– Ну и девка! – сказал пан Тшаска, заглядывая к ней за корсаж, где красовались две упругие округлости. Маргося не только не противилась этой экспертизе, но, напротив, принимала такие позы, что шляхтич мог произвести свои исследования самым детальным образом.
– А ты, поп, наверное, считаешь, что посмотреть на эти созревшие яблочки великий грех?
– Ничто из сотворенного не может быть грехом, если только оно не превышает нормальных размеров и не нарушает общих законов гармонии.
– Значит, эта девка достойна небес? Она сложена вполне аккуратно и красива на редкость.
Брат Макарий рассмеялся.
– Этого нельзя сказать. Небеса так далеко отсюда, что по пути туда пропорции могут еще измениться.
– Хе-хе, – рявкнул пан Тшаска, – что верно, то верно. Надо сказать этой моей жене, пани Тшасковой, а то она разжирела, к примеру сказать, как свинья, и думает, что непрерывное высиживание в костеле поможет ей взобраться на небо. Как же, держи карман! Она, бедняжка, считает, что там только ее и ждут. Да она врата райские разворотит до основания.
– Вот это недопустимо, – вставил квестарь, – ведь души, находящиеся в чистилище, через поломанные ворота преждевременно попадут в рай, сея там смуту и соблазн. И никакого порядка там не будет.
– Верно, – подтвердил пан Тшаска, – впрочем, только дураки полезут туда, куда заберется моя половина. Покоя ведь от нее не будет.
Так они вели приятную беседу. Вдруг на улице поднялся страшный шум, и в кабачок ворвались люди с криком:
– Прокаженный! Прокаженный!
Среди гостей поднялась паника… Покатились по полу кубки, из опрокинутых жбанов потекло вино.
Брат Макарий быстро нахлобучил на голову капюшон и схватился за нос, прикрыв волосатой рукой бородавку. Люди, принесшие столь мрачное известие, подбежали к нему, но квестарь повернулся спиной и, нагнувшись, сделал вид, будто копается в мешке.
– Отец святой! – раздался над ним чей-то голос. – Отец святой! Спаси нас от заразы! Надо по-божьему отправить несчастного подальше от людей.
– У-гу-ум, – бормотал брат Макарий.
– Отец, спаси наших детей от погибели!
Пан Тшаска дрожал в углу, боясь даже взглянуть на вошедших. Брат Макарий понял, что надо уходить. Ему, однако, не терпелось узнать, почему пан Тшаска разыскивал его.
– Что ты хотел от меня, брат? – хрипло спросил он перепуганного шляхтича.
– Ничего, ничего, – блеял пан Тшаска.
– Скажи, брат.
– Уйди, уйди! – замахал руками шляхтич, отгоняя от себя квестаря.
Пришедшие теребили брата Макария за рукав, но он не поднимался.
– Если утаишь от меня свои мысли, не миновать тебе заразы.
Пан Тшаска сжался в комочек и пропищал, как крыса:
– Смилуйся, отец, не погуби! – Тут он сорвал с себя саблю, мешавшую ему забиться поглубже в угол, и бросил ее на пол.
– Говори, брат.
– Мой господин хотел, чтобы ты пришел к нему. Он…
– Ах, вот что, – успокоился брат Макарий. – Ну, я еще сегодня исполню его желание. А теперь, брат, пойдем.
– Отойди и сгинь!
– Э, брат, ты все шуточки шутишь, – рассердился брат Макарий. – Ведь надо же помочь несчастному.
Взволнованные гости, сидевшие в кабачке, и те, кто прибежал с улицы, толпились около них с раскрасневшимися лицами, полные страха и любопытства. Глубоко надвинутый на глаза капюшон монаха, его приглушенный, неестественный голос усиливали впечатление. Все в ужасе крестились.
«– Дьявол появился в карете, запряженной шестериком, и поразил нас моровой язвой, – решительно заявил низенький пан в желтом кунтуше. – Я сам видел, как он ехал.
– Ты видел? – изумились остальные.
– Слово шляхтича, – бил себя в грудь пан, – а у коней из-под хвоста так огонь и валил. Своими глазами видел.
Квестарь все-таки добрался до пана Тшаски и насильно вытащил его из угла. А так как брат Макарий обладал незаурядной силой, то шляхтич выскочил оттуда, как пробка.
– Вот что, почтенный, – сказал квестарь, поставив его перед собой, – тому, кто выпил столько, сколько мы с тобой, заразы бояться нечего. – И он подтолкнул пана Тшаску к выходу.
