После долгого молчания он заговорил снова:
– При отце нашем Хабул-хане мы были сильнее всех, потому что строгость была. Мы, семеро его сыновей, не смотрели, кто выше, кто ниже сидит. Отец мог любого чужака над нами поставить, и мы не роптали. Я в ваши годы, на первой чжурчженской войне, десятником был, когда тайчиуты сотни и тысячи водили. Об одном лишь мы думали: как что-то добавить в общий котел, как выслужиться перед отцом. Если бы он кого-то из нас казнил, никто не посмел бы и звука издать. И вам такое же завещано, а вы распустились, жалуетесь, что Есугей строг. И невдомек вам, что порядок – единственное ваше спасение. Поймете это, будете сильны, нет – вас раздерут, как стадо овец. Вы оглянитесь вокруг! – расширив глаза, Тодоен отчаянно разводил руками, пытаясь внушить племянникам свою мысль. – Враги так и ждут, когда вы раздеретесь между собой. Кругом татары, меркиты, чжурчжени, а тут еще тайчиуты на знамя зарятся. И хорошо еще, что Есугей подружился с кереитским ханом, это всех ваших врагов сдерживает. До ваших голов, я вижу, еще не дошло, какое это благо для всего нашего рода. Давно бы вас съели с костями и потрохами, если бы не кереиты за спиной Есугея. Вы должны ему кланяться за это… Ну, кто из вас теперь мне скажет, что не Есугей должен быть ханом? – Тодоен, наклоняясь вперед, оглядывал нойонов.
Те молчали, искоса переглядываясь между собой. Есугей с каменным лицом смотрел на пламя светильника.
– Лучше всех из нас к ханской кошме подходит Есугей, – выждав некоторое время, негромко сказал Хутугта. – Я за него.
– Да, Есугей, – тут же подхватил Даритай и быстро оглянулся на других.
– Пусть будет Есугей, – сказал Бури Бухэ. – Это наш человек.
– Мы не против, – глядя друг на друга, нерешительно протянули Джучи и Гирмау. – Есугей, так Есугей.
– Мне все равно, – не к месту хохотнул Ехэ Цэрэн. – Лишь бы мои стада были целы.
Тодоен неприязненно посмотрел на него и обратился к Алтану:
– А ты что молчишь?
– А что я? – вымученно улыбнулся тот. – Я вместе со всеми, пусть будет ханом Есугей.
– Выпьем за знамя Есугея! – Тодоен требовательно оглядел всех. – Ему мы доверим улус борджигинов.
Все молча осушили чаши, заедая холодной кониной.
– Мы-то все будем за Есугея, – снова первым нарушил молчание Хутугта. – А как же тайчиуты?
– Что, если они воспротивятся нам? – вопросительно глядя на Тодоена, с сомнением заговорили нойоны.
– Ведь они своего прочат, Таргудая.
– И Агучи, и Моричи, говорят, головой за него.
Тодоен махнул рукой, требуя тишины.
– И Агучи, и Моричи придержат старшие, – сказал он. – С тайчиутскими старейшинами я сам поговорю. А вы должны всем показать, что за Есугея стоите как волки за вожака. У кого сила, к тому и идут люди. У вас почти три тумэна войска да кереитский хан будет за Есугея, а это немало. Но и народ должен увидеть, что уже не щенки вы, ума набрались, раздоры малых лет забыли. Войско налаживать надо, войн давно не было, люди ваши разленились. У одного лишь Есугея порядок, какой должен быть. Полный тумэн у него, и тысячи его расставлены по-умному, пять по границам, пять внутри. Отсюда к каждому его отряду айлы цепью протянуты. Стоит до ближних хоть ребятишек малых послать, завтра днем все его войско на этих холмах будет стоять. А у вас? Ближние дорогу хорошо знают, архи пить часто приезжают, а остальных по три дня будете ждать? Двоих сотников Ехэ Цэрэна я сегодня не видел здесь, почему не приехали? Ушли от тебя, что ли?
– Делом заняты.
– Коней у найманов воруют, – тихо сказал Джучи и сдержанный хохот на короткое время нарушил тишину.
– Будете вместе, – не обращая внимания на смех, говорил Тодоен, – тогда все увидят, что кияты достойны править народом. Запомнили, что я вам говорю?
– Запомнили… – нестройным хором ответили нойоны.
– Не забудете?
– Не забудем.
– Ну, тогда выпьем по одной, и я пойду отдыхать, устал я с вами.
Молодые проворно наполнили бронзовые, потемневшие от времени прадедовские чаши.
– За знамя Есугея, старшего из вас! – торжественно сказал Тодоен.
Молча выпили. Старик с трудом поднялся, на нетвердых ногах прошел к двери и остановился, что-то припоминая.
– Людей всех завтра же гоните из куреня, а то они еще трое суток будут здесь пьянствовать… к полудню чтобы я не видел их, – старик помедлил, будто хотел еще что-то сказать, но, не оглядываясь больше, вышел.
