присматривались к красивой лошади, богатой одежде одинокого путника.
В Степи нельзя рассказывать о себе, пока не расскажешь об отце. И не можешь говорить об отце, пока не расскажешь о его отце.
– Я внук Биимбет-батыра, сын Едиль-батыра!
– Мелковат ты для потомков батыра, – смех раздался среди всадников. Они хотели покуражиться над одиноким путником, а если повезет, то отобрать кобылицу.
Резко сузились глаза Касыма, посылая опасность. Но только глазами не испугать степняков. Скучно было молодежи Степи. Их интересовали драки, кражи, удальство. Чтобы кровь горячо бежала по венам. Дальнейшее за последствия своих поступков их не интересовало.
Только мгновение назад Касым проклинал свою судьбу, а теперь отчаянно хотел покоя, благодарил, что он относится к власти.
– Я придворный толмач Урус-бия, правителя Сарайшыка, – прикрылся своим положением он, демонстрируя пайцзу-символ власти, висящую на груди.
– Так ты оседлый стал? А хвастался, что сын и внук батыров. Так ты теперь не кочевник, как твои предки? – с нескрываемым презрением бросили всадники. Жители Степи всегда свысока относились к оседлым народам, к их безобидным ремеслам. В аулах воспевалось стремление жить вольной жизнью кочевников, быть джигитом, чем мирно сидеть в душных стенах городов.
Плюнули на землю перед Касымом бродяги и с достоинством, не спеша, развернули своих тощих коней.
А в это время пока толмач рассуждал о своем будущем, в Сарайшыке планировали его судьбу. Бату-мурза только возвратился из Степи после обхода с правителем близких земель. У себя в жилище он вел неторопливую беседу с ночным стражником.
– Касым вернется к заходу солнца. Его отец умирает. Как отец покинет этот мир, Касым не захочет больше служить мне. Он может сбежать. Поэтому после ночной трапезы убей его. Вместе с ним раздели его последнюю еду. А потом сломай ему шею или утопи.
– Ты забыл, Бату-мурза. Я не убиваю тех, с кем вместе делил еду.
– Да, забыл. Давно походов не было. Ты из сотни «бессмертных». У вас один казан на десять воинов. Походный казан всегда с вами, в войнах. Он ваш знак единства. В походе у вас стерты родственные, племенные, все связи. В походе человек лишается всего, чем он жил до этого – родителей, жены, детей, имущества, друзей, привычного окружения. Вы, воины, принадлежите только своим десяткам, сотням, тысячам. Только казан вас объединяет. Вокруг казана во время покоя вы рассаживаетесь для еды и чужаков не допускаете к своей пище. Вы без жалости убиваете всех, кроме тех, с кем ели из одного походного казана, – пустился в свои размышления влиятельный мурза.
– Да, это так, Бату-мурза. С кем разделил еду в походе, тот становится бессмертным для тебя, – без почтительности ответил грозный убийца.
– Когда после похода ты стал ночным разбойником, у вас тоже был один казан?
– Да.
– Вот почему ты не выдал их место укрытия.
– Да.
– А ведь правитель хотел убить тебя. Я спас тебя и твоего …
Шум у ворот жилища прервал разговор. Вошедший слуга-гонец передал послание, что правитель вызывает для ночной трапезы.
Жизнь, уклад и распорядок дня обитателей Степи полностью зависели от скота. Все время проводили кочевники за уходом, за присмотром лошадей, верблюдов, овец. Утром выгнать многочисленных животных на пастбище, днем постоянно на коне, пасти. Отбившихся от стада возвращать, присматривать за новорожденными. Постоянные переходы, сезонная стрижка овец, весенний отел скота, ежедневная по несколько раз в день дойка кобылиц, верблюдиц – кочевник всем этим жил, это был его бесконечный труд. Только ночью, когда скот спит, тогда приходит покой и кочевнику. Поэтому от рассвета и до захода солнца редко полноценно ели жители Степи. Всего один раз, изредка два раза в день они разжигали огонь для приготовления пищи. Обычно же было достаточно напиться кумыса, чтобы весь день продержаться на коне. Да кусочки вяленного мяса прям в седле, на ходу – это было постоянной пищей.
Жители Сарайшыка, оседлые горожане, позволяли себе разжигать очаг для приготовления пищи в любое время. У правителя традиционными были и ночные, и утренние, и дневные трапезы. В ночные трапезы он вызывал только для бесед.
Еще днем правитель Сарайшыка и придворный толкователь – жрец, с одинаковым любопытством склонились над внутренностями черной овечки, только что зарезанной и принесенной в жертву. Жрец при свете яркого степного солнца долго перебирал окровавленными руками кишки, печень, близко подносил их к глазам, водил кривым пальцем по узорам кровеносных сосудов, читая открытые только ему знаки. После мучительного размышления он уверенно поднял три запачканных кровью пальца вверх.
Все правители Сарайшыка формально придерживались ислама, но продолжали верить в духов, почитали Тенгри. Это пошло с самого зарождения города. Основатель города, Бату-хан, был вождем, который не придерживался никакой веры и секты, он их считал только способом познания божества и не был последователем ни одной из религиозных учений. После него такое мировоззрение пошло и для всех остальных правителей Сарайшыка. Для кочевников высшим считался Тенгри – обожествлённое небо.
Урус-бий из бесед с захваченным Учителем узнал, что любая религия, может как погубить государства, так и возродить их. Учитель разъяснил, что до возникновения христианства в Риме царил особый, неукротимый, свободный римский дух. Каждый гражданин Рима мечтал совершить подвиги. Именно эта духовная сила и позволяла совершать завоевания, расширять империю. Постоянно волнения, столкновения происходили среди граждан, но именно неповторимый неукротимый римский дух и был главной движущей силой этих волнений. Поэтому выход этому духу можно было дать только в битвах, в сражениях, потому и участвовала в завоеваниях Римская Империя, потому и расширяла свои границы. После того, как Константин, император Рима, провозгласил христианство главной религией, после этого неукротимый римский дух стал угасать. Границы Римской Империи стали сужаться. Потому что ко всем жителям пришло христианское смирение и вера в загробный мир, что все будут прощены и все смогут попасть в одинаковый рай для всех. И не будет никакого Олимпа. В сонм богов никто не попадет, чтобы стоять с ними почти на равных, какие бы подвиги ты ни совершил.
Учитель на примере Рима показал, как империи угасают, только утратив свой дух.
Поэтому мудрый правитель Сарайшыка, прикрыв глаза, смотрел на конокрадство, как проявление силы и удальства, чтобы не угасал неукротимый и свирепый степной дух среди кочевников. И не сильно обращал внимания на религии.
– Видели мы с тобой Степь с приходом Наурыза, объездили земли, Бату. Беспокойная она становится. Много раздора и смуты среди кочевников, – начал правитель, лежа на мягкой тахте.
– Ваши верные слуги