Все гурьбой повалили за ними. Шляхтич озирался кругом и испуганно поглядывал на квестаря, но тот не обращал на него внимания и энергично шагал вперед, перебрасывая мешок с одного плеча на другое. У ратуши стража охраняла несчастного. Он стоял у стены, окруженный стражниками, направившими на него алебарды. В нескольких шагах клокотала разъяренная толпа. Люди грозили кулаками, а школяры бросались грязью и изрыгали омерзительные ругательства. Больше всего изощрялись нищие – хромые калеки на костылях, слепцы, возбуждавшие жалость своими открытыми гноящимися ранами, всклокоченные мегеры, клянчившие около костелов, омерзительные попрошайки, гнусавившие молитвы. Даже покрытые коростой глухонемые что-то угрожающе мычали.
Брат Макарий попробовал протиснуться через толпу к страже.
– In nomine patris, – возглашал он, стараясь перекрыть яростные крики.
Когда люди заметили фигуру с нахлобученным капюшоном, шум немного утих.
Пан Тшаска, пользуясь замешательством, хотел было дать стрекача и скрыться в толпе, но квестарь вовремя разгадал маневр своего спутника и приказал страже следить за ним. Два алебардщика бросились к шляхтичу и, несмотря на отчаянные протесты, схватили его. Брат Макарий подошел к прокаженному. Это был какой-то оборванец, весь в струпьях и чирьях. Еле живой от страха, он дрожал, как побитый пес. Квестарь еще глубже надвинул капюшон, опасаясь, как бы кто-нибудь из присутствующих не узнал в нем виновника переполоха. Его вид привел всех в трепет; стало тихо, как в костеле. Брат Макарий выполнил несколько ритуальных жестов, обошел прокаженного, затем поднял вверх руки и задрал голову, он постоял так с минуту, словно охваченный экстазом. Женщины опустились на колени и жалобно заголосили, дети пронзительно вопили, а мужчины – степенные купцы, богатые горожане в бархатных одеждах, крестьяне в сермягах и остальное простонародье: нищие, воры, бродяги и прислуга – начали откашливаться и сморкаться. Вдруг из груди многих вырвался вопль ужаса: квестарь, не боясь заразы, протянул руку к лицу задержанного и легонько погладил его. Все шарахнулись, сбивая с ног стоящих позади. Но брат Макарий, переждав, пока толпа схлынет, начал срывать с лица прокаженного струпья и чирьи и бросать их на землю. От удивления стражники опустили алебарды, а прокаженный пытался прикрыть руками свое белое и чистое лицо, проступившее сквозь искусно сделанную маску.
– Чудо! Чудо! – разнеслось по толпе.
– Вот вам и прокаженный! – воскликнул брат Макарий, показывая пальцем на свою работу.
У нищего было чистое, здоровое лицо. Когда он попробовал закрыться, квестарь так схватил его за руку, что у того кости затрещали. Остальные нищие, ругавшие до этого пойманного, быстро выбрались из толпы зевак и скрылись.
Брат Макарий поднял с земли одну из отвратительных язв и показал всем. Никто не решился приблизиться, чтобы рассмотреть эту штуку. Тогда квестарь сам пошел к толпе; когда он делал шаг вперед, толпа медленно, как зачарованная, отступила назад.
– Ну-ка, братья, – подсовывал он зрителям под нос язву, – посмотрите на этих окаянных бездельников. Ну, живей!
Один из школяров протиснулся из задних рядов, внимательно рассмотрел искусно раскрашенную глину и бесстрашно притронулся к ней пальцем. Толпа неподвижно замерла. Брат Макарий похлопал храброго юношу по спине.
– Такими прокаженными хоть пруд пруди, – загремел квестарь, – только присмотритесь!
Но нищих уже не было. Даже безногие, с обнаженными культями, попрятались по закоулкам.
– Уже выздоровели, – расхохотался квестарь и, довольный, выпятил живот.
Тут пан Тшаска, растолкав зевак, с гордым видом подошел к брату Макарию.
– Не будь я Тшаска, – воскликнул он радостно, – молодец ты, поп, ей-богу! Я тебе котел меду поставлю за спектакль, который ты устроил, и клянусь пресвятой девой, что ты заслуживаешь большего.
Школяр бегал в толпе и совал всем под нос язву, сделанную весьма искусно и вызывавшую всеобщее любопытство.
– Вот паршивец окаянный, – ругались люди, осматривая ее. – Вот хитрый еретик! Как он у народа грош выманивал! – И оглядывались вокруг, но нищего уже не было. Как только он увидел, что дело плохо, его и след простыл.
Брат Макарий не упустил случая: раскрыл мешок и принялся собирать пожертвования. Очевидцы веселого зрелища не скупились на подаяния. Понемногу толпа разошлась, все отправились по своим делам: купцы – обманывать, бабы – шлепать своих докучливых сорванцов, мужики – глазеть на прилавки, городские советники – разбирать дела о неверности жен. А мешок тем временем наполнился и потяжелел. Поэтому брат Макарий поручил нести его отважному школяру, в награду разрешив ему взять язвы прокаженного, которые паренек тайком подобрал с земли.