После того, как за ним упал дверной полог, в юрте долго стояла тишина. Негромко потрескивал жир в светильниках, над ними роем маячили ночные бабочки. По излучине не ослабевали крики, песни, хохот, ругань.
Есугей знал, что дядя Тодоен будет всеми силами толкать его на ханский трон, но не ожидал, что он заведет этот разговор сегодня. Не ожидал и того, что разговор пройдет так спокойно. Больше всего он ждал козней со стороны сыновей Хутулы-хана. Глупые, умами от своих овечьих пастухов не ушли далеко, а самоуверенны и горды, отцовским званием кичатся, особенно видно это по Алтану. Да и другие морщат лица, как услышат о ханстве: привыкли к воле, сами себе хотят быть хозяевами.
«Умен дядя Тодоен, – думал Есугей, искоса поглядывая на братьев. – В день праздника никто не посмеет открыто перечить старику. Слово старейшины в праздник сильнее ханского повеления. Вот и молчат три братца, а промолчав сегодня, будут молчать и завтра. Очень умен дядя Тодоен, в самое время высказал».
Есугей смеялся про себя, сохраняя свое лицо по-прежнему бесстрастно холодным, и был благодарен младшему брату своего отца так, как редко кому бывал благодарен.
Люди глупы и упрямы, – думал он, – привыкли держаться за старое, не думают о том, что будет потом – «сегодня сытно, тепло, ну и ладно, поживем еще…» – таких надо гнать вперед криком и руганью, как это делает Тодоен.
Сам Есугей избегал говорить об этом с братьями: сразу подумают, что рвется на ханство. И Тодоен здесь был незаменим.
– Нас что, татары побили, или мы похоронили кого-то? – возмущенно прервал тишину Бури Бухэ. – Будем мы сегодня праздновать или нет? Чего все задумались?
– Давайте пить, а то отцы наши на небе разгневаются, – поддержал его Ехэ Цэрэн. – Помните, как они раньше пировали?
– По три ночи никто не спал, и вся степь до горизонта была в кострах!
– Это были пиры!
– Им было что праздновать, когда чжурчженские обозы брали.
– А у нас что, не радость, когда к войску целая тысяча прибавилась? – спрашивал Бури Бухэ. – Наливайте всем по полной чаше! Кто не выпьет, того прутами по голой спине!
– О, это у Бури Бухэ первые слова были, помните?
– Давно не слышали.
– Да ему самому больше всех доставалось.
– Вот когда мы веселились, ни о чем заботы не знали.
После хорзы[26] развязались языки.
– Тайчиутов мы заставим склониться! – кричал Бури Бухэ, вытирая рукавом черной бархатной рубахи жирные губы, оставляя на ней белесые следы. – Только, брат Есугей, когда сядешь на кошму, про нас не забудь. Без нас тебе тяжело будет.
– Хан без родни – как дерево без корней! – напряженно хохотнул Джучи.
– Есугей никого не забудет! – старался перекричать всех Даритай. – Не знаете его, что ли?
– А по-моему, пусть совсем не будет хана, – урчал Ехэ Цэрэн, прикрыв тяжелым веком один глаз, а другим блуждая по трезвому лицу Хутугты. – Стада мои и так пасутся привольно. Придет враг, тогда и можно объединяться, а сейчас чего спешить, а? Ты как думаешь?
Тот, не отвечая, искоса разглядывал пьянеющих нойонов, процеживал про себя какие-то мысли.
Алтан сдержанно мерцал глазами, шептался с братьями Джучи и Гирмау. Те хмуро кивали головами.
– Скажи, брат Есугей, – Алтан погасил огоньки в глазах и повернулся от братьев к нему. – Табуны, взятые в прошлогоднем набеге, когда будем делить? Ведь времени уже немало прошло.
– Там ведь больше четырех тысяч будет, – поддержал его Гирмау.
Все замолчали, повернув лица к Есугею.
– Брат Есугей, ты добыл этих лошадей, – продолжал Алтан, оглядываясь на нойонов. – И я лишнего не хочу. Но ведь наши нукеры помогали тебе. Ты сам просил у нас воинов. Ведь так!
Есугей давно ждал этого разговора. Всю весну нойоны помалкивали, выжидая, а сейчас, когда собрались вместе, должны были спросить.
– Воинов я у тебя не просил. Я сказал, что иду в набег на юг, если хочешь, иди со мной. Вместо себя ты послал своих людей.
Алтан неуверенно улыбался и оглянулся на других, ища поддержки.
– Но мы давали тебе помощь. Вот Цэрэн, Гирмау посылали…
– Вы давали помощь не мне.
– А кому же, если не тебе? – вконец растерялся Алтан. – Ха-ха, это что же слышат мои уши?
– Для себя вы дали подмогу.
– Непонятно говоришь, брат Есугей.
– Он давно разговаривает с нами непонятно, – вставил Гирмау.
– Ты объясни нам, неразумным, – Алтан с нетерпением шарил глазами по потупленным лицам нойонов, требуя поддержки. – Нам непонятны твои слова.
