посол, а сам новгородский посадник Воята. Рюрик увидел в этом добрый знак и принял посадника с честью. Когда с официальной частью было покончено, оба отпустили свои свиты и остались в застолье с глазу на глаз.
— Новгород — буйный город, князь Рюрик, — сказал посадник. — В нем иногда побеждают концы, позабывшие о началах. Те, кто навестил тебя зимой, не выражают воли лучших людей великого города.
— Обиды недолго живут в моем сердце, посадник.
Воята был значительно моложе Рюрика, но прекрасно понимал, что все наоборот. Сердце старого варяга было гнездом обид, а они покидали его долго, медленно и неохотно. Но, несмотря на молодость, посадник был весьма умен, многое знал и умел многое предвидеть. Предстоящая война с Киевом прерывала торговлю по пути из варяг в греки и грозила Новгороду большими убытками. Предотвратить ее было уже невозможно, но хоть как-то смягчить неминуемые для торгового города потери следовало: ради этого он и приехал к Рюрику лично.
— Сладкая соль Византии и горькая соль Балтики всегда спорили между собой, но судьба Новгорода решается не на улицах, где за криками и непременной дракой не слышно разумного слова. Она решается в гриднице посадника, где собираются два ста золотых поясов, представляющих весь новгородский люд, князь Рюрик.
— Мне это известно, посадник, и я сдержал свои обиды.
— Торговые гости — люди осторожные, но разговорчивые, князь. Новгород много знает, о многом шумит, но он готов приветствовать твой союз с конунгом русов.
«Мой союз с Олегом, а не с Новгородом, — отметил про себя Рюрик. — Это значит, что без платы они ничего не дадут. Ну что же, это даже лучше: плата требует больших обязательств». И сказал:
— У Новгорода — мудрый посадник. Он умеет считать завтрашние выгоды, не отказываясь от сегодняшних барышей.
